Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917

      Жена молодка,
      Красотка,
К заводчику, как банный лист,
      Пристала:
«Ах, мне нехорошо!.. Ах, я совсем устала!..
А ты – бесчувственный… буржуй, капиталист.
         Фу, гадкий, гадкий…
         Как есть тюлень!
Ну, как не стыдно: целый день
Все у тебя в уме расчеты да раскладки!
         Хотя на часик их забудь.
Садись вот здесь… Вот так… Поговори со мною…
Ну, приласкай меня… Склонись ко мне на грудь…
               Побудь,
         Как муж с женою!..»
«Ох, матушка, не до того!
   Ведь ты ж не знаешь ничего.
   Не только у меня заботы,
Что выкладки да в барышах расчеты.
   Ты не заметила: рабочие… поют!
Поют с недавних пор, идя домой с работы.
Так эти песни мне покою не дают!
Попробовал певцов приструнить я построже, –
Так нет, спокойны все: ни криков, ни угроз.
Но стоит им запеть, как весь я настороже!
И слов не разберешь, а жутко… И по коже,
   Поверишь ли, дерет мороз!»

Когда рабочий плачет,
Тогда хозяин скачет,
Когда ж рабочий весел,
Хозяин нос повесил.

      Бывают же дела!
      Зовите это чудом, –
Но вслед за православным людом
      Лиса посты блюла
И в пост жила лишь рыбным блюдом.
«Тут дело вкуса, мол, совсем не чудеса»,
Мне скажут. Я не прекословлю.
Но дело в том: раз утречком Лиса
      Пришла к реке на ловлю.
В струи прозрачные закинута леса
С наживкой – мухой золотистой.
Разнежилась Лиса на травушке росистой;
Ан глядь – напротив Волк сидит на берегу,
      – Принес его нечистый! –
      Сидит и ни гу-гу:
      Тихонько рыбу удит.
Так делать нечего, себя Лисичка нудит
      И куму шлет привет.
      Кум корчит ей в ответ
      Подобие улыбки:
«Желаем кумушке – наудить больше рыбки!»
   А рыбки нет как нет!
В досаде Волк уж было забожился:
«Уловец-то какой здесь был, кума, вчерась!..»
      И вдруг насторожился.
За ним – Лиса. В реке резвился
Меж двух крючков – Карась!
От жадности у Волка ни терпенья,
Ни совести, – он к рыбе держит речь:
«Миляга, подь сюда! От ложного движенья
      Тебя хочу я оберечь.
      Пусть рыбы немы, да не глухи…
Послушай-ка, держись подальше ты от мухи!
Не то как раз нарвешься на крючок.
Меж тем – гляди сюда: ну что за червячок
      Перед тобою вьется!»
Лиса от бешенства трясется:
«А, серый черт!.. Так знай: ты больше мне не кум,
Подохнуть бы тебе от лихоманки!
Карасик, положись на собственный свой ум.
   И муха и червяк – равно приманки.
      Да разница все ж есть,
         Какую съесть.
Голубчик мой, я так толкую:
Коль все равно тебе, какую
Кончину живота обресть,
Так выбирай из них любую;
В рыбачью сеть ты можешь влезть,
Узнаешь человечьи руки;
Иль можешь смерть приять от щуки,
Иль от другой какой помрешь ты штуки,
Иль можешь за ничто пропасть,
Живым попавши в волчью пасть!..
Сравни ж теперь, – а в выборе ты волен! –
Таким концом ты можешь быть доволен?
А мне ты попадись – тебе почет какой!
Тебя я скушаю – уж похвалюсь заране! –
Не прежде, как, обсыпанный мукой,
Ты хорошо прожаришься в сметане!»

Карасик! Что тебе лукавый «рыболов»?!
Не слушая его коварно-льстивых слов,
Себе, а не врагу, в угоду
Нырни поглубже в воду!

 Взялась за ум рабочая артель:
 «Довольно быть нам сборищем случайным
Да путаться по кабакам и чайным,
   Как все мы путались досель!»
      Артель единогласно
      К решению пришла:
Кормиться всем из общего котла!
         Прекрасно.
Добыт котел и выбран кашевар –
         Кривой Захар.
      А так как было ясно,
Что не управиться Захару одному,
  Приставили к нему
  Двух пареньков охочих
  (Не дюже-то рабочих),
    Ерёму да Кузьму.
    Так надо же греху случиться:
       При первой же стряпне
Пришлося по нужде Захару отлучиться,
Когда со справою котел уж был в огне.
  Кузьма с Ерёмой тары-бары
    Да растабары:
      «Мы тоже кашевары!»
        «Ась, брат? Чай, надоть посолить».
  «И поперчить да маслица расплавить».
  «И молочком недурно б забелить».
       «А опосля кваском заправить».
     «Постой-ка, Кузя, виноват:
  Забыл подбросить я салат».
Захар, вернувшися, не доглядел оплошки,
    Что там сварилося – бог весть!
    Артели ж довелося есть.
Едва успев хлебнуть по три-четыре ложки
    Невиданной окрошки,
    Ребята наши – кто куда!
Тошнит и рвет бедняг без меры,
    Как от холеры.
      Беда!
    А поварам грозит расправа
    За то, что вышла их еда –
    Еще бы ничего – бурда! –
      А то, как есть, отрава!

Ох, ликвидаторы! Что долго говорить!
  Нам с вами каши не сварить!

  Не спится Прову Кузьмичу.
В глухую ночь идет он к стражнику Фаддею.
«Охти, беды! Совсем собою не владею.
Скажи по совести, Фаддей, – я знать хочу:
Уж я ль о батраках моих не хлопочу?
    Уж я ль им не радею?
На деле, в помыслах, во всем пред ними чист!
    Скажу, как перед богом…
  А вот – гляди: подметный лист!
Они ль, а может, так какой-то стрекулист,
    Грозят поджогом!»
Печалуется Пров, – ему и невдомек,
    Что подметнул листок
Не кто иной, как плут и бражник,
    Сам… стражник.
Фаддей меж тем ворчит: «Да, милый, времена!
Крушенье света, знать, приходит, старина!
Антихрист сам никак стал сеять в людях злобу.
Всяк только и глядит, где плохо что лежит.
Одначе, чтоб самим не лезть врагу в утробу,
Нам что-нибудь с тобой придумать надлежит…
Смекай! Устроим-ка, Кузьмич, с поджогом… пробу!»
Быть по сему. В ту ж ночь, домой вернувшись, Пров
Средь сонного двора поджег вязанку дров.
Дрова попалися – сырец, горели скудно,
Так было загасить огонь совсем не трудно.
Настала енова ночь. Фаддей вошел в удар:
«А ну-ко-сь, подожги, Кузьмич, теперь амбар!»
    Кузьмич послушен.
И в этот раз огонь – верней: почти пожар –
Руками батраков был, хоть с трудом, потушен.
    У Прова пот на лбу.
  Пров крестится, благодарит судьбу.
«Постой, – шипит Фаддей, – что ж, думаешь ты, даром
Возились мы с дровами и с амбаром?
Попробуем теперь поджечь избу».
Поджег Кузьмич. Ан тут и вышла-то зарубка:
    Изба была стара, суха,
    Внутри все бревна – требуха,
    Огню податливы, что губка, –
    Как порох, вспыхнула изба.
Напрасно колокол церковный бил тревогу:
Хоть к Прову полсела сбежалось на подмогу,
Торчала через час замест избы – труба!
  И во дворе не велики остатки.
    В огне погибли все достатки
      Несчастных батраков.
Пров убивается. Фаддей же – был таков!
      Проделано все ловко.
    А был всему конец какой?
Поправил кое-как дела Кузьмич страховкой;
    Фаддея становой
«За расторопность со сноровкой»
Пожаловал двойною ассигновкой.
За всю же бывшую с пожаром кутерьму,
  – Ну, есть ли правда где на свете?! –
  Остались батраки в ответе:
Их «за поджог» всех упекли в тюрьму!