Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

…Снега, снега. С огромной далью
Огромный слился небосвод.
Покрытые зеленой сталью,
Уснули струи мертвых вод.
Горбатые застыли льдины.
Уступы исполинских скал
Суровый ветер обыскал
И взгромоздил — вверху — лавины.
Один неосторожный звук,
Родившийся из ниоткуда —
И вот снегов тяжелых груда
Дрожит и рушится, и вдруг,
Подобно вихрю, возникает
Взметенный к небу белый прах,
И человека обнимает,
Как брата брат, — бессильный страх.

Касаясь поверхности моря,
Рождает невидимый луч
В певучем небесном просторе
Громады лиловые туч.

Их ветер качает и носит,
Пока в полумраке ночном
Их холод смертельный не сбросит
В родную стихию — дождем.

Вот к первоначальным истокам
Строка за строкою летит,
И облако в небе высоком
Последнею песней звенит.

На камнях разостланы сети.
Их после работы ночной
Ласкает лазоревый ветер
Прозрачной и теплой рукой.

Они волочилися по дну,
Сжимали широкий изгиб,
Ловили в пустыне подводной
Легко ускользающих рыб.

О Боже, из дальнего неба
Закинь утомленную сеть —
Я сам в твой разорванный невод,
Я сам приплыву — умереть.

В просторе, над бездной морскою,
Где берег песчаный далек,
Волна повстречалась с волною
И белый родился цветок.

Но вот, утомившись игрою,
В подарок далекой земле
Уносит волна за волною
Цветок, просиявший во мгле.

Душа надышалась простором,
И волны в назначенный срок,
Как пену, рожденную морем,
Выносят ее на песок.

Большим полнолунным отливом
Открыт темно-рыжий утес.
Струятся по слипшейся гриве
Соленые капельки слез.

Он видит, свидетель случайный
Друг другу враждебных миров,
Подводные темные тайны
И дым голубых облаков.

Я знаю, высокие волны
Сомкнуться опять надо мной,
И снова, безмолвием полный,
Наступит подводный покой.

Сухие, колючие травы
Зарылись в горючий песок.
Качает их ветер шершавый
И сушит густеющий сок.

И, жаждой смертельною полны,
Засохшие стебли глядят
На дальние, нежные волны,
На тающий в море закат.

От жизни душа оскудела,
Все гуще тяжелая кровь,
И молча холодное тело
Глядит на земную любовь.

Все ярче закатное знамя,
И яростнее небеса,
И в море, как рыжее пламя,
Рыбачьи горят паруса.

Но солнце уснет в океане,
Пылающий день догорит,
Зажжется на черном кургане
Усеянный звездами щит.

По морю людского молчанья,
Как тени слепых парусов,
Полны неземного страданья,
Проносятся призраки слов.

В лесу пронзительней и чище осень,
Отчетливей и выше тишина.
Вдоль просеки, на корни рыжих сосен
Холодная ложится седина.

Чуть тронешь нежные кристаллы,
Как их уж нет, и влажный ловит взор
Несмятых мхов зеленые кораллы
И рыжих листьев спутанный узор.

На острие иглы, как жидкий пламень,
Плененная сияет высота:
Живой росы темно-зеленый камень
Над чашечкой засохшего листа.

Лесной ручей чуть тронут льдом и снегом.
Он жив еще, но он уже молчит.
Его волна уже не бьет с разбега
В береговой покатый малахит.

Осенний лес. В тени не тает иней.
Вдоль по земле крадется белый сон.
Вот, как перо на коврик темно-синий,
Упало облачко на небосклон.

Укрывшись от зимы под лед хрустальный,
Как теплый ключ, струится жизнь моя.
Полна прозрачности первоначальной
Ее незамутневшая струя.

Сильнее времени дыханье духа.
Под инеем, в кораллах нежных мхов,
Неуловимо для земного слуха
Проснулась музыка стихов.

Туман прижат к земле ночным морозом.
С утра стал каменным холодный мир.
Еще вчера он был покорен грозам,
Сегодня он — спокойствие и мир.

Но только солнце выйдет из-за леса
И в белый мох вонзится желтый луч,
Как иней облаком взлетит белесым
На кладбище родное нежных туч.

Потухнет свет, зимою станет осень,
Сольются с голым полем небеса,
И лишь останется на иглах сосен
Его окаменевшая роса.

Чешуйчатое море палых листьев
И островки еще зеленых трав,
Их озаряет дымно-бархатистый
Воды и воздуха чудесный сплав.

Когда окончится мое существованье
И я уйду под сень вечерних снов,
Ты сохрани, снежок, воспоминанья,
Минутные кристаллы этих слов.

Тяжелый ветер по небу гуляет,
И лес стоит, как тень большого сна.
Меж голыми стволами засыплет
И все заснуть не может тишина.

Слетка колышутся раскинутые ветки,
И гаснет луч и вновь во мгле горит
И мертвых листьев радужные сетки
С бессмысленным упрямством шевелит.

Им больше не гореть зелеными огнями
В колеблющемся облаке ветвей,
Они лежат шуршащими тенями
Меж черными сплетеньями корней.

Душа листа уже рассталась с телом.
Она глядит оттуда, с дымной высоты,
Как застилает снег смертельно-белый
Родного леса мертвые черты.

Рассвета нет — над близорукой далью
Бессмертный снег струится и шуршит,
И мир, покрытый бархатной печалью,
Без просыпу, как зверь в берлоге, спит.

Жизнь отошла. Когда она вернется?
Вдали, в снегах, до дна обледенев,
Как труп, оскалил мертвый сруб колодца
Свой сине-черный и беззвучный зев.

Под белым бархатом успокоенья
Душе привольно и спокойно спать.
Что может быть нежней оцепененья,
Что может быть прекраснее — не знать.

Меж голых стен и пригородной грязи
Ограда окружила лысый сквер,
Но корпус фабрики под струпьями проказы
Неумолимо строг, непоправимо сер.

От пролетающей лиловой тучи
По черепичным крышам скачет тень.
Вдоль изгороди, ржавой и колючей,
Цветет усталая и пыльная сирень.

Меж голых стен, в углу пустого сквера,
Большая клеть и детский острый смех,
И пленная лисица рыже-серый
О прутья клетки обдирает мех.

О как пронзительно, как беспощадно
Горят ее холодные глаза,
Как отразилась в них мучительно и жадно,
Сквозь облака прорвавшись, бирюза!