Владимир Маяковский - Хорошо!

Время —
               вещь
                        необычайно длинная, —
были времена —
                            прошли былинные.
Ни былин,
                 ни эпосов,
                                  ни эпопей.
Телеграммой
                      лети,
                               строфа!
Воспаленной губой
                               припади
                                             и попей
из реки
            по имени — «Факт».
Это время гудит
                           телеграфной струной,
это
      сердце
                  с правдой вдвоем.
Это было
               с бойцами,
                                 или страной,
или
      в сердце
                     было
                              в моем.
Я хочу,
            чтобы, с этою
                                   книгой побыв,
из квартирного
                        мирка
шел опять
                 на плечах
                                 пулеметной пальбы,
как штыком,
                   строкой
                                просверкав.
Чтоб из книги,
                       через радость глаз,
от свидетеля
                     счастливого,—
в мускулы
                 усталые
                               лилась
строящая
                и бунтующая сила.
Этот день
                воспевать
                                 никого не наймем.
Мы
      распнем
                    карандаш на листе,
чтобы шелест страниц,
                                      как шелест знамен,
надо лбами
                   годов
                             шелестел.

«Кончай войну!
                        Довольно!
                                        Будет!
                                                   В этом
                                                         голодном году
невмоготу».
Врали:
           «народа —
                             свобода,
                                           вперед,
                                                       эпоха,
                                                                 заря…» —
и зря.
Где
      земля,
                 и где
                          закон,
                                    чтобы землю
                                                         выдать
                                                                     к лету? —
Нету!
Что же
           дают
                   за февраль,
                                за работу,
                                              за то,
                                                 что с фронтов
                                                                не бежишь? —
Шиш.
На шее
            кучей
                     Гучковы,
                                   черти,
                                             министры,
                                                              Родзянки…
Мать их за́ ноги!
Власть
            к богатым
                            рыло
                                    воротит —
                                                     чего
                                                            подчиняться
                                                                                ей?!.
Бей!!»

То громом,
                 то шепотом
                                    этот ропот
сползал
             из Керенской
                                  тюрьмы-решета.
В деревни
                 шел
                        по травам и тропам,
в заводах
                сталью зубов скрежетал.
Чужие
           партии
                       бросали швырком.
На что им
                сбор
                        болтунов
                                       дался́?!
И отдавали
                   большевикам
гроши,
           и силы,
                       и голоса.
До самой
               мужичьей
                                земляной башки
докатывалась слава,—
                                     лила́сь
                                                 и слы́ла,
что есть
             за мужиков
                               какие-то
                                            «большаки».
— У-у-у! —
                  Сила! —

Царям
           дворец
                       построил Растрелли.
Цари рождались,
                            жили,
                                      старели.
Дворец
            не думал
                           о вертлявом постреле,
не гадал,
               что в кровати,
                                      царицам вверенной,
раскинется
                  какой-то
                                присяжный поверенный.
От орлов,
                от власти,
                                 одеял
                                           и кру́жевца
голова
           присяжного поверенного
                                                   кружится.
Забывши
                и классы
                               и партии —
идет
        на дежурную речь.
Глаза
          у него
                    бонапартьи
и цвета
             защитного
                               френч.
Слова и слова.
                        Огнесловая лава.
Болтает
              сорокой радостной.
Он сам
            опьянен
                         своею славой
пьяней,
             чем сорокаградусной.
Слушайте,
                  пока не устанете,
как щебечет
                    иной адъютантик:
«Такие случаи были —
он едет
             в автомобиле.
Узнавши,
               кто
                     и который,—
толпа
          распрягла моторы!
Взамен
            лошадиной силы
сама
        на руках носила!»
В аплодисментном
                              плеске
премьер
              проплывает
                                 над Невским,
и дамы,
             и дети-пузанчики
кидают
            цветы и роза́нчики.
Если ж
            с безработы
                                загрустится,
сам
       себя
               уверенно и быстро
назначает —
                     то военным,
                                         то юстиции,
то каким-нибудь
                          еще
                                 министром.
И вновь
             возвращается,
                                     сказанув,
ворочать дела
                       и вертеть казну.
Подмахивает подписи
                                    достойно
                                                   и старательно.
«Аграрные?
                   Беспорядки?
                                        Ряд?
Пошлите
               этот,
                       как его,—
                                       карательный
отряд!
Ленин?
            Большевики?
                                  Арестуйте и выловите!
Что?
        Не дают?
                        Не слышу без очков.
Кстати…
              об его превосходительстве…
                                                             Корнилове.
Нельзя ли
                 сговориться
                                     сюда
                                              казачков?!.
Их величество?
                          Знаю.
                                    Ну да?..
И руку жал.
                   Какая ерунда!
Императора?
                     На воду?
                                    И черную корку?
При чем тут Совет?
                                Приказываю
                                                    туда,
в Лондон,
                к королю Георгу».
Пришит к истории,
                              пронумерован
                                                    и скре́плен,
и его
         рисуют —
                          и Бродский и Репин.