Анатолий Суров - Рассвет над Москвой
Капитолина Андреевна. Что ж, давай. На Руси, говорят, никто ещё чаем не подавился. (Выливает чай из стакана на блюдце, отхлёбывает маленькими глотками.) Хорошая у тебя семья, Курепин. Молодцы-то какие растут!
Курепин. Да я и сам ничего парень. (Смеётся.) А что, нет?
Капитолина Андреевна. Хорош! (Пауза.) Цены б тебе не было, да мудришь и притом упрямствуешь. Я сама человек и упрямый и, говорят, даже резкий.
Курепин. Самокритично о себе думаете.
Капитолина Андреевна. А что же скрывать? Критикуй, пожалуйста, спасибо скажу. Но с толком критикуй.
Курепин (пододвигая сахарницу.) Сахарку берите. Больше берите.
Капитолина Андреевна. Давеча чёрт-те что напорол, а теперь подслащиваешь!
Неловкая пауза.
Я вот зачем к тебе, Курепин… Да перестань улыбаться-то! Тяжко тебе сейчас — не вижу, что ли?
Курепин. Тяжко.
Капитолина Андреевна. То-то. Сам виноват. Ты, пожалуйста, работай самостоятельно, я не набиваюсь к тебе ни в наперсницы, ни в наставницы, по помогать мне ты обязан. На то ты парторг, на то я директор фабрики. А вместо помощи развёл дискуссию. О чём думать сейчас надо? Задача перед нами стоит государственная: надо людей одеть быстро. А ты всё дискустируешь… Скажу просто: худо дело оборачивается. Башлыков руками разводит; либо, говорит, парторг ваш сети плетет либо просто живого дела не знает. В эмпиреях парит.
Курепин. На то он и Башлыков!.. Мало — сам живёт по принципу «потихонечку да полегонечку», так ещё и вам мешает.
Капитолина Андреевна. Да ты что? Я в работе вся и ни себя, ни других щадить не умею. Ничего другого не знаю, ничем иным не живу… Хоть и женщина я… Вовсе ты меня не понимаешь. С Сергеем дружил, воевал вместе, а мне чужой.
Курепин. Знаю я вашу жизнь. Строго живёте — подвижнически. Только что на гвоздях не спите, как Рахметов. Знаю. Все знают… А я бы всю её переворошил, перетряхнул бы, эту вашу строгую, безукоризненную жизнь. Верно, не подружился я с вами, хоть и слово Сергею давал.
Капитолина Андреевна. Что же… По заказу дружбы не склеишь.
Курепин. Дружбу с вами добуду, только не за чаем с вареньем. Повоюем и подружимся.
Капитолина Андреевна. Шутишь. Лучше скажи мне, Курепин, на «Москвичке» нашей долго трудиться намерен? Или поспокойнее место ищешь? Ты человек учёный, кабинетный.
Курепин. Смешной вопрос. Я на «Москвичке» не гастролёр. А впрочем, где бы ни работать — по своему разумению работать.
Капитолина Андреевна. Скажите, гордыня какая! Тебя партия поставила.
Курепин. Отсюда и гордыня — партия меня поставила. Тем и дорожу.
Капитолина Андреевна (примирительно.) Я просила товарища Башлыкова не придавать значения разговору в проходной. На то он и проходной. (Протянула руку, дружески.) Мир, парторг!
Курепин. Мир, Капитолина Андреевна! Только одно условие: разберитесь вы в ошибках своих.
Капитолина Андреевна (выдержке её и доброжелательности приходит конец). Ты опять своё? Ну, что же… Коли так, — повоюем! Чудачка, думала помочь. Самолюбие своё по боку, дай, думаю, зайду первая. Переживает парень. Хочешь войны — повоюем.
Курепин. Повоюем, Капитолина Андреевна. Только война будет не обычная. Я за вас воевать буду, вы против меня. Я воюю за то, чтобы вас от ошибок уберечь, а вы их множите… Что же, повоюем.
Капитолина Андреевна. Не воевать тебе надо, а разоружаться скорее. За философией потому и прячешься, что живого дела боишься. А боишься потому, что не знаешь его. Говоришь затейливо, красно… Саньку удивишь, меня — нет!
ЗанавесДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина четвёртая
НА КАНАЛЕ ИМЕНИ МОСКВЫ
Осень. Воскресный день. Предвечерний мягкий свет. Вдали водная гладь, архитектурные сооружения канала. На первом плане — берёзовая роща, выходящая к берегу, и зелёный мысок, удобный для рыбаков. Плывёт яхта. Из рощи доносится песня под гитару. Это поёт Михеев. Сегодня здесь гуляют текстильщики «Москвички». Курепин и Вовка удят рыбу.
Вовка (отцу, ворчливо). Всю рыбу перепугали ваши фабричные. Купаются, шумят. Ты как хочешь, папа, а я с массовкой в другой раз не поеду. Без толку день просидим. (Наживляет червяка.) И потом эта штука (указывает на удилище-коротышку)… неполноценная. Пап… когда ты мне нормальное камышовое удилище купишь? А это что, над рыбаком насмешка! У Гоши есть, у Мити есть, у Севы есть, а у меня? Посох! Обидно даже. Вроде как не сынок тебе, а пасынок.
Курепин. Скандалист ты у меня, Вовка! Удивляюсь: в кого только? Отец с матерью — тихие, мирные люди. (Обнял сына.) На! (Даёт свою леску.) Бери, бери — дарю!
Вовка. Ох, какой ты молодец у меня, папа! Умеешь правильные выводы делать из критики.
Яхта пристала к берегу. Видна её стройная мачта. Не берегу появляются Значковский и Саня.
Саня (заглядывая в котелок). Много наловили?
Вовка (закрывает котелок). Считать рыбу не разрешается.
Саня. Почему?
Вовка. Клевать перестанет.
Саня (смеётся). Ишь ты, знаток!
Вовка. Лучше, если б нам не мешали. Рыбу спугнёте.
Значковский. Просим прощения. Мы в сторонке посидим.
Значковский и Саня усаживаются в сторонке, поближе к яхте.
Саня. Какая прелесть — ваша яхта! Неужели собственная?
Значковский. Кровная! Два года в отпуск не ездил, премиальные на оснастку ухлопал. Зато и чувствую себя на ней Христофором Колумбом. Вступайте, Александра Сергеевна, в экипаж моего корабля. В осенней рогате будем участвовать. А хотите, по Волге к Жигулям спустимся! Я, знаете ли, немного эпикуреец.
Саня (перебивает его, думая о своём). Скажите, Геннадий Семёнович, можно ли такие вот краски (кивком головы указывает на закат) перенести на ткани?
Значковский. Ах, вот что! Вы всё о тканях. Можно, отчего же нельзя!
Саня. А что для этого нужно?
Значковский. Особенные краски. Особенный текстиль. Особенная квалификация рабочих. На нашей фабрике об этом лишь можно мечтать.
Саня. А я только и делаю, что мечтаю. Помогите мне, Геннадий Семёнович.
Значковский (серьёзно, даже несколько грустно). Недавно товарищ Курепин публично назвал меня бюрократом. Так вот присвоят ярлычок и носи его!
Саня. Ну, какой вы бюрократ. Вы поможете мне?
Значковский. Вам помогу. Слово Значковского!.. Спойте что-нибудь, Саня.
Саня (застеснявшись). Не умею.
Значковский. Я помогу. (Мягким баритоном поёт «Белеет парус одинокий».)
У Сани стеснительности хватает не надолго. Следующий куплет они поют вдвоём.
Вовка. Ну, распелись! Уйду я отсюда. Пойдём, папа, ну-их!
Курепин (ему здесь удобно). Ерш на эту песню замечательно клюёт. Сиди, Вовка.
Значковский (Сане). Оставляю вас на минутку — яхту с якоря сорвало.
Во время этой сцены несколько раз появлялся Игорь в форме курсанта военного училища. У него в руках папка для рисунков. Терзаемый восемнадцатилетним мужским самолюбием, он хочет, чтобы встреча с Саней выглядела случайной. Сделав две — три восьмёрки, возникает наконец перед Саней.
Игорь (делая удивлённое лицо). Саня! Вот не ожидал!
Саня. Игорь! И в форме… Тебе идёт. Учишься?
Игорь. Учусь.
Саня. А здесь что делаешь?
Игорь. Так… кое-какие этюды.
Саня. Значит, о дворцах с фонтанами не забыл?
Игорь. К моим дворцам путь далёкий. Я приду к ним, да сам не знаю — не скоро, А что у тебя, Саня?
Саня. Издали, Игорь, всё кажется ясным, простым. А к машине встала — не ясно и не просто.
Игорь. А я, знаешь ли, открытие сделал.
Саня. Так скоро?
Игорь. Не смейся, Саня. Для себя открытие. Аттестаты зрелости у нас с тобой есть, а сами вовсе зелёные…
Саня. А ты другим был, Игорь!
Игорь. Ботанику, географию знаем, людей — нет. А значит, и жизни не знаем. Сколько в ней неожиданного! Я недавно забрёл в агроград под Загорском. Довелось ночевать у одного бригадира. Что за люди! А сам бригадир! Человечище!
