Татьяна Шкодина - Голоса надежды

В магазине игрушек —
Среди плюшевых мишек и погремушек —
Она покупала мужчин.
На то была сотня причин.
Она приходила сюда каждый вечер,
Она усмехалась: праздник не вечен,
Она выбирала тщательно, долго,
И старомодное чувство долга
Не покидало лицо в морщинах —
Она знала толк в настоящих мужчинах.

Она приносила мужчин домой,
Садила их в кресла, кофе варила,
С гранью кокетства им говорила,
Что любит кофе и апельсины.
Из кресел ей улыбались мужчины.
А потом, сладко зевнув,
На бочок повернув,
Пела им колыбельную песню.
Тихо–мирно мужчины спали.
И в порыве странной печали
Она подходила к окну.
Она любила смотреть на танец дождя,
И мокрые капли стирали ей слезы.
В голове рождались угрозы
И медленно шли ко дну.

А утром она поднимала мужчин с кровати,
Им объясняла логичность понятий,
Потом целовала в холодные губы,
Стараясь казаться несколько грубой
И бросала их в печку. Мужчины горели.
Поначалу огонь тлел еле–еле,
Но потом разгорался — сгорали мужчины.
И довольно кривились на лбу морщины.
Она собирала пепел,
Пускала на ветер.
Затем мыла руки и шла на работу.
Должно быть, мужчины — лекарство от скуки,
Способ излишней заботы.

Но вечером, нанеся яркий грим,
Она снова придет в магазин
Детских игрушек —
Плюшевых мишек и погремушек.
На то будет сотня причин.
Она придет выбирать мужчин…

И город в ночной тишине
Был мирно уснувшим зверем.
Тогда показалось мне,
Что в доме не заперты двери.

Что, не постучась, вошел
Герой из забытой сказки.
Присел за письменный стол.
Лицо свое скрыл под маской.

И стало вдруг странно на миг —
Пыталась я вспомнить имя.
А в памяти шелест книг
И взгляд — безоблачно синий.

Рукой теребила прядь
Волос непокорно–рыжих.
И жизнь повернулась вспять,
И прошлое стало ближе.

Я имя шепнула в ночь.
Ошиблась. Скрипнули двери.
Гордо уходит прочь
Герой. Кто мне сможет помочь
Смириться с чувством потери?..

Осень столь ветрена и непокорна.
Чуть неуклюжа и старомодна.
Я ей — сестра, и в владеньях просторных
Осени буду навеки свободной

От обещаний, что, может быть, завтра,
От обязательств и старых, ошибок.
Звездного неба расчерчена карта,
Дерзким созвездьям в подарок улыбок

Я не оставлю… И в дымчатой пыли
Уйти по тропинке, ведущей к рассвету.
Осень — сестра моя! — помнишь, не мы ли
С тобой причастились безумному ветру…

И в завтрашних буднях, и в прошлом похмелье
Мы не расстаемся, Осень, мы — сестры! —
Вместе нам горечь испить и веселье,
Вместе состариться, вместе поблекнуть…

Осень — доверчивым листьям кружиться,
Падать под ноги и гибнуть, но все же
Верить, что, может быть, не поленится
Их подобрать одинокий прохожий…

Сорвется — главное! — кубарем вниз —
В бездну прошедшего.
Жизнь моя, ты — непутевый каприз,
Песнь сумасшедшего.

Но то, что сорвалось — вернется вновь
Памятью — гордой и страждущей!
Те, кто ушел — обрели любовь —
Мою, жаждущую!

Зато привычка — всегда смотреть вслед,
В тень прошедшего лика.
Не оттого ли осталась во тьме
Воскресшая Эвридика?..

Мне не уснуть… Отчаянная ночь
С бессонницей кружится в хороводе.
И плачут заезды. Мне ли не помочь
Им выбрать путь к изысканной свободе?

Друзья, неловко потоптавшись у дверей,
Отправятся привычною дорогой
В уют домашних стен, где слово «верь»
Отнюдь не означает веру в Бога…

Седьмая пядь во лбу — всего лишь миф.
Мне не уснуть… А в снах приходит мудрость.
Вперед толкает камень свой Сизиф,
А за окном уже чуть брезжит утро…

У моря — погоды… На тонком канате,
Качаясь, запляшет безумный лунатик.
Легко засмеется, рукою помашет.
Подвинься… я тоже… мы вместе запляшем.

У моря — погоды… А буря — в стакане —
Клокочет и вновь сновидением манит.
Но нет, я сегодня с безумьем венчаюсь,
А также с твоим постоянством прощаюсь.

Себя отдаю на распятие ветру,
И с губ не сорвется: любимый мой, где ты?..
В губы улыбку вложу — я бесстрашна,
И ночь никогда не станет вчерашней.

Ночь — это круг, пусть же день не настанет,
Пусть вечность бушует, как буря в стакане.
У моря — погоды… На тонком канате
Я лихо танцую — безумный лунатик…

Мы выбираем тех, кто выбрал нас.
Глаза завязаны, и голова кружится,
Рука — наощупь — на руку ложится.
Как хорошо, твоих не видеть глаз.

Ну, а потом — за чинною беседой —
Зевать в сторонку и устало ждать,
Когда наступит час ложиться спать,
И ты уйдешь, уверенный в победе.

А ночью мысли — призрачно–легки,
Душа с безумьем вальс танцует плавный,
И кажется столь дерзкой и забавной.
…Рука хранит тепло твоей руки…

И выбор остается за спиной,
И слово «да» звучит так своевольно,
Даря обман, зовущийся любовью.
Я выбрала — орешек был пустой…

Скажи мне: стрекоза, и я расправлю крылья.
Нас разделит тоска стеклянною стеной.
Но я вспорхну в свой мир без всякого усилья.
Ты потеряешь власть, власть надо мной.

Скажи мне, муравей, что ветреность предвзята.
Прозрачное крыло, волшебные глаза.
Безветрие претит, я не страшусь расплаты,
Я не вернусь к тебе, к тебе назад.

Останешься внизу, ты — труженик–прагматик,
Свобода — мой покой, свобода до конца.
А твой удел — вы! — лишь бормотать мне: хватит,
Лишь заклинать: вернись, вернись — но я лица

Коснусь тебе крылом и растворюсь в пространстве
Прощай, мой муравей! Там — впереди — дожди,
Там осень — мой порог, предел непостоянства,
Я стала стрекозой — не жди меня, не жди…