Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений

От горя удаляясь, отдыхая –
Вдруг изумиться: всё еще жива?
Под инеем легла полусухая,
Но крепкая октябрьская трава.

А утром солнце иней растопило,
Его роса по-летнему светла, –
Трава живет. Ей тоже больно было,
Но боль прошла. Почти совсем прошла.

Так взлетает по стеклу оса
И звеня скользит, скользя влетает,
Но стекло заклятое не тает,
Но стоит запрета полоса.

Вверх и вниз, как в безысходном сне,
Нетерпенье звоном выдыхая,
Чтобы стать, легчая, высыхая,
Летним сором на чужом окне.

На осенний пойду пустырь,
Чтоб в траву золотую лечь,
Чтоб в глаза – только свет и ширь,
А себя – словно бремя с плеч.

Там плывут облака – ничьи –
Над тяжелой, пленной землей…
А потом в волосах репьи,
Словно пес, принесу домой.

Расцветает трава любовней,
Пахнут липы теплей и слаще
Над смиренной Твоей часовней,
Смело в диком лесу стоящей.

Ты добра к мотыльку и птице
И к больному лесному зверю…
Не умею Тебе молиться,
Просто тихо люблю и верю.

В чистый сумрак войду и стану,
Помолчу, и вздохну, и выйду,
И, как белке сквозную рану,
Ты залечишь мою обиду.

Бывает день — уже с утра
Он радостью, как солнцем, налит, –
В нем неприглядного вчера
Вы никогда бы не узнали:

За каждым звуком тайный звон
И даже тень полна сиянья,
Как будто исполняет он
Все, все земные обещанья…

В закате он сгорит дотла,
Как дни, что до него сгорели,
Но радость все-таки была —
Она была на самом деле!

В облетевшем лесу пустынно,
Лесу зябкие снятся сны.
На пригорке рдеет рябина:
Тесных ягод щитки грузны.

Снегири, как малые дети,
К ним прильнули, разинув рот,
И она им ягоды эти,
Словно грудь младенцу, дает.

Улыбаясь на трепет жадный
Чуть заметным движеньем век, —
Он — один в тайге неоглядной.
Он один в тайге — человек.

Между небом (больше не взглянуть)
И землею (не ступить с доверьем) —
Понесли Тебя в летейский путь
Горестно распахнутою дверью.

Листьями поспешно шевеля,
Что-то ветки вдаль передавали,
И вступились небо и земля
И Тебя себе на память взяли.

Словно жизнь, любимая сестра,
Отдает — как вечер жар полдневный —
Всё, чем Ты дышал еще вчера,
Каждый стих Твой, радостный и гневный, –

И на смертью заданный вопрос
Слышишь дивный перечень ответов:
Всех метелей, сумерек и гроз,
Соловьев, и ливней, и рассветов…

Черный Данте в облетевшем скверике
Замышляет бронзовый сонет.
Поздний вечер наступил в Америке,
А в его Италии рассвет.

Ветер над равниною этрусскою
Розовые гонит облака,
И проходит улочкою узкою
Тень твоя, блаженна и легка.

Беатриче! Нет тебя желаннее…
Семь веков – как семь весенних дней!
И опять – любовь, стихи, изгнание,
Мокрый сквер и быстрый бег огней.

Словно кто-то, стоя за плечами,
Разбирает медленно хоралы, –
Белыми прозрачными лучами, –
Запинаясь, небо заиграло.

А потом – уверенней, стройнее, –
Наливаясь светом тихой бури,
Те лучи помчались, пламенея,
Словно пальцы по клавиатуре, –

И пылала тонко надо мною,
Радугой цвела и трепетала
Музыка, что стала тишиною,
Тишина, что музыкою стала.

Вот моя лесная добыча —
Земляники легкой щепоть,
Голубое перышко птичье,
Шелковистого мха ломоть.

Вот синеющий гриб-кубышка,
А на шапочке три иглы,
И еще — еловая шишка
В беловатых блестках смолы.

Вынимаю, как горсть жемчужин,
Мой лесной, мой нелепый клад.
«И кому этот мусор нужен?» —
Удивленно мне говорят.

Почему мне сладок дух древесный,
Настоящий?
Почему мне здесь, в лесу, не тесно

В самой чаще?
Почему зовут меня глубины Дробным стуком?
Или прежде я была рябиной?
Или буком?

Или дятлом, на стволе пахучем
Бьющим четко?
Или писком в норке бурундучьей
(Хвостик щеткой)?

Или звонким комаром, что реет
У болота,
А его, как я, убил на шее
Прежде кто-то?..

Слепой ребенок на лугу
Стоит, лицо подняв,
К нему летят, к нему бегут
Дыханья диких трав.

И шлет ему медовый вздох
Сквозь игол переплет
Сторожевой чертополох,
Что у межи цветет.

А ветер шевелит едва
Ресницы темных глаз
И шепчет мудрые слова,
Неслышные для нас.

Люблю гулять с пустыми руками —
Раздвинуть ивы свежие пряди
И, сев на прибрежный солнечный камень,
Озерную зыбь, как собаку, гладить.

И знать, что разлука еще не скоро.
Не скоро — но всё же разлука будет!
На то и стоят над озером горы,
А люди — приходят, уходят люди…

Сух и желт и пылью серебрится
Летний мир, заждавшийся дождя,
И гуляет беглая зарница,
И мутнеют тучи, уходя.

О, верни их медленную груду,
Что почти укрылась за горой,
Серую высокую запруду
Над землей запекшейся открой

И, потоки стройные обруша,
Этот мир бессильный оживи,
Так, как счастье насыщает душу
Грозным наводнением любви.

Кто вылепил такие облака
Из мглы и белизны великолепной?
Чья легкая огромная рука
По ним скользила, медлила и крепла,
И вновь меняла облик, никогда
Таинственной не достигая цели?
…А время ветром гнало их стада
И нежно тени по земле летели.

Вихрь без поклона
Спрыгнул, как вор,
Сбросил с балкона
Швабру во двор,

Щебет стекольный
И тарарам,
Стук недовольный
Спущенных рам.

Снова к постели –
В порванный сон:
Вдруг корабельной
Палубы склон,

Гавань и скалы
В дальней стране –
Той, что искала
Тщетно во сне!

Ливень целился – и точно
Рухнул в сумеречный сад,
И трубою водосточной
Рокотал, как водопад.

Пролетел – и всё безмолвно,
Просветлела веток вязь…
Я стою, над бочкой полной
Упоенно наклонясь:

Запах плесени, и хлеба
И, как будто, огурца,
И кружок родного неба
У склоненного лица.

Шлепну по небу – и к свету
Прянет искрами вода.
Кто же знал, что в рамку эту
Не вернуться никогда?..