Джон Арден - Тихая пристань
Вот. Ну как? Мысль есть, но правдива ли она? Нет, девушки, не отмалчивайтесь. В стихотворении должна быть правда, иначе оно никуда не годится. Поэтому скажите мне честно…
Голос из репродуктора: «Сестра Джонс, сестра Браун, пожалуйста, немедленно явитесь в стерилизаторскую. Сестра Джонс, сестра Браун».
Сестры уходят.
Горлопэн. Обидно. Очень обидно. Всегда так: только я вздумаю преподать им какой-нибудь урок, как обязательно что-нибудь помешает. Непременно. У них тут ни минуты свободного времени.
Киснет. Они на работе. Ничего удивительного, что их разыскивают.
Горлопэн. Да, но если бы не работа, неужели они стали бы меня слушать хоть пару минут? У них одно на уме: отплясывать до утра с заморышами-врачами это… как его… буги-вуги. Их по-настоящему ни один вид спорта не интересует. Вот – доктор Эхинокук – он по субботам играет в добрый старый регби, а кто за него болеет? Из всей клиники я один. А больше никто.
Входит санитар Смит с письмом.
А, мистер Смит! Письмо? Мне? Мне письмо! А что случилось? Э-э-э, постойте, мистер Смит… погодите, прошу вас!..
Смит уходит.
Как вы думаете, что там?
Киснет. От главврача, я полагаю.
Горлопэн. Вдруг неприятности?
Киснет. Э, обычная бюрократическая канитель… могли бы уже к этому привыкнуть.
Горлопэн. Доктор Эхинокук шлет записки, только когда что-нибудь не так. Может, обнаружено что-то серьезное, как вы думаете? На последнем рентгене. Рак. Туберкулез…
Киснет. В вашем-то возрасте
Горлопэн. А что?
Киснет. В вашем возрасте не стоит об этом волноваться. Мы все ждем своего часа, верно?
Горлопэн. Я всю жизнь гордился своим железным здоровьем. Всегда с удовлетворением думал, что, когда настанет мой черед, я уйду, не сломившись, рухну сразу, не склонив головы. У меня никогда не было ни насморка, ни кашля – не то что у вас, например.
Киснет (сопя носом). Насморк – это ничего…
Горлопэн. Неверно. Это – симптом. Вот чего я всегда боялся: вдруг со мной случится что-нибудь ужасное, скажем, рак, – свалится неожиданно, без симптомов? Всякий раз перед осмотром я молю: «Господи, пронеси сегодня! Пощади!»
Киснет. Что же вы не распечатываете?
Горлопэн. Не распечатываю?.. Думаете, боюсь? Да я плевать хотел на этих коновалов! Ха-ха! (Распечатывает и читает письмо.) Боже мой… О боже… О-о! Киснет, вы человек?
Киснет. Какой еще человек?
Горлопэн. Живой. Который дышит. Чувствует. Вот какой. Человек вы?
Киснет. А в чем дело?
Горлопэн. Читайте. Это написал не человек. Даже если это шутка, если это скверный мальчишеский розыгрыш, все равно писавший это письмо – не человек. Потому что оно бесчеловечно. Скажу вам, Киснет: после этого хочется умереть.
Киснет (прочитав письмо). Ах, ах. Ай-яй-яй. Мистер Горлопэн, мужайтесь, старина, мужайтесь, не падайте духом, сплотимся у старого знамени, ребята. А что, собака еще с вами?
Горлопэн. Как будто. Я держу его в сарайчике, позади кортов. Будто интересуюсь состоянием грунта на теннисных площадках, а сам хожу его кормить. Все знают, что я слежу за спортивными сооружениями при клинике и за всяким инвентарем, и, я полагал, мое появление там оправданно. Некоторые сестры, конечно, посвящены в тайну. Но я просил их: пожалуйста, смотрите сквозь пальцы. Они добрые девушки, отзывчивые… Смотрели сквозь пальцы. Но теперь… Киснет, Киснет, что теперь делать?
Киснет. Отдайте собаку мне.
Горлопэн. Отдать вам?..
Киснет. Надо убрать ее из этого сарая. Отдайте ее мне. И не спрашивайте, куда я ее дену. Когда к вам придут требовать, скажите, что ничего не знаете. Скажите: сбежала. Очень просто.
Горлопэн. А что потом? Гектор жить без меня не может, ведь он…
Киснет. Спокойно, старина! Вы получите своего Гектора. Когда его перестанут искать. Только не прячьте его больше в этот сарай. Надо найти другое место. Придумал: знаете старый парничок за павильоном для крикета? Вы ведь ходите туда смотреть, в каком состоянии дужки и воротца, да? Ну вот. А?
Горлопэн. Раньше я бы никогда в жизни не доверил Гектора постороннему человеку, никогда. И вот еще что: чем вас отблагодарить? Я не умею оставаться в долгу. А тут, понимаете, я не могу поручиться, что вообще переживу сегодняшний день. Не очень, знаете ли, хочется в этом признаваться, но ведь я и в самом деле старик, Киснет, я старше вас. И потрясение от разлуки…
Киснет. На время ведь…
Горлопэн. И все же это разлука, горькая разлука.
Киснет. Конечно, вам не так долго уже осталось…
Горлопэн. Вот именно. Мне уже недолго осталось жить. Это так. Сегодня я это осознал: я слишком стар для всего, ради чего я жил. Для мужества, деятельности, выносливости. Для товарищества. Для Гектора. Какая важность, если Гектора не станет? Я сам уже почти мертв. Я был большой и сильный человек. Да, Киснет, был. Но теперь все кончено. Это письмо…
Киснет. Рано горевать, старина.
Горлопэн. Почему?
Киснет. Я не хотел вам говорить… (К публике.) Я не хотел ему говорить. (Горлопэну.) Но вы так убиваетесь, что я думаю – надо вам сказать. (К публике.) Да пошла она ко всем чертям! Правильно? Ведь из нас двоих я умнее, сами видите. И что бы она ни затевала, все равно хозяином положения в конечном счете окажусь я. (Горлопэну.) Мы спасем Гектора, старина. И вы сейчас узнаете, что это не напрасный труд, что постараться очень даже стоит. Вы говорили – как отблагодарить? О, вы сможете расплатиться сполна. Идемте, я все объясню. А потом разыщем вашу собаку. Ну идемте, старина.
Уходят.
Сцена четвертая
В нише звонит телефон. Санитар Смит спешит на звонок, выносит аппарат, снимая на ходу трубку, но не успевает произнести ни звука; входит доктор и берет у него трубку из рук.
Доктор. Да, да, Смит, я слышу, я сам отвечу. Алло, главный врач слушает… Что, что? Не разобрал… Алло!.. Вот черт, совсем разъединили. Тебе звонят, ты отвечаешь, какая-то пташка щебечет, чтобы ты положил на минуточку трубку, она тебя сейчас соединит, а с кем – провались я, если понял. Может, с Букингемским дворцом? Алло, я слушаю, ваше величество, чертовски мило, что вы позвонили! Да, конечно, ваше величество, в пять часов вполне удобно. В придворных костюмах или это будет официальный прием и надо быть во фраках? Что? Алло! Да, да… Да, Эхинокук, кто же еще… Что-о? О господи, это же в самом деле королева, вернее, почти королева. Доброе утро, сэр Фредерик, извините, не сразу узнал… Ах, ну что вы, что вы, сэр Фредерик, в любое время дня и ночи, если только я не… М-м. Воскресенье. Так-так… Разумеется, я не могу сказать «нет». Но если бы вы, со своей стороны, сочли возможным, сэр, отложить на неделю. Дело в том, что мне еще… ну, конечно, сэр Фредерик, если вопрос стоит так, то не о чем и говорить. Да… В воскресенье. Очень хорошо, сэр… Ничего не имеют возразить, нет, нет, сэр Фредерик. Будем счастливы. Большая честь видеть вас у себя. Да, сэр… И вам всего наилучшего, сэр. (Кладет трубку.) И вам всего наилучшего, от сэра слышу, мое почтение, сэр! Да, прости-прощай душевный покой, прощай привольное житье!.. Все, Смит, кончилась беззаботная жизнь. Вон, ласточкой взмыла – и нет ее. А знаете почему? Сэр Фредерик, собственной персоной. Лорд-мэр. Епископ. Мэрша и епископша. Секретарь муниципалитета – с супругой, как водится. Добрая половина министерства с Уайтхолла. Прибудут в воскресенье. С официальным визитом. Флаг, что ли, вывесить. Расстелите алые дорожки в коридорах. Чай, сдобные булочки с кремом… Но выпивки они у меня не получат. Здесь клиника, а не загородный клуб. Ничего спиртного, никаких фильмов, танцев и бильярда… А ведь это мне отчет Робинсона подгадил… толковый малый, что и говорить, даже слишком. Говорил же ему: поменьше мелодрамы! Теперь им желательно увидеть мой эликсир. Вынь да положь. Но я не готов к демонстрации! Кто я такой, по-ихнему? Они бы еще спутник потребовали с меня или батискаф… Ладно. Надо действовать. За дело, мой друг, засучив рукава! Они приедут в воскресенье. Вот что: наберите-ка мне три шестьдесят семь восемьдесят шесть и оставьте одного, у меня частный разговор.
Санитар Смит набирает номер, передает телефон доктору и выходит.
Алло, ты, мама? Это Джек… Да, да, спасибо, у меня все в порядке, мама. Послушай… Минуточку, мама, я как раз хотел сказать… Я позвонил сказать, что не могу быть в воскресенье. Да, я не предупредил тебя раньше, зато сейчас предупреждаю. Пойми, мама, я не могу быть в воскресенье, потому что сюда приедет важная персона из министерства здравоохранения и с ним разные шишки, будут осматривать клинику, я должен быть на месте… Нет, мама, тебе с ними встретиться совершенно невозможно. Это не гости, а официальный визит и… Дорогая, мне самому очень жаль. Я не меньше тебя люблю, когда я дома… О, вот как? Разве я ее приглашал?.. Бога ради, позволь мне самому приглашать девушек к чаю, по собственному выбору… Да, да, знаю, Джойс – очень милая девушка, очень славная и, конечно, будет прекрасной женой какому-нибудь болвану… Ну хорошо, хорошо, мама. Извини, вырвалось. Язык острее меча, нож быстрее слова – как там говорится, не помню. Я не хотел грубить. Извинись за меня, скажи Джойс, что я очень сожалею. Если ты непременно хочешь позвать ее к чаю, то, может быть, на той неделе…
