Владимир Маяковский - Стихотворения (1924)

От этого Терека
                             в поэтах
                                            истерика.
Я Терек не видел.
                                Большая потерийка.
Из омнибуса
                       вразвалку
сошел,
             поплевывал
                                   в Терек с берега,
совал ему
                   в пену
                               палку.
Чего же хорошего?
                                   Полный развал!
Шумит,
             как Есенин в участке.
Как будто бы
                        Терек
                                    сорганизовал,
проездом в Боржом,
                                     Луначарский.
Хочу отвернуть
                            заносчивый нос
и чувствую:
                    стыну на грани я,
овладевает
                     мною
                               гипноз,
воды
          и пены играние.
Вот башня,
                   револьвером
                                            небу к виску,
разит
           красотою нетроганой.
Поди,
           подчини ее
                                преду искусств —
Петру Семенычу
                               Когану.
Стою,
           и злоба взяла меня,
что эту
             дикость и выступы
с такой бездарностью
                                        я
                                           променял
на славу,
                рецензии,
                                  диспуты.
Мне место
                   не в «Красных нивах»,
                                                           а здесь,
и не построчно,
                            а даром
реветь
             стараться в голос во весь,
срывая
              струны гитарам.
Я знаю мой голос:
                                паршивый тон,
но страшен
                     силою ярой.
Кто видывал,
                       не усомнится,
                                                что
я
   был бы услышан Тамарой.
Царица крепится,
                               взвинчена хоть,
величественно
                           делает пальчиком.
Но я ей
              сразу:
                         — А мне начхать,
царица вы
                   или прачка!
Тем более
                    с песен —
                                       какой гонорар?!
А стирка —
                     в семью копейка.
А даром
                немного дарит гора:
лишь воду —
                        поди,
                                  попей-ка! —
Взъярилась царица,
                                    к кинжалу рука.
Козой,
            из берданки ударенной.
Но я ей
              по-своему,
                                 вы ж знаете как —
под ручку…
                     любезно…
                                        — Сударыня!
Чего кипятитесь,
                              как паровоз?
Мы
       общей лирики лента.
Я знаю давно вас,
                                мне
                                       много про вас
говаривал
                  некий Лермонтов.
Он клялся,
                   что страстью
                                           и равных нет…
Таким мне
                   мерещился образ твой.
Любви я заждался,
                                 мне 30 лет.
Полюбим друг друга.
                                     Попросту.
Да так,
            чтоб скала
                               распостелилась в пух.
От черта скраду
                             и от бога я!
Ну что тебе Демон?
                                    Фантазия!
                                                      Дух!
К тому ж староват —
                                      мифология.
Не кинь меня в пропасть,
                                             будь добра.
От этой ли
                   струшу боли я?
Мне
        даже
                  пиджак не жаль ободрать,
а грудь и бока —
                               тем более.
Отсюда
               дашь
                         хороший удар —
и в Терек
                  замертво треснется.
В Москве
                 больнее спускают…
                                                    куда!
ступеньки считаешь —
                                         лестница.
Я кончил,
                 и дело мое сторона.
И пусть,
              озверев от помарок,
про это
             пишет себе Пастернак,
А мы…
             соглашайся, Тамара!
История дальше
                             уже не для книг.
Я скромный,
                      и я
                            бастую.
Сам Демон слетел,
                                  подслушал,
                                                      и сник,
и скрылся,
                   смердя
                                 впустую.
К нам Лермонтов сходит,
                                            презрев времена.
Сияет —
                 «Счастливая парочка!»
Люблю я гостей.
                             Бутылку вина!
Налей гусару, Тамарочка!

ГУЛОМ ВОССТАНИЙ,
                                       НА ЭХО ПОМНОЖЕННЫМ,
ОБ ЭТОМ ДАДУТ
                                 НАСТОЯЩИЙ СТИХ,
А Я
       ЛИШЬ ТО,
                           ЧТО СЕГОДНЯ МОЖНО,
СКАЖУ
              О ДЕЛЕ 26-ти.

Нас
       больше европейцев —
                                                на двадцать сто.
Землею
               больше, чем Запад.
Но мы —
                 азиатщина,
                                     мы —
                                                восток.
На глотке
                 Европы лапа.
В Европе
                 женщины
                                  радуют глаз.
Мужчины
                 тают
                          в комплиментных сантиментах.
У них манишки,
                           у них газ
и пушки
              любых миллиметров и сантиметров.
У них —
               машины.
                               А мы
                                         за шаг,
с бою
           у пустынь
                             и у гор взятый,
платим жизнью,
                            лихорадками дыша.
Что мы?!
                 Мы — азиаты.
И их рабов,
                    чтоб не смели мычать,
пером
           обложил
                           закон многолистый.
У них под законом
                                и подпись
                                                  и печать.
Они — умные,
                         они — империалисты.
Под их заботой
                            одет и пьян
закон:
           «закуй и спаивай!»;
они культурные,
                             у них
                                       аэропланы,
и газ,
          и пули сипаевы.

Буржуй
             шоферу
                           фыркнет: «Вези!»
Кровь
           бакинских рабочих —
                                                 бензин.
Приехал.
                Ковер —
                                 павлин рассиянный —
ему
       соткали
                     рабы-персиане.
Буржуй
              садится
                            к столу из пальмы —
ему
       в Багдадах
                           срубили и дали мы.
Ему
        кофейку вскипятили:
                                            «Выпейте,
для вас
             на плантациях
                                      гибли в Египте!»
Ему молоко —
                          такого не видано —
во-всю
             отощавшая Индия выдоена.
Попил;
            и лакей
                          преподносит, юрок,
сигары
             из содранной кожи турок.
Он сыт.
             Он всех,
                            от индуса
                                             до грузина,
вогнал
            в пресмыкающиеся твари,
чтоб сияли
                   витрины колониальных магазинов,
громоздя
                 товар на товаре.

Гроза
          разрасталась со дня на́ день.
Окна дворцов
                         сыпались, дребезжа.
И первым
                  с Востока
                                   на октябрьской баррикаде
встал Азербайджан.
Их знамя с нами —
                                  рядом борются.
Барабаном борьбы
                                   пронесло
волю
         веками забитых горцев,
волю
         низов нефтяных промысло́в.
Сила
         мильонов
                          восстанием била —
но тех,
            кто умел весть,
борьбой закаленных,
                                     этих было —
26.
В кавказских горах,
                                  по закавказским степям
несущие
               трудовую ношу —
кому
         из вас
                    не знаком Степан?
Кто
      не знал Алешу?
Голос их —
                     голос рабочего низа.
Слова́ —
                 миллионов слова́.
Их вызов —
                      классу буржуев вызов,
мысль —
                 пролетариата голова.
Буржуазия
                   в осаде нищих.
Маузер революции
                                  у ее виска.
Впервые
                ее
                    распухшую пятернищу
так
      зажала
                   рабочая рука.

Машина капитала.
                               Заработало колесо.
Забыв
           и обед и жен,
Тиг Джонсу
                     депеши слал Моллесон,
Моллесону
                    писал Тиг Джонс.
Как все их дела,
                            и это вот
до точки
               с бандитов сколото.
Буржуи
             сейчас же
                                двинули в ход
предательство,
                           подкуп
                                       и золото.
Их всех
              заманили
                               в тюремный загон
какой-то
               квитанцией ложненькой.
Их вывели ночью.
                                Загнали в вагон.
И всем объявили:
                                — заложники! —
Стали
           на 207-й версте,
на насыпь
                  с площадок скинув.
И сотен винтовок
                               огонь засвистел —
стреляли в затылок и в спину.
— Рука, размахнись,
                                     раззудись, душа
Гуляй,
           правосудие наше!
Хрипевших
                    били,
                             прикладом глуша.
И головы
                 к черту с-под шашек!
Засыпав чуть
                        приличия для,
шакалам
               не рыться чтоб слишком, —
вернулись
                   в вагон
                                и дрались,
                                                   деля
с убитых
                в крови барахлишко.

Буржуи,
              воздайте помогшим вам!
(Шакал
             помог покончить.)
На шею
              шакалу —
                                орден Льва!
В 4 плеча
                 погончик!
Трубку
            пасти каждой в оскал!
Кокарду
               над мордою выставь!
Чем не майоры?
                              Чем не войска
для империалистов?!

Плач семейный —
                                 не смочит платочки.
Плач ли
              сжатому в боль кулаку?!
Это —
            траур
                      не маленькой точки
в карте,
              выбившей буквы —
                                                 «Баку».
Не прощающим взором Ганди —
по-иному,
                 индусы,
                               гляньте!
Пусть
           сегодня
                          сердце корейца
жаром
            новой мести греется.
Тряпку
            с драконом
                                 сними и скатай,
знамя
           восстания
                             взвивший Китай!
Горе,
          ливнем пуль
                                пройди по праву
по Сахарам,
                      никогда
                                    не видевшим дождей.
Весь
         трудящийся Восток,
                                            сегодня —
                                                                в траур!
Ты
      сегодня
                     чтишь
                                своих вождей.

Никогда,
               никогда
                             ваша кровь не остынет, —
26 —
          Джапаридзе и Шаумян!
Окропленные
                        вашей кровью
                                                  пустыни
красным знаменем
                                  реют,
                                            над нами шумя.
Вчера —
                 20.
                       Сегодня —
                                           100.
Завтра
             миллионом станем.
Вставай, Восток!
                              Бейся, Восток —
одним
            трудовым станом!
Вы
      не уйдете
                        из нашей памяти:
ей
     и века — не расстояние.
Памятней будет,
                             чем камень памятника,
свист
          и огонь восстания.
Вчера —
                 20.
                       Сегодня —
                                           100.
Завтра
             миллионом станем!
Вставай!
                Подымись, трудовой Восток,
единым
              красным станом!