Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

Танки,
          танки,
                    танки…
Здравствуй,
                  наша сталь!
Под шатром знамен
             по мостовой московской
грохотал,
               и шел,
                       и прогибал асфальт
грузом многих тонн
                         «Владимир Маяковский».
Баса
           грозный тон
под броневою грудью.
Чувствую,
                что он, —
по взгляду,
                 по орудью.
Рев
         сложился в речь:
                                 «Товарищи!
                                               Я с вами!
Жив
        и горд —
                  Советской родины поэт,
что, неся на башне
                                боевое знамя,
двигаюсь,
                  как танк,
                                  по улицам побед.
Гвардия стихов
                      теперь в гвардейской части,
в ста боях прошла
                            тяжелая броня.
Мой читатель
                     броневые части
отливал в Магнитогорске
                                     для меня.
Рифмами
                детали мне выковывая,
по эстрадам
                    месяц напролет
мой читатель
                         собирал целковые
мне
          на сталетвердый переплет…
Тыща километров.
                       Фронтовым зарницам
ни конца, ни края.
                          Орудийный гром.
Здесь я ездил прежде.
                            Знаю заграницу.
Приходилось глазом
                              меряться с врагом.
Разве мне в новинку?
                              Не встречался разве
с воем их газет,
                           со звоном прусских шпор?..
Значит, буду бить
                              по гитлеровской мрази,
как по белой прежде,
                                 рифмами в упор!»
Четверо читателей
                                      присягу
повторили про себя.
                                   И вот —
сам Владим Владимыч
                                    по рейхстагу
в свисте пуль
                           осколочными бьет.
Поднят флаг победы.
                               Враг обрушен…
«Рад я,
             что моя поэзия
                                       была
безотказным
                      партии оружьем,
воплотившись
                       в танки,
                                  строчки
                               и другие долгие дела…
Расскажите это
                           всем поэтам,
чтобы шибче ход
                          и чтобы тверже ствол!
Чтоб работой,
                        мыслью,
                                    песней спетой
праздновать
                   на улице вот этой
коммунизма торжество…»
Под шатром знамен
                            пронесся голос строгий.
И когда отгрохотал
                                     знакомый бас,
мы с волненьем
                           повторили строки,
поднимавшие
                       в атаки
                                       нас:
«Слово —
                  полководец
                                     человечьей силы.
Марш!
           Чтоб время
                                сзади
                                          ядрами рвалось.
К старым дням
                     чтоб ветром
                                             относило
только путаницу волос…»
Здравствуй,
                       танк,
                             советской мощи образ!
В день победы
                          и в другие дни
наша гордость —
                          это наша бодрость
и непробиваемая
                           твердость
выкованной
                     родиной
                                    брони!

Бейте, часы, на башнях!
В трепет, убийцы, в трепет!
Пусть на изрытых пашнях
мертвые встанут в цепи.

Пусть от ударов мерных
сгорбится Герман Геринг,
пусть он услышит рокот:
«Проклят, навеки проклят!»

Пусть упадет завеса
с мрачной усмешки Гесса,
пусть наведет улика
огненный перст на Фрика.

Все их дела отметим,
вспомним о всех страданьях!
Это они — Освенцим,
это они — Майданек.

Пусть уличает Круппа
кровь на затылке трупа,
пусть уличают Шахта
дети в залитых шахтах.

Пальцем — на Риббентропа,
пальцем — на Розенберга!
В самую злую пропасть
смерть чтобы их низвергла!

Чтоб не дышали в мире
эти двадцать четыре.
Чтобы о каждом рокот:
«Проклят, навеки проклят!»

После войны на земле,
жившей пять лет в непогоде,
новое — в новой зиме —
вновь настает Новогодье.

Новая — в новом — земля
скинула пыльную каску,
с чистых рубинов Кремля
смыли защитную каску.

Слово! Скорее родись
рифмой к рассветному миру,
будь как полярный радист,
ищущий юг по эфиру.

Жажду бродить по тропе
поисков и раскопок,
глазом ползти по трубе
к капле под микроскопом.

К черновику на столе,
к мысли, открытой однажды.
После войны на земле
нового — новая жажда!

          Шоссе
                      промывая,
проносится дождь навесной.
         О, Первое
                           мая,
шумящее нам новизной!

            От юга
                       на север
в термометре тянется спирт.
           Земля
                      после сева
уже ни секунды не спит.

            Из глины
                            воронок,
сквозь след орудийных колес,
           прозрачен
                            и тонок
младенческий стебель пророс.

            Зерно его
                              было
просмотрено в микроскоп,
            и в цвет
                          хлорофилла
оделись мильоны ростков.

            Землею
                         нагретой,
азотом и майским ручьем
            и химией
                              света
он в колос почти превращен.

            На облик
                           растенья
с любовью глядит агроном.
            Как много
                             терпенья
легло между ним и зерном!

            От солнца
                           Кубани
расплавлена синька небес,
            и парни
                           комбайны
обхаживают, как невест.

            А девушкам
                                  снится
такое, что не рассказать!
            Как просит
                           пшеница
поднять ее вновь и связать!

            Мечтаешь,
                               подруга,
чтоб около колкой тропы,
            упершись
                            друг в друга,
схватились бороться снопы?

            И мысль
                              бригадира —
о счастье труда на земле,
            о колосе
                             мира,
о рукопожатье в Кремле.

            О, первенец —
                                    колос!
Крылатые мельницы ждут,
            чтоб тонко
                                смололось
зерно, обретенное тут.

            И дрожжи
                        стремятся
раздвинуть мучное тепло —
            в буханку
                           с румянцем,
что солнце само навело.

            Тот колос,
                           который
мы так кропотливо растим,
            и в хлеб,
                        и в моторы,
и в здания мы превратим;

            и в клумбы
                             живые,
в резные ограды садов,
            в листы
                     броневые
для наших линейных судов;

            в ракетную
                                скорость
двукрылых гонцов новизны,
            и заново
                          в колос
на бороздах новой весны!

            Пусть грозы
                                Кубани
салю́туют маю с высот,
            пусть гром
                             в барабане
отборные зерна трясет!

            И дождь
                    во всю скорость
пусть ринется в зелень полос!
            Да здравствует
                                     ко́лос —
усатый колхозный коло́сс!