Тудора Аргези - Лирика

Густого мрака тяжелый хаос.
Стучится кто-то, иль показалось,
Иль шорох листьев смутил меня?
Кто там, без свечки, луны, огня,
Прорваться хочет сквозь полог мглы
И натыкается на стволы?
Кто там блуждает, листвой шурша,
Как неприкаянная душа?
Зачем забрел ты в пустынный край?
Зачем скитаешься? Отвечай.
Быть может, мама, вернулась ты
Из тьмы загробной и духоты?
В могиле холодно, невтерпеж…
Но здесь минувшего не найдешь.
Все за тобою из жизни прочь
Ушли навеки в слепую ночь.
Все оборвалось и унеслось.
Нет и Гриве́я, погиб и пес…
Деревья тутовые, чабрец —
Погибли тоже. Всему конец.
Нигде ни ласточки, ни стрижа.
Наш тополь стройный покрыла ржа.
Нет в ульях пчел,
И сад отцвел,
Истлел и погреб, и двор, и дом…

— Эй, кто блуждает в саду пустом?
Как призрак в сказке, прозрачен, нем,
Чего ты ищешь, пришел зачем?
Уже, наверное, двадцать лет,
Как здесь безлюдье и жизни нет.
Кругом булыжник, песок, трава.
И умер колокол, дверь мертва,
Ворота умерли, стены, вход,
И номер мертвый у тех ворот…

А тот, что бродит теперь впотьмах,—
Едва ли в этих бывал краях.
Теперь, быть может, сквозь ночь и тьму
Мои раздумья видны ему.

— Эй, кто ты, странник в одежде темной,
Такой потерянный и бездомный?
Зачем, тревожа ночную тишь,
Ты в дверь и в стену опять стучишь?
Твой стук мне раны разбередил…

— Томлюсь от жажды. Лишаюсь сил.　
Язык, как пепел, сухой, шершавый.　
Вот кровь — источник нетленной славы,
Вот манна, ставшая благодатью…
Сбежал с креста я, сбежал с распятья,
Но в мире стужа и мрак сырой.
Я так измучен — впусти, укрой…

Наша девочка родная
Третий день лежит больная:
В ногу ей впилась колючка,
Ядовитая да злая.
Не тебе ли это, дочка,
Надевать велел я строго
Туфли с золотым носочком?
Не просил ли, ради бога,
Навсегда забыть дорогу
К старой башне, где крапива?
Не учил ли, чтоб шептала
Заклинанья торопливо
Перед каждою дорожкой,
Чтобы по саду гуляла,
Чуть земли касаясь ножкой?
Не тебя ль молил я слезно
Донник желтый класть в чулочки,
Обольщать улыбкой звездной
Все колдобины и кочки?
Не тебе ль шептал всегда я:
«Будь сродни цветам небесным,
Воспари над миром тесным,
Век свой в небе изживая»?
Не твердил ли каждый день я
Трижды эти наставленья?
Дочь лежит в недужных грезах,
Поводя глазами сонно,
Разметавшись, словно роза
На подносе золоченом.
Сотворить бы тельце это
Недоступным для страданий
Из весеннего рассвета,
Из багрянца зорьки ранней!
Оборвав цветок кувшинки,
Веки выкроить для дочки,
Вместо глаз вложить росинки,
По рубину вделать в щечки.
Грудки — два дрозденка хрупких —
Схоронить от наговора
В перламутровых скорлупках…
Подглядеть бы мне, как в чаще
Солнце ткет свои узоры,
Как бежит поток журчащий;
Мне б подслушать, как весною
Прорастает злак пшеницы,
Как большой незримой птицей
Реет ветер над землею!
Мне б соткать из тех открытий
Дочь на удивленье миру,
А взамен души вложить ей
Обнаженную секиру!

Если ж вдуматься немного —
Будь как есть, моя отрада:
Обдирайся в кровь дорогой,
Ушибайся — так и надо!

Милые мои, однажды мы сыграем
С вами в странную игру.
Это будет февралем иль маем —
Только обязательно сыграем
На закате или поутру.

Люди старые игрой старинной
Забавляются с детьми, как ты.
В ней и слуги и хозяева едины,
Все справляются с игрой старинной —
Птицы, и собаки, и цветы.

За столом широким мы семьей большою
Любим весело собраться в круг,
Преданы друг другу всей душою.
Но настанет день — не шевельнешь рукою,
Онемеют ноги, а в глазах — испуг.

Словно дуновенье, той игры начало.
Я смеяться буду в тишине.
Я на землю лягу, как не раз бывало,
И, возможно, буду я молчать устало,
Под зеленым деревом лежа на спине.

Так играли и в Писании священном.
Так играл господь Иисус Христос.
И святые, исстрадавшись телом бренным,
Завершали ту игру смиренно,
Без сопротивления и слез.

Не печальтесь о моей кончине.
Пусть меня куда-то унесли вчера,
Пусть меня похоронили в рыхлой глине,
Будто не было меня в помине…
Смертью начинается игра.

Не горюйте: ждите вы меня живого,
Лазарь, вы ведь помните, воскрес…
Не случилось ничего такого,
Что необычайно было бы иль ново.
Ваш отец бесследно не исчез.

Все обдумал он перед уходом,
Вам амбары отказал и скот,
Хату вам оставил с огородом,
Чтобы вы безбедно жили год за годом,
Никогда не ведали забот.

Все воскреснут. В зной или в морозы —
Все вернутся к детям одним прекрасным днем
И к жене, что тихо утирает слезы,
Луг увидят снова, где пасутся козы.
Все войдут хозяевами в дом.

Вы живете в мире да совете.
Пусть вас радость не покинет до седин.
Что же делать, так заведено на свете,—
Поначалу, дорогие дети,
Месяц без отца пройдет один.

День за днем вы не получите привета.
Больше ваш отец не приходит в дом.
Видно, не хватает сил на это,
Трудно ему стало с того света
Ковылять к себе домой пешком.

Вот уже хозяева вы сами,
Вы большие, вы ученые теперь.
Мать все так же долгими часами
Над рубахами сидит и над носками,
Но отец ваш больше не стучится в дверь.

Да, птенцы мои, гнездо мое родное,
В хитрую игру сыграть придется всем.
Пятеро в нее играют, двое, трое,
Не оставит никого в покое,
Провались она, проклятая, совсем!

Кричал в лицо мне поток могучий,
Упрям и зол:
«Ступай за мною!» —
Но я не шел.

Шептал мне ветер, клубящий тучи
Над скукой сел:
«Ступай за мною!» —
Но я не шел.

А в поднебесье, отваги полный,
Парил орел.
«Ступай за мною!» —
Я зов услышал — и не пошел.

Река на запад умчала волны
За лес, за дол…
Исчезли ветры, орлы и звезды,
А я остался, я не пошел.

Писал я ногтем на пустой стене.
Во тьме кромешной,
В мертвой тишине
Ломала штукатурка ноготь мой,
И помощи не ждал я никакой…
Когда апостолы Лука и Марк писали,
Им бык и лев работе помогали.
С высоких гор спустился вниз орел,
В нем Иоанн помощника обрел…

Мои стихи вне времени. Из ямы,
Упрямо,
Кричат они о голоде, о зле,
О стынущей золе…
Когда до крови стер я ноготь,
Его не стал я трогать,
Чтоб он отрос. Но он не вырастал.

Дождь на дворе стучал,
И правая рука болела нестерпимо.
Неутомимо,
Кроша со стен измызганных куски,
Я ногтем стал писать другой руки.

Сквозь холод и сквозь грязь
Воры проходят парами, теснясь.
Их цепь тяжелая гнетет.
Обильный льется пот.
Вот ужин — два котла.
Дождливо, топко…
Как заступ, ложка тяжела.
Кипит похлебка.

Здесь тот, кто убивал или убить хотел,
И тот, кто был в мечтаньях слишком смел.
Не все ль равно? Один итог,—
Богатых ли свалил иль бедным встать помог.
Недолго стать кривым или горбатым.
Там зубы выбиты, а здесь разбита бровь…
В горячей миске с паром желтоватым,
Быть может, их дымится кровь?