Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

На то ль, что в хрустальнейшее из утр
Сломается этот безумный компьютер…

По дому кружусь в ритме Венского вальса —
Компьютер сгорел, наконец-то сломался.

Забегают сразу же по Интернету.
Кудимова — где?
А Кудимовой — нету!

Забудутся френдами все мои блоги,
Покроются пылью слова и предлоги.
Исчезну спокойно — не плача, не споря…
А Минин уж точно — повесится с горя…

Возле твоей кровати стоит капкан
вместо домашних тапочек. По стене
мечется тень, как спятивший таракан.
Выключи свет и повернись ко мне.

Я давно готовил момент такой:
в каждом углу приладил большой капкан.
Не шевелись. И с кровати прошу — ни ногой,
даже если хочешь налить воды стакан.

Да, ещё растяжку приладил я на окне,
у дверей вверху повешена тяжкая кладь.
Так что не плачь и повернись ко мне —
буду последнюю книжку тебе читать.

А правда, в общем, в том заключена,
Что я — частично Лотова жена…

Такая мне позиция дана,
Что я частично чья-нибудь жена.
Частично — Зевс мой муж, хоть и старик,
За мною плыл по морю, словно бык.

За солью, если кто меня пошлёт,
Тогда, конечно, муж частично — Лот.
Когда ж вода затопит шар земной —
Частично буду Ноевой женой.

А для простых, без комплексов, землян
Официальной буду я Вежлян.

Да, я ношу футболки потные
И сплю бывает что в пальто.
Не все ж поэты чистоплотные,
Так нас и любят не за то.

Поэты — люди беззаботные,
На шмоток наплевать фасон.
В футболках летом ходим потные,
Зимою — даже без кальсон.

Нам сочинять стихи не терпится,
Писать не бросим ни за что.
А то, что пишется нелепица,
Так нас и любят не за то.

На пару с Моцартом мечтаем
О низких ценах на бензин
И, как эстонец иль грузин,
С акцентом Пушкина читаем.

Мой Моцарт самых честных правил
Свой в доску, в общем-то, мужик.
Читал Гомера, как таджик,
И в казино на зеро ставил.

Он то рыдает, то хохочет,
Когда ему включаю рок.
Есть, правда, в Моцарте заскок —
Мои стихи читать не хочет…

Вот разве Пизанскую башню
Обратно никак не поднять

...........................................

И только Пизанская башня
Всё падает, падает, пад…

На вечере случай был страшный,
Пришла меня слушать толпа.
При читке Пизанская башня
Внезапно упала, упа…

Нет, я не подвергся атаке…
Запомнит пизанский зоил,
Как строчкой Василий Бетаки
Пизанскую башню свалил.

Мне было отказано в визе
С того злополучного дня,
Поскольку ту башенку в Пизе
Уже не поднять, не подня…

Четыре строчки —
Это слишком много.
Я никогда болтушкой не была.

Три строчки тоже много…
Даже две…
А за одну отшлёпает Вишневский.

Потискать мысль. И бросить. Задремать.

Придумала я складно всё и ловко,
Поскольку мыслей ощущаю рой:
Есть у меня такая мыслеловка,
Которой мысли ловятся порой.

Я их ночами тискаю сурово,
Тру, чтоб блестели, словно медный грош,
И в строчку сунув, закемарю снова…
А ты, читатель, точно не уснёшь…

Я не один — со мной
И Пушкин, и Есенин.
Последняя слеза ещё не утекла…

Я накрепко заснул
В одно из воскресений.
И снилось мне, что пьём шампанское втроём.
Я не один — со мной

И Пушкин, и Есенин.
И матерят меня за творчество моё.
Сиреневый туман —
От сырости дрожу я.

Ещё не утекла последняя слеза.
Сказали, что пою
Под музыку чужую,
Что мне давно пора нажать на тормоза…

У дверей из подземелья шум и крики,
папарацци наставляют аппараты.
Возвращается Орфей без Эвридики,
на кифаре его струны оборваты.

Что Орфей без Эвридики — их дела-то,
но почувствовала как-то на рассвете,
что писать я как-то стала вдохновято,
или, может быть точнее, — вдохноветей.

Пародистам наперёд скажу: «Ребяты,
ох, дождётесь от меня, друзья, расплаты.
Будут книжки ваши мною разорваты,
а потом по белу свету разбросаты…»

Сказать, какой? Но я и сам не знаю,
Удобно ли в таком признаться сне?
Что я в футбол с Ахматовой играю,
Пасую ей, она пасует мне.

Мы как-то раз с Ахматовой играли
В футбол — подумать, что приснилось мне!
А Рейна вместе с Найманом не взяли —
Они страдали горько в стороне.

Недолго пасовался со старушкой,
И получалось всё у нас о’кей.
Я спал в трусах, а завтра лягу с клюшкой,
Чтоб погонять с Андреевной в хоккей.

Они сливаются в одно:
Неважно — кто там сверху, снизу…
Но кто-то первым всё равно
Включить захочет телевизор!

Постельных знаю много схем
И многих видела в постели,
И там не важно — кто под кем,
У голубков иные цели.

И там целуются хотя,
Но люди мы иного культа,
Нам важно не зачать дитя,
А первым тиснуть кнопку пульта.

Я поймаю золотую рыбку,
И желанья сбудутся твои.

Удочку закинул, как бывало,
Для тебя всё, милая, смогу!
А поскольку рыбка не клевала,
Я стихи читал на берегу.

Но внезапно волны стали тише,
После — непредвиденный финал:
С вилами мужик из моря вышел
И спросил: Кто рыбу распугал?

Я сказал: Любимая! Родная!
Рыбку хочет — в этом нет греха.
И услышал: Рыбка золотая
Сдохла после третьего стиха.

Хоть я вас больше не люблю,
В душе не мерзость запустенья,
А пламя женского презренья —
Дотла и вы, и всё подряд…

Да, я покаяться должна,
Хожу с опущенной главою —
В том, что горело под Москвою,
И всё подряд — моя вина.

Молчком сижу и ни гу-гу
Оставила людей без крова
В запале женском я, Реброва!
Что сделает со мной Шойгу?