Владимир Гуркин - Любовь и голуби (сборник)
РИМАС. Витька! Вить! (В окно.) Иди! Принимай транспорт!
ЖЕНЯ. Дядь Римас, нет его.
АННА. У нас он с Вовкой.
АЛЕКСАНДРА. Елочки-сосеночки, иголочки колючие,
Каки у нас в Ромахино девчоночки е…
АННА. А вы че, гуляете?
АЛЕКСАНДРА. Вы потопайте, ботиночки,
Вам больше не плясать.
Выйду замуж, буду плакать,
Вы – на полочке лежать.
РИМАС. Женя, поставь куда-нибудь. Вот, соорудил Виктору.
АННА. Что это?
ЖЕНЯ. Самокат! Здорово!
РИМАС. Хотел раньше… Подшипников не было.
ЖЕНЯ. И подшипники!.. Новенькие!
АННА. Блестят как…
ЖЕНЯ. Можно, я попробую?
РИМАС. Ногу сюда…
ЖЕНЯ. А выдержит?
РИМАС. Выдержит. Крепче руль держи. Другой ногой отталкивайся. Во-от!
АЛЕКСАНДРА. Гляди, получается у тебя, Женя. А я заваливаюсь.
ЖЕНЯ. Здорово!
РИМАС. Главное – чувство равновесия. У тебя, Саш, чувство равновесия слабое.
АЛЕКСАНДРА. Ну и черт с ним! Все пою, все пою,
Пою не напеваюся.
Я не летом, так зимой
Куда-нибудь деваются!
ЖЕНЯ. Кока, никак подвыпила?!
АЛЕКСАНДРА. Маленько, для храбрости. Жить вместе… с Римасом намылились.
РИМАС (заносит самокат на крыльцо). Пусть здесь стоит.
ЖЕНЯ. Ох, обрадуется. Дядь Римас, дай поцелую. Какой ты у нас хороший. (Целует Римаса.) Куда, говоришь, намылились?
АЛЕКСАНДРА. Жить вместе, говорю, намылились.
Небольшая пауза.
ЖЕНЯ. Батюшки… Решились?
РИМАС (кивнув). Решились. Александра стол накрыла… Пойдемте? Посидим?
Пауза.
ЖЕНЯ. А как же…
АЛЕКСАНДРА. А так же, Женюшка! Всю войну ни вот такого письмеца… Ни вот такусенького! И ни похоронки, и ни что «без вести»… А и после войны столько лет! Куда подевался? Кто-нить скажет? Если погиб, лежит где-нибудь – я ж не знаю!
АННА. Ты ж не знаешь. Но. Кабы знала, дак…
АЛЕКСАНДРА. Х-хе! Кабы знала-ведала, на войну бы сбегала… (Поет.) На войну, на самый бой, где воюет Ванька мой… (Помолчав.) Уж война когда кончилась, уж четыре года прошло… В Дивье, у нас в Ромахине – везде все про всех худо-бедно знают… Про Ивана – никто, ничего. Не в Америку ж он укатил?
АННА. На черта она ему? Он Урал наш любит…
АЛЕКСАНДРА. А сколько ждать-то? Ну я – ладно, мне-то… (Махнула рукой.) Переживу. (Показав на Римаса.) А ему че страдать? Ему же тоже тяжело… И обидно. Я же понимаю. (Римасу.) Говорила тебе – Женя осудит. Говорила? (Закрыла лицо руками.)
РИМАС (закурив). Осуждаешь, Женя?
ЖЕНЯ. Я осуждаю?! Да я… Вы че, рехнулись?! Я молиться на тебя, дядя Римас, готова… (Заплакала.) Бандеровку из меня какую-то делаете, фашистку какую-то… каменную. Ты почему про меня так думаешь, кока?
АННА (Александре). Эй, не осуждает, эй, видишь?
АЛЕКСАНДРА (обняв Женю). Девонька моя… Ластонька…
РИМАС. Александра тайменя запекла… Пойдемте?
АЛЕКСАНДРА. Пойдешь, Женя?
ЖЕНЯ. Конечно, пойду. Переоденусь только. Свадьба все-таки.
АЛЕКСАНДРА. Еще чего! Никакой свадьбы – обозначимся и все. Посидим просто…
АННА. Попоем?
АЛЕКСАНДРА. Попоем, попляшем.
АННА. Но. А я вот – в самом нарядном… уже сижу.
ЖЕНЯ. Ты как пионерка, теть Нюр: будь готов – всегда готов. Да?
АННА. Но. Леня… Этот… Веников. Нет… Ну этот, в бане который…
ЖЕНЯ. Голиков!
АННА. Во-во! Леня Голиков!
Все смеются.
АЛЕКСАНДРА (испуганно). Господи! Кто там? (Побежала в огород.)
ЖЕНЯ. Куда ты?!
АННА. Всполошилась кого-то…
Ждут.
АЛЕКСАНДРА (вернувшись). Показалось, в огороде кто-то шарится.
РИМАС. Кто?
АЛЕКСАНДРА. Никого нет.
ЖЕНЯ (прошла к огороду). Может, ребятишки? Витя! Вова!
АННА. Кошки, наверно.
АЛЕКСАНДРА. Фу, аж голова закружилась.
ЖЕНЯ. Вскочила резко, вот и закружилась.
АЛЕКСАНДРА. Пока печь горячая, картошку поставить… Пошли, Альбертыч. (Обняла Римаса за шею.) Эх, Литва моя, Литва, голова бедовая! В какой хомут, в каки приключения головушку суешь, соображаешь?
РИМАС. Понимаю, да.
АЛЕКСАНДРА. Хорошо тебе… Девки, вы быстрее, не копайтесь… чтоб за вами не бегать.
АННА. Не помрем, дак придем.
АЛЕКСАНДРА. Давайте.
Римас и Александра уходят.
АННА. В доме перед зеркалом вашим причешусь?
ЖЕНЯ (прижав кулаки к щекам). Вспоминают, что ли, меня? Щеки горят… пойдем.
АННА. А ты губы мажешь? Помада есть у тебя?
ЖЕНЯ. Есть.
АННА. Намажешь мне… этим… сердечком? Покрасившее. Намажешь?
ЖЕНЯ. Намажу-намажу. Идем.
Анна и Женя уходят в дом. Со стороны огорода во двор выходит Иван. Одет по-городскому: шляпа, галстук… Через левое плечо перекинут плащ, в правой руке большой деревянный чемодан. Направился было в дом, но не решился. Сел за стол. Ощупал его, осмотрел. Стол не тот, что прежде. И лавка не та. Достал портсигар, закурил. Хлопнув створками, Женя изнутри закрыла окно. Через небольшую паузу она и Анна вышли на крыльцо.
ЖЕНЯ. Ты теперь у нас, теть Нюр, не Леня Голиков… Ну-к, покажись. (Поправляя Анне прическу.) Ты у нас теперь… целая Любовь Орлова. Губки вот так сделай. А теперь так. Отлично! Палкой все ж таки подопру… (Подпирает палкой дверь.) Готово. Пошли.
Спускаются с крыльца.
АННА (увидев Ивана, но не узнав). Здрасьте…
ЖЕНЯ. Здравствуйте…
Иван встал, вышел из-за стола, снял шляпу.
Пауза.
ИВАН. Женя… Аня…
Женя медленно подошла к Ивану и, крепко обняв, спрятала лицо на его груди. Обняла Ивана и Анна. Плачут долго, в голос. И Иван плачет.
ИВАН (Жене). Выросла.
ЖЕНЯ. Дядя Ваня, миленький… Пришел…
АННА. Седой. Нахлебался…
ЖЕНЯ. А мы ждем-ждем, ждем-ждем.
ИВАН. Пришел… ек комарок.
АННА. Не раненый? Нет?
ИВАН. Целый. Жень, дай попить.
АННА. Самогону хочешь?
ИВАН. Можно.
АННА. Я сбегаю.
ЖЕНЯ. Не надо, теть Нюр. Дядь Ваня, у меня спирт медицинский… Счас. (Убегает в дом.)
ИВАН. Вспоминал твой самогон, Нюр, всю войну. Гонишь, не бросила?
АННА. Семь лет не гоняла.
ИВАН. Чего?
АННА. Матерьялу не было. Позавчерась первый раз сварила. Как знала, что прибудешь.
Вернулась Женя. В руках ковш с водой и поллитровая стеклянная банка со спиртом.
ИВАН. Ух ты… Откуда у тебя?
ЖЕНЯ. Спирт? В больнице дали.
АННА. В больнице работат. Во как!
ЖЕНЯ. Санитаркой. В Перьми, в Мотовилихе.
АННА. Давайте за стол, че стоимте?
Сели за стол.
ЖЕНЯ. Ой, а закусить-то!
ИВАН. Сидите, водой запью. За встречу. (Пьет.) Ну вот теперь, кажись, пришел… окончательно. (Закуривает.)
АННА. А ты че не домой сразу? Че крадучись?
ИВАН. Привычка… По-партизански – огородами… Разведку сделать: кто, что, как, где… Саня, поди, сердится? Где она?
АННА. Дома. Нас ждет.
ЖЕНЯ. Ой, дядь Ваня-а-а-а…
ИВАН. Ну получилось так… Че поделаешь?..
ЖЕНЯ. Давай сбегаю за ней.
ИВАН. Не, не надо! Посмотрю сначала на нее… со стороны. Интересно… какая стала… Пол-войны партизанил, привык к сюрпризам-то.
АННА. Выскочишь – напугаешь.
ИВАН. Зачем? Я осторожно. Знаешь, как немца трясло… от сюрпризов наших?
АННА. Мы ж не немцы.
ЖЕНЯ. Схожу, дядь Ваня. Нехорошо. Я быстро.
ИВАН. Погоди-погоди! Стой! Женьк, ты куда? Сядь. Погоди. Вздохнуть дай… Хоть дух-то перевести. О, побежала. Куда я теперь денусь? Никуда… Все. Гостинцы ж еще… трофейные. Докурю, как человек, и пойду… за п…ми. Получу, однако, если пустит…
АННА. Пустят…
ИВАН. Под откос?
ЖЕНЯ (гладит Ивана по плечу). Дядя Ва-а-анечка-а-а…
ИВАН. Как твои-то: Петро, мать?
ЖЕНЯ. А папу убили. Под Сталинградом. В сорок третьем.
АННА. В день рожденья. Сыновий. Витькин.
ЖЕНЯ. Похоронка в марте пришла, а в ней – погиб двадцатого января, смертью храбрых. Вите как раз два годика исполнилось.
АННА. День в день выпало. Во как! В братской могиле лежит, с золотыми буквами – Рудаков Петр Петрович.
ЖЕНЯ. Деревня Терновка. Не слышал?
ИВАН. Нет.
С улицы во двор входит Александра. Увидев Ивана, застыла на месте. Ее не замечают.
ЖЕНЯ. Маме сразу плохо стало. Упала и умерла… Как бабушка.
АННА. Разрыв сердца, ага. В доме упала, как мама, и все.
Александра медленно отступает спиной за угол дома.
ЖЕНЯ. Думали – обморок. У нее так бывало. Похоронку на стол положила и стоит. Стоит, стоит, стоит… На похоронку смотрит и че-то думает, думает. Час, наверное, стояла.
Александра стоит, привалившись спиной к стене дома, закрыв лицо руками.
АННА. И молчит.
ЖЕНЯ. Так страшно, дядя Ваня.
АННА. Часа два стояла, если не больше.
Александра уходит.
ЖЕНЯ. Лицо серое почему-то сделалось. Потом голову подняла… Вот так встряхнулась, и голосом… тонким-тонким – как запищала, вроде. Но не запищала, а почти…
