Джон Донн - Английская лирика первой половины XVII века

У любви на вас чутье.
Уж таились от нее
Розамонда (прозябая
В лабиринте) и Даная
(В башне); но любовь пришла
К той и эту проняла.
Что ж, пугайте строгай видом,
Уподобясь гесперидам,
Иль совсем ни на кого
Не глядите. Что с того?
Были б только не уроды,
А любовь отыщет ходы
Хоть дождем на вас сойти,
Хоть мужчиной во плоти.

1. Ответствуй — поцелуй? Отколь
Приходит, где живет и сколь
Приятен он?
               2. Скажу, изволь.
Малыш родится и живет
Меж алых уст. Из них же пьет,
Из рук любви свой хлеб берет.

Хор. И гнездышко в алькове вьет.

2. Он — каверзный огонь услад,
Что льнет к очам и тешить рад
В хрустальных люльках милых чад.

Хор. И сушит слезки все подряд.

2. К ланитам следует засим,
К ушку, и к шейке, и к другим
Секретным радостям своим,

Хор. И не угонишься за ним.

1. Он нем, поди?
                       2. О, лишь на вид.
Он ловко льстит и веселит.
Порою — плут, порой — пиит,

Хор. И деву вмиг заговорит.

1. Он — дух иль плотью облечен?
2. Он — явь, но сладок, будто сон.
И нектар пьет со всех сторон,

Хор. И жалит, но с приятством он.

Я пут избегнул вновь,
Но вновь готов любить,
Вымаливать любовь,
А нет — так и купить.
Во всей своей красе
Достойные девицы
Меня пленяют все,
Но я б не стал жениться.
Я буду целовать,
И обнимать их тоже,
И пуще забавлять,
Но не на брачном ложе.
Супруг — пиши «бедняк»:
Знай, тащится с одною.
В достатке холостяк,
Что может быть с любою.
Ну кто ж настолько плох,
Чтоб брать себе жену
И вместо двух иль трех
Польститься на одну?

Когда сквозь дивный гребень твой
Каскад струится золотой,
Или цветочный твой убор
Мне очаровывает взор;
Иль новая прическа чудно,
Как многоярусное судно,
Встает передо мной, напружив
Прямые паруса из кружев;
Когда вдруг косы захотят
Улечься в круг, овал, квадрат,
Иль завязаться в сто узлов,
Чтобы поэт лишился слов;
Когда сии златые травы
Развиты сонно и лукаво
И, завиваясь там и тут,
Меня волнуют и зовут
Тогда мои прельщает чувства
Не столь природа, сколь искусство.

О времена
Кромешных бед!
Где свет?
Ты дожил до темна.
Тускнеет взор:
К чему смотреть,
Чтоб зреть
Всеобщий сей разор?
Куда идти?
Кругом война
Одна:
Смерть на любом пути.
Ты побеждал
Не раз в боях,
Но прах
Один для всех — финал.

Трава светляками да светит,
Кометы да путь тебе метят,
И эльфы пускай
Тебя невзначай
Под старыми вязами встретят.
«Блудячий огонь» да не блудит,
Летучих мышей да не будет,
И пусть никакой
Дух леса ночной
Вернуться тебя не понудит.
Ступай себе неустрашимо,
Луной толстобокой хранима.
Пусть звезды гурьбой
Идут за тобой,
Как факелы неисчислимы.
Когда же (пути здесь немного)
Придешь ты ко мне (слава богу),
К сребристым стопам
Паду и воздам
Лобзаньями им за дорогу.

Возвысился май,
Бокал поднимай;
Я пью за гирлянды витые,
Но прежде за тех,
Чьи ручки для всех
Сплетали венки золотые.
За здравье девиц,
Что сотню цариц
Затмить, несомненно, могли бы!
Пусть будут мужья
Бароны-графья!
Засим да плодятся, как рыбы.

Вдыхая аромат ее шагов,
Я онемел, я умереть готов
Весь в благорастворении шелков.
Я различаю сквозь туман в глазах
Волненье складок, дивных линий взмах,
Тону, тону в трепещущих волнах!

Так под луной любовники украдкой
Едва вкусят восторга страсти краткой,
Из милых уст опьянены на миг
Дыханьем роз, фиалок и гвоздик,
Едва пошлют воздушное лобзанье
Жемчужине ночного мирозданья,
Как тут их друг у друга отнимать
Бежит жена ревнивая иль мать
С крыльца гремит ключей унылой связкой,
И те, несчастные, поспешной лаской
Покажут вдруг, как туго им пришлось:
Вдвоем нельзя и невозможно врозь.
Вот так и мы перед разлукой хмурой;
Влюбленные нам родственны натурой
Мы так же гнали прочь железный сон,
Когда в окно влетал вечерний звон.
Нет, полночь, — нет! — мы были своевольней.
Когда рассвет вставал над колокольней,
Мы, бодростью превосходя рассвет,
С восторгом слали солнцу дня привет
И пили, общим пламенем объяты,
За девять тех, которым Феб десятый;
В вакхическом безумстве мы несли
Сердца и души вихрем вкруг земли,
В венце из роз, в испуге, в изумленье
От своего хмельного исступленья;
Да, я ширял, как пламенный дракон,
Но к дому невредимым возвращен.
О наша всемогущая природа!
Ты даришь огнь сынам людского рода,
А с ним простор, насущный хлеб, и честь,
И воскрешенье от греха, и весть,
Что воцарится над юдолью бренной
Всеобщий радостный апрель вселенной,
Когда все станут равными. Во прах
Какие тысячи б сошли в веках
И сколькие в грядущем миллионы!
Но души смертных, одухотворенны
Тобой, живут благодаря тебе
И не сдаются злобе и судьбе.
Гомер, Мусей, Овидий и Вергилий
Прозренья огнь поныне сохранили,
И наши барды, милостью твоей,
Тенями да не станут средь теней,
Доколе мир для славы или слуха
Хранит фанфары, и язык, и ухо;
Но сей удел не для меня, о нет:
Я сам себе и небу дал обет
И пламень чувств, и совести движенья
Вручить священническому служенью.
Не жупел человечества, нужда,
С тобою нас разводит навсегда,
Взывая к здравомыслию, но знанье,
Что я созрел для высшего призванья,
Иначе б я давно утратил пыл
И в сытом самомнении почил;
Нет, бог природы новые отличья
Готовит мне для вящего величья.
Ты поняла? Ступай же; нет, постой,
Ты слышишь речь, рожденную тоской,
Ты видишь лоб, тоской изборожденный,
О, не таков ли на смерть осужденный,
Когда в слезах, печалясь о былых
И небывалых радостях земных,
С товарищами он бредет куда-то,
Откуда человекам нет возврата.
И менестрель такой же бросил взгляд
На Эвридику, шедшую сквозь ад,
Каким тебя я всякое мгновенье
Слежу с явленья до исчезновенья,
Каким вотще взываю о любви
И жажду удержать черты твои.
Так Демосфен, велением собранья
Навеки обреченный на изгнанье,
Глядел назад и видел за кормой
Дым очагов над Аттикой родной;
Так Туллий, не любовник, но свидетель
Времен, когда почила добродетель,
Глядел и тщился рок остановить
Иль падший город взором уловить.
Так, так я на тебя гляжу печально;
И что любовь моя материальна,
А не словесна — я в залог принес
Жемчужины моих замерзших слез
Бери, ступай неспешною стопою,
К Легасову направься водопою
И на горе раздвоенной узри
Священных дев, которых трижды три,
И осуши стыда и гнева чашу
За братью прорицательскую нашу,
И, опьянев, кляни хромых, слепых
Балладников, коверкающих стих,
Присвоивших твои алтарь и имя;
О, преврати их чарами своими
Вон тех в лягушек, а вот этих в змей,
Таких-то — в крыс, а этаких — в свиней,
Чтоб их обличье стало так отвратно,
А сущность даже глупому понятна.
Последний поцелуй! Теперь иди;
И я пойду, храня тебя в груди,
Хотя не ты даруешь вдохновенье
Для проповеди горнего ученья,
А муза новая. Но ты — мой друг,
Так будь во мне готова к сим заботам,
Служанка, облеченная почетом.
Благотворящих благость вводит в рай;
Наш труд — венец земных трудов. Прощай.