Джон Арден - Тихая пристань
Санитар Робинсон выходит с колбой.
Дайте мне телефон… Я должен поговорить с Чарли Сандерсоном. Вы знаете его номер?
Санитар Смит выносит из ниши телефонный, аппарат на длинном шнуре, торопливо набирает номер и передает трубку доктору.
Хэлло!.. Чарли? Это Джек. Как жизнь, старик? Ну да, ха-ха-ха, нечего заливать, так я тебе и поверил, хи-хи-хи, смотри, Чарли, поосторожнее, раз-два, и очутишься у алтаря, не успеешь штаны застегнуть… Теперь о деле, Чарли: понимаешь, мне придется в субботу пропустить игру… Нет, нет, уверяю тебя, вовсе не из-за прошлого раза… что ты, я и не думал обижаться, старик. Я был не в форме, сам знаю, и ты совершенно правильно мне сказал, я бы тебе то же самое наговорил… Брось, старик, чего там, кто старое помянет… Понимаешь, тут у нас в клинике наклевывается важное дело… Да нет, ничего особенного – какая наша жизнь? Горшки, градусники. Но может получиться кое-что серьезное, и я просто не могу рисковать… Ты уж прости… А что, возьми, например, Джимми Рикетса. Разве ты не можешь поставить его во вторую линию, по новой системе, с этим твоим… как его… Гокинсом? А в полузащиту переставь… Не кричи, старик, я сам знаю, что капитан – ты и что времени осталось совсем мало. Я, может, и очень хороший игрок, но, честное слово, вполне заменимый. И потом, ведь это матч с педагогическим институтом, а разве они умеют играть? Вы и не заметите, что меня нет, старина… Ну, и отлично. Вот это по-дружески, чертов сын. Спасибо, старик… Что?.. Хо-хо, нет – правда! Смотри, поосторожней с нею, приятель. Спрячь ключи от спальни в надежное место… Хорошо, Чарли, будет сделано. Отправлю их тебе по почте: простой конверт, пометка – «медикаменты». Службу знаем. Ты у нас еще погуляешь в холостяках… Конечно, из фондов здравоохранения. За что мы платим налоги? Ну, пока, старик, счастливо! Желаю удачи в субботу. Вечером заскочу на кружку пива. Пока! (Кладет трубку.) Благодарю вас, мистер Смит. Можно убрать.
Санитар Смит выносит телефон.
Да, пока не забыл… Я продиктую вам письмо. Сегодня я слышал в коридорах клиники собачий лай. Так, пожалуй, оглянуться не успеешь, как старый сквалыжник Киснет снова примется изводить нас своими жалобами. Хватит, я хочу это пресечь заранее.
Санитар Смит, раскрыв тетрадь, приготовился писать под диктовку.
«Мистеру Горлопэну. Многоуважаемый мистер Горлопэн, до моего сведения дошло, что вы, в нарушение правил внутреннего распорядка, продолжаете держать в больничном помещении ваше домашнее животное. Буду рад, если вы в течение тридцати шести часов удалите собаку из клиники; в противном случае вынужден буду распорядиться, чтобы ее уничтожили. Ваш… и так далее, Дж. Эхинокук, Главврач». Подпись – и немедленно вручить ему… Будет больше порядка в клинике. Ну их, терпеть не могу собак… Собаки… А ведь собака может пригодиться. Стоп. Отставить. Перепишите так: «В течение тридцати шести часов передать собаку мне; в противном случае…» и так далее… И разыщите кого-нибудь, кто понимает в собаках, пусть скажет ей цену. По-моему, это простая дворняга, но я не хочу забирать ее у старика задаром… Все на сегодня. Прошу заняться этим не откладывая. Благодарю.
Выходят в разные стороны.
Сцена вторая
Осторожно озираясь, входит миссис Летузель, украдкой пробирается к противоположной двери, заглядывает в щелку, потом быстро отшатывается и прижимается спиной к косяку. Из двери медленно выходит Эльфик. Он ее не видит и не замечает перчатки, которую она снимает с руки и бросает ему под ноги.
Летузель. Кхм!
Эльфик оборачивается, видит ее, вежливо, но холодно кивает и идет дальше.
Ах, мистер Эльфик. Я уронила перчатку.
Эльфик. Прошу извинения, миссис Летузель, я задумался. Простите, ради бога. (Подает ей перчатку и проходит дальше.) Всего наилучшего…
Она издает досадливый возглас и ныряет в ту дверь, из которой он вышел. Он понуро садится. Летузель снова появляется в той двери, через которую входила раньше, выглядывает на сцену и смотрит, что делает Эльфик. Он встает и, не видя, идет прямо на нее. Она прячется за дверь, и когда он подходит, выскакивает и сталкивается с ним нос к носу.
Летузель (взвизгивает). Ой! Мистер Эльфик, смотрите-ка!.. Мир тесен. А я как раз иду… ммм… и никак не ожидала встретить здесь джентльмена, мистер Эльфик.
Эльфик. Ах, боже мой, мадам, от души прошу меня простить! Ради бога! Я сейчас же вернусь к себе.
Летузель (останавливает его). Мистер Эльфик.
Эльфик. Да, мадам?
Летузель. Поверьте, я вам очень сочувствую, мистер Эльфик. Говорю со всей искренностью. Я ведь знаю, зачем вы здесь.
Эльфик. Вот как?
Летузель. Да, да. Чтобы краешком глаза увидеть, чтобы в который раз взмолиться неумолимой и божественной, когда ее влекут по коридору. Только что проку? Она никогда не переменится! Заклинаю вас, мой добрый друг, выбросьте ее из головы.
Эльфик. Нет, о нет… это невозможно… Вы тоже хороши! Как не стыдно! Подсматриваете и злорадничаете. Я знаю, что они думают: бедняга Эльфик повредился в уме, бродит по ночам, вздыхает, пялит глаза, строит из себя сердцееда, а сам годится только… Но, смею вас уверить, когда я был молод, мною самым недвусмысленным образом восхищались. В те дни приличный вид или порядочное поведение не считалось зазорным. О, если бы вернуть молодость, хоть на один день, миссис Летузель, я бы всем показал, чего стоит теперешний век с его грубостью и хамством. Многие молодые женщины были бы потрясены. Я не сочиняю.
Летузель. Ну, а предположим – почему не предположить? – что вы молоды. И она молода. Все равно бы у вас ничего не получилось.
Эльфик. Ну нет. Я бы этого не допустил.
Летузель. Да? Вы бы вырвали ее из сердца, отшвырнули прочь, как гремучую змею, и сокрушали бы тела и сердца других женщин? Ну, распутник! Удержу на вас нет, опасный вы мужчина!
Эльфик. Нет, зачем же так. Я только хотел сказать, что смог бы тогда смело отдавать дань восхищения кому укажет сердце, и ни возраст, ни смешные в старости порывы меня бы уже не сдерживали.
Летузель. Помяните мое слово: она съест вас с потрохами.
Эльфик. Только потому, что я стар.
Летузель. Да нет! Если б вам завтра стало не больше восемнадцати, а ей… Неужели вы не понимаете, глупый человек, что вам больше восемнадцати не отпустят? А ей тогда будет уже за тридцать! Мистер Эльфик, вам нужен настоящий друг – любящий, бдительный, преданный! (К публике.) Я слишком разговорилась. (Эльфику.) Я не должна была вам говорить. (К публике.) Не надо было ему говорить. Бизнес есть бизнес. Бизнес это не страсти. Чувства и страсти для меня должны оставаться бизнесом. Я совсем потеряла голову. Как глупо! Однако поищем выгодные стороны. (Эльфику.) Ладно, ничего не поделаешь: я проговорилась. Придется досказать остальное. Идемте.
Уходят.
Сцена третья
Входит Горлопэн, он догоняет медсестер Браун и Джонс, держа в руке листок бумаги. За ним крадется Киснет.
Горлопэн (загнав медсестер в угол). Прошу меня простить, сестрицы, я задержу вас только одну минуту. Напрасно вы так торопитесь убежать. Пусть я старик, но я еще не привидение, и нечего от меня бегать. Уверяю вас: то, что вы сейчас услышите, будет вам только на пользу. Вот, присядьте, сестра Браун.
Сестры неохотно садятся.
Сестрица Браун
садится справа,
а Джонс-сестрица
левей садится.
Обеих сразу
любить я вправе,
как два алмаза
в одной оправе.
И в сердце старом
веселый звон
динь-дон, динь-дон,
динь-дон, динь-дон.
Ха-ха-ха! Ну, это всего лишь экспромт, конечно. Не обтесано, не приглажено, сам знаю. А как вам покажется это? Это – вещь выношенная. Сейчас прочту. (Читает.) «Гектору» – это моя собака.
Мой старый пес, товарищ мой!
Мы рядом жизнь прошли с тобой,
не зная ссор, обид и зла.
Когда и где вот так жила
всю жизнь супружеская пара,
как мы с тобою, пес мой старый?
Когда и где?
Вот. Ну как? Мысль есть, но правдива ли она? Нет, девушки, не отмалчивайтесь. В стихотворении должна быть правда, иначе оно никуда не годится. Поэтому скажите мне честно…
Голос из репродуктора: «Сестра Джонс, сестра Браун, пожалуйста, немедленно явитесь в стерилизаторскую. Сестра Джонс, сестра Браун».
Сестры уходят.
Горлопэн. Обидно. Очень обидно. Всегда так: только я вздумаю преподать им какой-нибудь урок, как обязательно что-нибудь помешает. Непременно. У них тут ни минуты свободного времени.
