Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

Дошел до станового слух:
В селе Голодном – вольный дух:
У двух помещиков потрава!
И вот – с несчастною, покорною толпой
Кровавая учинена расправа.
Понесся по селу и плач, и стон, и вон…
   Знал озверевший становой,
   Что отличиться – случай редок,
Так лил он кровь крестьянскую рекой.
   Что ж оказалось напоследок?
   Слух о потраве был пустой:
От мужиков нигде потравы никакой.
   «Ах, черт! Дела на слабом грунте!
   Не избежать плохой молвы!»
   Но, не теряя головы,
Злодей строчит доклад об усмиренном бунте.
Меж тем, очнувшися от бойни, мужики
   На тайном сходе у реки
   Постановили: быть Афоне
За дело общее в столице ходоком,
Пред Думой хлопотать, – узнать, в каком законе
   Дозволено все то, что ноне
Лихие вороги творят над мужиком?
Уехал наш ходок и через две недели
   Привозит весть.
Не дали мужики Афоне с возу слезть,
Со всех сторон насели:
   «Был в Думе?» – «Был».
                    «Ну, что?»
                    «Да то:
   Судились овцы с волком…»
   «Эй, не томи!.. Скорее толком
   Все говори, – кричит Егор, –
   Нашел на извергов управу?»
   «Не торопись ты… Больно скор…
Мы казнены и впрямь совсем не за потраву.
   Шел в Думе крепкий спор
Про наше – слышали? – про наше изуверство!
Но всех лютей чернил нас некий старичок…
   По виду так… сморчок..
А вот – поди ж, ответ держал за министерство:
„Потравы не было. Да дело не в траве:
У мужика всегда потрава в голове“.
Так, дескать, господа нас малость постращали,
   Чтоб мы-де знали:
   Крепка еще на нас узда!
А кровь… Так не впервой у нас ее пущали…
Что, дескать, было так и будет повсегда!»
   «Ай, горе наше! Ай, беда!
Ни совести в тебе, скотина, ни стыда! –
   Тут с кулаками все к Афоне. –
Ты ж в Думу послан был, а ты попал куда?
   Ведь ты же был, никак, балда,
   В разбойничьем притоне!»

Святая истина была в словах толпы:
Ведь в Думе кто сидел? Помещики, попы.
А с мужиком у них была какая спайка?
   Крест да нагайка!

   Ни тьма, ни свет,
   Ни да, ни нет,
Ни рыба, ни жаркое,
   Ни дать, ни взять, –
   Ой, срам сказать,
Читатель, что такое!
   Нам даст ответ
   Тот «комитет»,
Что кстати и некстати,
   И в день и в ночь,
   Всегда не прочь.
Ударить по печати.

   «Слыхал?» – «Слыхал!»
   «Видал?» – «А не видал!»
«Подумай: наша, брат, рабочая газетка!..
Чай, жиру не придаст хозяйским-то горбам!»
   «Да… Кой-кому не по зубам
               Конфетка».
   «А нам, гляди, как выйдет впрок!
   Пойдем-ка-сь купим номерок».
   Пошли, по переулкам рыщут,
               Газету ищут.
«Тьфу! Будто черт газетчиков посмел!»
   «Нашел газетчика, нашел!»
И впрямь нашел, судя по бляхе медной;
      Стоит парнишка сам не свой,
             Весь бледный.
«Газетку…» – «Братцы, всю унес городовой!»
«Ой, прах его возьми!.. Теперь хоть волком вой…
   Ты шутишь аль взаправду?!»

      Нет, не шутил бедняк:
      Под глазом у него синяк
              За «Правду».

Помаялся вдовцом Фома немало,
   Когда жены не стало, –
Но жил, терпел: авось бог детям даст судьбу.
Гадал, не чувствовал: век и его короток.
Сразила хворь Фому. Лежит Фома в гробу,
Покинув на беду двух малышей-сироток.
Толкуют мужики средь голого двора:
Как быть с детьми? У них, помимо крова,
   Всего сиротского добра
      Одна корова.
«Тьфу! – кто-то вдруг ругнулся сгоряча. –
Несет нелегкая к нам Прова Кузьмича,
   Нет на него провалу!»
   Все знали Прова-богача
   За кулака и обиралу.
      Войдя во двор,
   Кузьмич заводит разговор,
Что, дескать, для души он поработать хочет,
О похоронах он немедля похлопочет;
   А что касается детей,
То их хорошему вручить бы человеку,
И сам Кузьмич готов по доброте своей
С согласья общего малюток взять в опеку:
«Что ж, братцы! Погрешил я вдосталь на веку,
Так, может, грех какой я добрым делом смою.
   Уж я сироток опеку,
   Уж я их успокою!»
Дивятся все, такой увидя оборот, –
   Стоят, разинув рот,
И, кажется, упасть готовы в ноги Прову.
Меж тем, пока очухался народ,
Наш «опекун», не видевши сирот,
Уводит со двора сиротскую корову!

«Союзника» корил сановник, хмуря брови:
«Взгляни назад: какое море крови!
Взгляни вперед: какой зловещий мрак!
      Ты понимаешь ли, дурак:
   Все замыслы мои бесплодно гинут,
   Я осужден, оплеван, я покинут
   Разумными и честными людьми!
А ты мне чем помог? Чем, прах тебя возьми?
Едва не каждый день мне поднося иконы,
      Знамена да жетоны,
    Ты, утопая весь во лжи,
Сулил мне доблестных „союзников“ „мильёны“.
    А где они? А где они, скажи?..»
Упрекам нет конца. Сановник в гневе пылок.
      «Союзник» же то запыхтит,
             То закряхтит,
То поскребет всей пятерней затылок,
   То пальцем ковырнет в носу…

Так я уж, так и быть, отечество спасу,
        Скажу сановнику открыто,
        Холопским душам не во гнев:
«Поставь скорей казенное корыто,
„Союзников“ набьется полон хлев!»

Нельзя сказать, в каком году
Так повелось, но так ведется,
Что Кривде с Правдой не живется,
Что Кривда с Правдой не в ладу,
И не одна она, злодейка:
Союзник верный ей Копейка.
Людьми подмечено давно:
Копейка с Кривдой заодно!
Имея общую лазейку,
Они вдвоем всегда, везде.
С тех пор как создал черт Копейку,
Копейка с Правдой во вражде!

      Жена молодка,
      Красотка,
К заводчику, как банный лист,
      Пристала:
«Ах, мне нехорошо!.. Ах, я совсем устала!..
А ты – бесчувственный… буржуй, капиталист.
         Фу, гадкий, гадкий…
         Как есть тюлень!
Ну, как не стыдно: целый день
Все у тебя в уме расчеты да раскладки!
         Хотя на часик их забудь.
Садись вот здесь… Вот так… Поговори со мною…
Ну, приласкай меня… Склонись ко мне на грудь…
               Побудь,
         Как муж с женою!..»
«Ох, матушка, не до того!
   Ведь ты ж не знаешь ничего.
   Не только у меня заботы,
Что выкладки да в барышах расчеты.
   Ты не заметила: рабочие… поют!
Поют с недавних пор, идя домой с работы.
Так эти песни мне покою не дают!
Попробовал певцов приструнить я построже, –
Так нет, спокойны все: ни криков, ни угроз.
Но стоит им запеть, как весь я настороже!
И слов не разберешь, а жутко… И по коже,
   Поверишь ли, дерет мороз!»

Когда рабочий плачет,
Тогда хозяин скачет,
Когда ж рабочий весел,
Хозяин нос повесил.