Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения
Сказав это, она стала вспоминать подруг, с которыми случилось то же самое и которые терпением и упорством одолели родителей. Чужой пример вдохновил ее; она решила быть стойкой.
К тому же у дочери дезембаргадора была еще одна надежда: сын комендадора мог жениться на другой, в этом не было ничего невозможного или невероятного.
Так что с Жоаном Агиаром ей следовало быть крайне сдержанной и не подавать ему никаких надежд, иначе ситуация грозила стать рискованной и привести к победе отца. Серафина, однако, не знала, что те же мысли одолевали и Жоана Агиара, и потому он старался быть с нею холодным.
Однажды, когда обе семьи находились в Андараи́ в усадьбе комендадора, случилось так, что Серафина и Жоан Агиар оказались в тополиной аллее в тот самый момент, когда там никого не было. Оба испытали неловкость от встречи, которой хотели бы избежать всей душой, но это было невозможно, да и некрасиво.
Жоан Агиар решил поздороваться и пройти мимо, словно бы погруженный в размышления. Однако он перестарался и, не заметив лежавший на дороге тростник, споткнулся и упал.
Девушка шагнула к нему, когда Жоан поспешно поднимался.
— Вы ушиблись? — спросила она.
— Нет, дона Серафина, не ушибся, — отвечал он, отряхивая платком колени и руки.
— Папа без конца бранит управляющего, но все без толку.
Жоан Агиар поднял тростник и зашвырнул его в бамбуковые заросли. Тем временем к ним приближался молодой человек — один из гостей, и Серафина несколько смутилась при его появлении, но не потому, что он подошел, а потому, что застал ее за беседой с бакалавром. Проницательная читательница уже догадалась, что это был возлюбленный Серафины; и Жоан Агиар, не менее проницательный, чем читательница, догадался о том же самом.
«Тем лучше», — подумал он.
Раскланявшись с девушкой и молодым человеком, Жоан пошел прочь, но тут Серафина любезно его окликнула.
— Вы не составите нам компанию? — спросила она.
— С удовольствием, — помедлив, ответил Жоан Агиар.
Серафина подала знак возлюбленному, чтобы тот не волновался, и теперь уже втроем они продолжали беседовать о вещах, не имеющих особого отношения к нашей истории.
Впрочем, нет, кое-что важное, о чем я не могу не упомянуть, все-таки было.
Таварес, возлюбленный дочери дезембаргадора, не понял, что Серафина пригласила на прогулку сына комендадора только для того, чтобы родители не застали ее наедине с возлюбленным, — ведь это могло осложнить ситуацию. Есть влюбленные, которым нужно все объяснить; Таварес был из их числа. Умный и догадливый во всех прочих делах, тут он оказался настоящим тупицей.
Вот почему на лице Тавареса, выражение которого уже не было безоблачным, разыгралась целая буря, когда он услыхал приглашение Серафины. Это также не укрылось от бакалавра.
— А знаете, доктор Агиар упал! — сказала Серафина, глядя на Тавареса.
— Как?
— Ничего страшного, — отвечал бакалавр, — я нисколько не ушибся; скорее… это было нелепо.
— Ну нет! — запротестовала девушка.
— Упавший всегда выглядит нелепо, — снова произнес Жоан Агиар непререкаемым тоном. — Могу вообразить, что меня ожидало, будь я…
— Кем? — поинтересовалась Серафина.
— Вашим возлюбленным.
— Что за странная мысль! — воскликнула Серафина.
— Ну почему же странная? — заметил Таварес, иронически усмехаясь.
Серафина испуганно опустила глаза.
Жоан Агиар, смеясь, ответил:
— На свете нет ничего невозможного, но такое вряд ли возможно.
Серафина бросила осуждающий взгляд на возлюбленного и с улыбкой обернулась к бакалавру.
— Вы ведь не хотели меня обидеть, правда?
— О! Как можно? Я хотел сказать…
— Сюда идет Сесилия! — сообщила возникшая в конце аллеи младшая сестренка Серафины.
Серафина, смотревшая на сына комендадора, заметила, как он вздрогнул, и улыбнулась. Бакалавр поглядел в ту сторону, откуда вскоре появилась дама его сердца. Дочь дезембаргадора наклонилась к Таваресу и шепнула ему:
— Вот то, из-за чего он так сказал.
«Тем» была подходившая Сесилия, не такая прекрасная, как того хотелось Жоану, но вовсе не такая некрасивая, какой она казалась комендадору.
Эта случайная встреча в тополиной аллее, падение Жоана, появление Тавареса и Сесилии — всё это пришлось как нельзя кстати и успокоило двух молодых людей, обреченных родителями на брак, к которому они отнюдь не стремились.
IIIДва приговоренных к браку врага, конечно же, стали союзниками. Союз их складывался небыстро, потому что, несмотря ни на что, прошло еще несколько недель, прежде чем они смогли известить друг друга о положении дел.
Бакалавр заговорил о делах первый и был немало удивлен, узнав, что и дезембаргадор питает в отношении дочери те же надежды, что его отец относительно него. Уж не сговорились ли их родители? — был тот вопрос, который занимал обоих. Однако сговорились их отцы или нет, грозившая им опасность от этого не становилась меньше или больше.
— Да, без сомнения, — говорил Жоан Агиар, — без сомнения, я был бы счастлив, если бы желание наших родителей совпало с влечением наших сердец, но, увы, между нами — пропасть, и наш союз был бы…
— Несчастьем, — бесстрашно закончила фразу Серафина. — Что до меня, то я полагаюсь на время, и особенно — на самоё себя. Насильно никто не потащит меня в церковь, а если и потащит, то не сможет вырвать у меня согласия.
— И потом, союзу наших родителей, — сказал Жоан Агиар, — мы можем противопоставить наш союз… нас четверых.
Девушка отрицательно покачала головою.
— Для чего? — спросила она.
— Но ведь…
— Настоящий союзник — это воля. Вы полагаете, что вас можно принудить? Значит, вы не любите…
— О, я люблю так, как только можно любить!
— Да-да…
— Вы — прекрасны, но и Сесилия — тоже прекрасна, однако не в красоте дело: я люблю в ней несравненную душу, которой наделил ее господь!
— И давно вы любите друг друга?
— Семь месяцев.
— Странно, она ничего мне не говорила.
— Быть может, она опасалась…
— Опасалась?
— Ну да, открыть свою сердечную тайну. Конечно, тут нет никакого преступления, но, быть может, она так поступала от излишней скромности.
— Вы правы, — помолчав, сказала Серафина. — Я ведь тоже ничего ей не говорила о своих чувствах. Кроме того, мы не так уж с ней близки.
— А должны быть близки, будете близки, — отвечал сын комендадора. — Ведь вы родились, чтобы стать подругами: вы обе добрые и прекрасные. Сесилия — ангел… Если бы вы знали, что она мне ответила, когда я рассказал ей о намерении моего отца!
— Что же?
— Она протянула мне руку; вот все, что она мне ответила; но жест этот был так красноречив! Я понял его как выражение доверия.
— Наверное, вы счастливее меня?
— Ах…
— Но не будем больше об этом. Главное, что вы и я сделали хороший выбор. Небо защитит нас, я в этом уверена.
Их беседы были долгими, чистосердечными и откровенными. Родители обоих, которым была абсолютно не известна тема этих бесед, воображали, что все идет своим чередом, и не только им не мешали, но даже устраивали эти встречи.
Благодаря такому заблуждению эти двое могли предаваться беседам, в которых каждый изливал свое собственное сердце и говорил о своем избраннике. Это был не диалог, а два монолога, иногда прерываемые, но всегда долгие и полные воодушевления.
Со временем они сошлись еще ближе и поверяли друг другу свои надежды, тревоги, подозрения, словом, все чувства, которые сопровождают любовь; они утешали друг друга и советовались в тех случаях, когда одному из них были необходимы утешение или совет.
Однажды комендадор сказал сыну, что о его ухаживании за дочерью дезембаргадора стало известно всем и что свадьба может состояться до конца года.
Жоан Агиар спустился с небес на землю. Он понял: отец обманулся, как, должно быть, обманулись и другие.
— Но ведь между нами ничего нет, папа.
— Ничего?
— Клянусь тебе…
— Тогда уходи и забудь о том, что я сказал тебе…
— Но…
Комендадора уже не было рядом. Жоан Агиар остался один на один с новой проблемой. Потребность излить душу стала для него уже привычной. А кто как не Серафина могла его понять? Они находились в одинаковом положении, у них был общий интерес; к тому же в Серафине, как ни в ком другом, сочетались чуткость, вдумчивость, осмотрительность и доверительность. Если даже кто-то и мог выслушать его, то совсем не так, как дочь дезембаргадора, с присущими ей изяществом и нежностью; это заставляло Жоана Агиара сожалеть о том, что не ему выпало ее осчастливить.
— Отец прав, — не раз говорил он себе, — не люби я другую, я мог бы полюбить Серафину, которая ничем не хуже Сесилии. Но это невозможно: мое сердце занято…
