Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Струистый воздух полон желтым зноем,
Над океаном облака горят.
Вполголоса с разгневанным прибоем
Больные камни глухо говорят.

В пустое бормотанье не вступая,
До дна отливом волн обнажена,
Стоит утеса глыба вековая
В объятиях полуденного сна.

Еще светлеет в вымоине черной
Прозрачное пятно морской воды,
Но скоро зной, тяжелый и упорный,
Сотрет прилива влажные следы.

И в глубине, между гранитных складок,
Как белый притаившийся цветок,
Рождается пленительный осадок,
Соленый кристаллический снежок.

Все испаряется, все исчезает,
Уходит жизнь в небесную юдоль, —
На дне любви чуть зримо оседает
Рожденная тяжелым зноем боль.

Встает темно-рыжий, большой и тяжелый,
Похожий на зверя, безветренный день.
На брошенной пахоте, пыльной и голой,
В глубокие борозды прячется тень.

У самой опушки, в кустах ежевики
Упрямо стоит засыхающий дуб,
И плющ, извиваясь, зеленоязыкий
Прижался к стволу миллионами губ.

Сквозь жадную зелень тяжелые сучья
В огромное небо, прощаясь, глядят,
И в небе далеком угрюмые тучи,
Как мертвые листья, бесцельно летят.

Вокруг меня жизнь не моя прорастает.
Бескрылые тучи летят надо мной.
Мне душно. Что будет со мною, кто знает,
За тридцать седьмой роковою чертой?

Все кончено. Густой, тяжелый океан
Морщинистые волны на песок бросает,
Как старый шулер, как зарвавшийся игрок,
С бессмысленным упорством, с горечью и болью.
За желтым гребнем дюн над вымершей юдолью
Дымит потухших туч разорванный венок,
И над притихшею землею поднимает
Седую голову взъерошенный туман.

Да, страшен океан, да, жизнь непоправима.
Как черное бревно, лежит передо мной
Ее тяжелый ствол, крестом раскинув ветки,
И муравьи снуют в извилинах коры.
Кусты бегут по склону сломанной горы,
Темнеет серый воздух, яростный и едкий,
И вдалеке ветрами вздыбленный прибой
Грохочет и кричит в тоске невыразимой.

Рыжие иглы и теплые пятна елового моха,
И лишаев кружева —
Пусть города погибают, пусть рушится наша эпоха,
Здесь — зеленеет трава.

Ветер разносит над серыми дюнами грохот прилива
Кружатся чайки, как снег.
В небе с востока, гряда за грядою, идут молчаливо
Тучи на черный ночлег.

Руки мои не запачканы порохом битвы и кровью.
Сердце полно тишины.
Гладят ладони с огромной, с печальной, с последней любовью
Ствол темно-рыжей сосны.

Шумит вдали прилив усталый
И этот рокот роковой
Во мгле шагает одичалой,
Как неусыпный часовой.

Неутомимо, неустанно
Разносится из часу в час
Погибших волн глухой, гортанный,
Неумолкающий рассказ.

Земля качается и стонет,
Горит; как в проруби, звезда,
За тучей тучу ветер гонит
Из ниоткуда в никуда.

Беззвучно гнутся сосны долу,
Неслышно вьется ветер злой, —
Все покрывает гул тяжелый,
Как будто спаянный со мной.

И где б я ни был, я повсюду
Несу в себе холодный шум,
Явившийся из ниоткуда
С приливом и отливом дум.

На росистой земле удлиненная тень,
— Это сердце мое все расстаться не может
С утомленной землей, и измученный день,
Уходящий, — его, как и прежде, тревожит.

Скоро солнце коснется заветной черты,
Скоро вечер раскроет тяжелые листья,
От дыханья ночного не звезды — цветы —
Станут в небе огромном еще серебристей.

С наслажденьем я жадной коснусь тишины —
Да, там даже кузнечиков нет и в помине, —
Как сухие стрекозы встревожатся сны,
И любовь затвердеет и сердце остынет.

Да, но все же я весь никогда не усну:
Там, где нашей вселенной ночная основа,
Сквозь петлистые корни и сквозь тишину
Прорастет ослепленное радостью слово.

Безмолвно тяжелела в проруби вода
И водяному Богу не молилась,
Но вот далекая, морозная звезда
В холодном шелке отразилась.

Вода приветствовала белую звезду
Чуть слышным вздохом и чуть слышным плеском,
И вспыхнул изнутри родившийся во льду
Ответный свет — темно-зеленым блеском.

И в новом мире — изумрудно-голубом
Привычные исчезли изваянья,
И все подернулось, — не думай, нет, не сном,
Не льдом, а ясным, как огонь, сияньем.

Душа была темна, все строже и тесней
Ее сжимали жадные морозы,
Когда, как в зеркале, вдруг отразились в ней
Раскаянья сияющие слезы.

Прославим жизнь — ее сухую горечь,
Ее томительную власть.
Прославим жизнь и женственного моря
Всепоглощающую страсть.

Холодный воздух губы жжет и режет,
И в радуге соленых брызг
Гремит прибоя вой и камней скрежет,
И ветра исступленный визг.

Прославим жизнь, ее завет железный,
Ее испытанный язык:
В пустыне аравийской ночью звездной
Чуть слышно плещущий родник.

В часы, когда для боли нет исхода
И лицемерно смерть молчит,
И лживою становится свобода —
Она твой меч, она твой щит.

Прославим жизнь, — чем наши дни короче,
Чем явственней ее конец,
Тем с большим мужеством грядущей ночью
Мы встретим отдых наконец.

Две колеи проселочной дороги,
Две неразлучные сестры
С трудом всползают на откос отлогий
Как бы приснившейся горы.

Но вот, когда достигнем мы вершины
И нам захочется взглянуть
На милые дома родной долины,
На пройденный по склону путь,

Мы вдруг поймем с печальным изумленьем,
Что кряж остался позади,
Что нет возврата к прежним обольщеньям,
Что ночь сгущается в груди.

О, в этот день не будем малодушны:
Вечерний мир еще нежней,
Еще прекраснее, еще воздушней
Сиянье розовых теней.

Ручей струится по камням.
Раздвинув ивы и ольшаник,
К его серебряным лучам
Склонился утомленный странник.

Как бабочку, лист золотой
Палящий ветер вьет и гонит,
И стынут в неге ключевой
Разгоряченные ладони.

Как различить — кастальский ключ
Иль ключ забвенья пред тобою?
И здесь и там летучий луч
Равно сливается с волною.

Но если по ошибке ты
Напьешься серебром забвенья, —
Да будут ясны и чисты
Твои посмертные виденья.

Но и не помня о земле,
Забыв и радость и потери,
Ты все ж в потусторонней мгле
Останешься земному верен.

Так на земле, средь суеты,
В минуты счастья или муки,
Не слыша, все же слышишь ты
Летящие из пустоты
Испепеляющие звуки.