Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

В сизые волны речные юноши, сбросив одежды
И долгогривых коней метким прыжком оседлав,
Бойко вступают. Храпят боязливо добрые кони,
В брызгах и плесках зыбей мерно копыта взнося.
Там, где студеней бегут родников потаенные струи,
Прянули юноши вдруг, рядом с конями плывут;
Снова и снова взлетают на скользкие зыбкие спины,
С кликом победы лучам стройные кажут тела.
Этот, – могучий плечами, раскинувши смуглые руки,
Ржанью коней подражал, – тот, – горделивый нарцисс, –
Нежной рукой подбочась, заслушался песни далекой,
Рокота первой тоски зорких и ласковых дев.

Любишь ржавых тростников
Полусонное шептанье?
Любишь утренних часов
Золотое одеянье?

Любишь дни, как валуны,
В синь реки бросать без счета?
Любишь степи? Табуны?
Ветер? Шмелей диких соты?..

Любишь – Бог тебя дарит!
Выбирай коня любого, –
Вихрем взвейся… Гул копыт
Сердцу слаще говорит,
Чем докучливое слово.

Слышишь ли иволги голос влюбленный
В куще зеленой?
Видишь, как ласточки вьют хороводы
В синих просторах Пьянящей свободы?

Трав подрастающих шорох,
Шепоты в чаще цветочной,
Повисшей от неги…
Грохот порожней телеги,
Где, стоя, красотка несется;
За первой – вторая…
И парень смеется,
Скоком ее догоняя, –
Сельских ристаний
Нестройные клики!

Меж тем как багровый, великий
Расточитель желаний,
Могуч и безгрешен,
Трогает ложе земли, лиловой чалмой занавешен…

Тихий день тумана струйно-белого
Над рекой, над бором и лугами, –
Передышка лета всепобедного,
Утомленного льстивыми хвалами.

Влажный сноп, оставленный, не вяжется,
Не свистит косы стальное жало.
В праздный день скорей усталость скажется;
И клубы из труб струятся вяло…

Дымка неги вьется над равнинами,
В грезах смерти поникают злаки;
Красный царь с очами соколиными
На охоте позабыл о браке.

Краток отдых лета перед родами
Над рекой, над бором и лугами, –
Сон царицы с синими глазами,
Утомленной хвалебными одами.

Тревожен лепет темных верб,
Вздыхает красная пшеница;
Заносит позлащенный серп,
Склонясь, божественная жница…
Час совершений и ущерб!

И колос жизнь предать готов
Янтарной горсти спелых зерен;
И лишь насмешливо упорен
То здесь, то там, — со всех концов, —
Немолчный бой перепелов.

И вот они – кануны сельской страды.
Под липняком толчется мошкара;
И, жарким солнцем залито, с утра
Цветет село, что маков алых гряды.

Владычице мы поклониться рады,
А колокол гудит: пора! пора!
Но смутен лик под ризой серебра
И красными миганьями лампады.

А вечером, при трепете зарниц,
Тревожны взлеты диких, вольных птиц
Над слабо плещущей, заросшей речкой;

И в полумрак малейшей между хат
Заглянешь Ты, – где, возлюбя, почтят
Смиренную копеечною свечкой.

Вы не верите нам… О, как знаете
Вы нас, — дрофы мудрые, сторожкие…
Как будто беспечно гуляете,
А заходите в межи – заросшие.

Вы крылами широкими, мощными
Плеснете – и тихо отходите;
И кругами своими урочными
За собой обманчиво водите.

Наши кони ничуть не страшны вам,
Отвратительны – бледные лица!
Но чужда своевольным порывам
Умудренная степью птица.

Безопасно по жнивью гуляете:
Не дохватят винтовки мелькнувшие…
Вы нас знаете, мудрые, знаете,
Глубже нас в нашу ложь заглянувшие!

Я не сменю на вас, возвышенные грезы,
Мой тихий серый день,
И крик сорок, насевших на плетень,
И бедный гул моей березы.

И по тропам спускаюсь я неспешно
К обрыву над рекой.
Парит бездумно взор над сизой чешуей,
А сердце стонет безутешно.

И этот стон, как будто извлеченный
Из гулких тростников,
Растет, подьемлется, – как небо однотонный,
Как полог серых облаков…

Ах, верно, мертвецам покоя не найти
И в матери-земле!.. И нет черты заветной:
Твой бедный памятник велели нам снести,
Дождями вымытый твой столбик безответный!

Живым всё места нет… И ветхий сельский храм,
Болея и кряхтя, разверз объятья шире
Таким же, как и он, убогим старикам
И детям ласковым, как ты, уснувший в мире.

Но нет… К тебе стучат, и холмик твой разрыт…
И больно, что ты там, – стенами окруженный,
Что птица ранняя весной не прилетит
К твоей проталинке, пригретой и зеленой.

Колыхались бледные гардины,
Манили блуждать и вздыхать;
Цветом яблонь томились куртины,
Когда умирала мать.

И кукушка золото ковала,
Обещала нам долгий век,
А рука на руке лежала,
И темнели провалы век…

Голосящая нота псалтири,
Огоньки, огоньки – как в бреду,
И мечта, что лучшее в мире —
Это белые ветки в саду.

Вы прошли, как листва прошлогодняя,
Вы, смиряясь, легли под кресты,
Чтобы внукам дышалось свободнее
И пестрели над тленом цветы.

Чтобы в ночь половодья безлунную
К вам сбегали, журча, ручейки
И, упав на ограду чугунную.
Заплетались две милых руки.

Если вешние стрелы нас маяли,
Нам так любо у тихих отцов,
Что, как снежные куклы, истаяли
На распутьи ребячьих годов.

Близ пруда брожу и пою под осинками,
Репей рассекая хлыстом,
А пруд мне кивает кугой и кувшинками,
Обласканный ранним лучом.

Из чаши лазурной на желтые пажити
Прольется томительный зной;
И миги промчатся – провеяли, скажете,
Стрекозы над рябью стальной.

Вот косы пришли и звенят над равнинами…
Ряды золотые легли;
И распяты копны крестами старинными
На лоне родимой земли.

И миги, сменяясь, промчатся за мигами;
И, жизни свершая чертеж,
Закованный в годы, как в цепи с веригами,
Согбенный ты снова придешь.

Рукой заслоняясь от солнца, с усилием
Поймешь, как осинник подрос;
Опять умилишься над злаком и былием
И свисты почувствуешь кос.

И пруд, изумрудной затянутый ряскою,
Меняя загадочный лик,
Покажется вещей и мудрой присказкою
В предсмертный и радостный миг.

У парка дремного, где на заре весенней
Рокочут горлицы среди зеленых теней;
Где в ризе золота, воздушный иерей,
Взывает иволга под куполом ветвей, –
Просторный, белый дом, уютный и прохладный,
Обвитый дикою лозою виноградной,
Как бы расцвеченный лирической мечтой,
Лелеял бережно твой вдумчивый покой.
Белели яблони в расчерченных куртинах,
И ранний первоцвет ждал песен соловьиных,
И ждали соловьи, когда ты выйдешь к ним,
Старик болезненный, но с пламенем живым
Неутолимых глаз, влачащий слабо ноги,
И станешь, охватив колонну, на пороге…
Лениво громоздясь, воздушных облак рой
В лазурной высоте проходит над тобой;
Сонливый ветерок, дохнув, на кольцах ржавых
Натянет полотно – и опадет на травах;
И белая твоя взовьется борода
От вздоха жаркого, забывшего года…
Ты в светлой комнате… Твой профиль хищной птицы
Заостренную тень на белые страницы
Бросал, а зайчиков лучистая игра,
Лаская череп твой, скользила у пера;
Меж тем, как радуга из песен восставала
И вещим таинством два мира сопрягала.