Геннадий Мамлин - Обелиск
Роман (словно только сейчас вспомнив о тетради, раскрывает ее; со своей обычной усмешечкой читает). «Продолжение воспоминаний гвардии старшины Званцева И. И.» «Сашка — гвардии рядовой». «Он пришел к нам с пополнением в пятьсот тридцать пятый день войны. А пятьсот сорок второй день мы с ним встречали под взорванным мостом, в трехстах метрах от немецкой передовой. Тогда-то я у него и спросил: а не обидно, что тебя все, будто мальчишку, Сашкой зовут?» (Опускает тетрадь, некоторое время сидит молча, затем, заинтересовавшись, повторяет, читая.) «А пятьсот сорок второй день мы с ним встречали под взорванным мостом, в трехстах метрах от немецкой передовой. Тогда-то я у него и спросил…»
И, чуть помедлив, из динамиков в зрительном зале раздается негромкий голос старшины: «А не обидно, что тебя все, будто мальчишку, Сашкой зовут?» И голос Сашки: «А чего обижаться — мальчишка и есть».
Свет, который начал тускнеть еще раньше, чем Роман повторил написанное, теперь погас совсем. Лишь неяркий луч освещает Романа, склонившегося над тетрадкой. Постепенно загораются прожекторы, направленные на левую часть сцены. Освещение должно создать атмосферу холодного раннего октябрьского утра, вернее, того предутреннего часа, когда рассвет едва еще забрезжил вдали. Небрежно сложенные строительные детали теперь превратились в груду балок взорванного моста. Изредка на заднем плане скользит, ощупывая землю, луч прожекторов. Время от времени доносятся далекие взрывы. Армия. Фронт.
Из темноты возникают две фигуры — это укрывшиеся за обломками моста гвардии старшина Званцев и гвардии рядовой Пастухов. Оба в плащ-палатках, в касках. Автоматы лежат рядом, наготове. Подле старшины — полевой телефон. Весь разговор ведется вполголоса возле спрятанного микрофона, и мы слышим его из динамиков в зрительном зале. Будничный разговор идет спокойно, но по позам старшины и солдата, по неожиданно возникающим паузам зритель должен почувствовать, что впереди, там, за развалинами моста, происходит что-то важное, тревожащее их.
Сашка. Если бы не война, я бы сейчас в школе за партой сидел. Подумать смешно. (Оборачивается, и мы видим, что роль его исполняет актер, в первой картине исполнявший роль Славы.)
Старшина. Обманул, значит, военкомат? (Посмотрел на часы.) Есть надежда, что дойдет Вострецов. Одиннадцать минут прошло.
Звонит полевой телефон.
(В трубку.) Слушает «Стрекоза».
Хриплый голос из динамика. Пятый говорит. Что у тебя там?
Старшина. Работаем помаленьку. Вострецова ждем.
Хриплый голос. Нуратдинова надо было послать. Учить тебя? Тут одной храбростью не возьмешь, смекалка нужна.
Старшина. И смекалка, товарищ пятый, не помогла. Можете старшего сержанта Нуратдинова с довольствия снять.
Хриплый голос (не сразу). Светает уже. Или ты солнышка ждешь — нитку искать? Ситуацию знаешь? Восьмой мне про тебя каждые десять минут звонит. Заруби: не дашь связь — в штрафной пойдешь. Со всем отделением своим… Ну, молчишь?
Старшина. Не следовало бы, товарищ пятый, штрафбатом пугать. Вострецов на обрыв пошел — я его к ордену представить обещал. Неуютно солдату между пряником и кнутом.
Хриплый голос. Философию разводишь, «Стрекоза». Восьмому как доложить?
Старшина (помедлив). Доложите, что осталось три шанса из четырех. (Кладет трубку.)
Сашка (вдруг). Ван Ваныч, а я с седьмого класса стихи пишу. В исключительные личности зачислил себя. Если б война с меня спесь не сбила, я бы перед самим собой в гениях ходил.
Старшина. Почитай, что ли. Быстрее время пойдет.
Сашка. Да что вы, я просто так, к слову пришлось. Я давно не писал. Только песню сочинил, когда в запасном полку был.
Старшина. Песню валяй. (И снова прислушался, и снова посмотрел на часы.) Так что? Уговаривать или без аплодисментов споешь?
Сашка (помолчал, улыбнулся). Спою.
Возникает вступление к песне — барабан и струнные. Они звучат из динамика справа, как бы отдельно от голоса Сашки. И после того как Сашка исполнил два куплета песни о мальчишке в солдатской шинели, старшина жестом остановил его и, подавшись вперед, застыл в напряженной позе.
Старшина (наконец обернулся к Сашке). Похоже, искра божья в тебе есть… (Впервые проявляя беспокойство.) Ну ведь не могут они знать, что здесь нитка идет. Какого же черта они по автоматчику держат на каждой скале?
Сашка. Прожектор возвращается.
Старшина. Поздно хватились. По моим расчетам, Вострецов уже без двух минут здесь. (Не оборачиваясь.) Валяй дальше, Сашок…
И в это время снова появляется медленно ползущий луч прожектора и резко звучит короткая автоматная очередь. Потом еще одна, левее. И тишина. И в этой тишине на авансцене справа раздается голос Миши.
Миша. Рома!
Прожекторы, освещавшие левую часть сцены, гаснут. И почти сразу же вся сцена заливается светом. И по-прежнему вместо балок взорванного моста перед нами детали строящегося дома.
(Стоит у Романа за спиной.) Ромка!
Роман (поднимает голову от тетради). Ну?
Миша. Тебя Анна Петровна зовет.
Роман. Зачем?
Миша. А я почем знаю. Говорит, немедленно найти. Я и нашел.
Роман кладет тетрадку в карман и вместе с братом уходит налево.
Снова кабинет директора. Анна Петровна курит возле форточки. Стук в дверь.
Анна Петровна (поспешно гасит папиросу, прячет пепельницу в ящик письменного стола). Войдите.
Входит Роман.
Роман. Здравствуйте, Анна Петровна. (Он говорит в своей обычной дурашливо-глубокомысленной манере.)
Анна Петровна. Здравствуй, Воробьев. Садись. Ты, конечно, догадываешься, почему я вызвала тебя?
Роман. Нет, Анна Петровна.
Анна Петровна. Ты парень умственный, посоображай. Неужто ни в чем не можешь себя упрекнуть?
Роман (без запинки). Могу, Анна Петровна.
Анна Петровна. В чем?
Роман (подумал, пожал плечами). А правда, Анна Петровна, в чем?
Анна Петровна (окинула Романа брезгливым взглядом). Хотя бы в том, что ты, без пяти минут десятиклассник, сидишь и разыгрываешь передо мной шута.
Роман. Извините, Анна Петровна. Рефлекс.
Анна Петровна. Знаешь, как называется это твое поведение?
Роман. Детский негативизм. Желание утвердить развивающуюся личность, противореча тому, что требуют от тебя взрослые люди.
Анна Петровна (улыбнулась). Нда-а. Пожалуй, педагогам, как и врачам, не следовало бы выбалтывать свои профессиональные тайны… Скажи, ты не поссорился с Игорем Бабцом?
Роман (с некоторой тревогой). Нет.
Анна Петровна. Не поделили что-нибудь, а? Извини за откровенность. Я поинтересовалась, есть сведения, что ты… как бы это сказать… не в меру внимателен к Скрябиной Ольге. Может быть, на этой почве… ты понимаешь, что я хочу сказать… Ну-ну, поверь, я уважаю чувства старшеклассников, могу оценить рыцарство без страха и упрека. Ольга привлекательная девочка. Может быть, черная кошка между тобой и Игорем пробежала все-таки из-за нее?
Роман. Никаких кошек не бегало. Можете спросить у него.
Анна Петровна (встала). Тем более. Если твое поведение даже этим нельзя оправдать.
Роман. Да что случилось-то? Вы без педагогики. Я мальчик смышленый, пойму.
Анна Петровна. Шут… Школу лихорадит. Даже малыши чувствуют, как накалена атмосфера, хотя прискорбный случай с Пироговым мы постарались от них скрыть. Сорвано два урока. В четвертом классе и в шестом. А в это время ты, Воробьев…
В кабинет заглядывает Иван Иванович. Он такой же, каким мы видели его в предыдущей картине, разве что на висках прибавилось седины. Он в синем костюме. Левая рука в перчатке, и очень скоро мы понимаем, что это протез.
Иван Иванович. Извините. (Хочет уйти.)
Анна Петровна. Входите, Иван Иванович, входите. Этот разговор в равной мере касается и вас. Представьте, Воробьев распространяет слухи, будто Игорь Бабец связан с шайкой хулиганья, которая вчера напала на Пирогова.
