Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Весь скрючивается. Княгиня сладострастно смеется.
С к у р в и (Княгине). Да не смейся ты, обезьяна, так сладострастно, не то я лопну. (С нажимом, Саетану.) Это еще предстоит доказать, что ваши потроха болят за человечество. А может, таких случаев вообще в природе не бывает? (Надолго воцаряется тяжкое молчанье. Скурви говорит в тишине, при этом (sic!) чуть слышно далекое танго из радиоприемника.) Дансинг отеля «Савой» в Лондоне. Вот уж где действительно веселье. Разрешите на минутку выйти — я ведь тоже человек. (Убегает влево.)
С а е т а н. Таковский-то себе усё, чего ему охота, а нам дак вон даже...
К н я г и н я. Тихо — не смешите меня. Вы мне своими мыслишками совсем мозги защекотали.
С а е т а н (с внезапной нежностью.) Ох, голубка ты моя! Тебе и невдомек, какая ты счастливая, что можешь работать! Как просят работы эти наши вонючие пятипалые грабли, как всё в нас рвется — хоть ты тресни — к этой единственной отраде. А тут — на́ тебе. Пялься на серую, к тому же шершавую стену, сходи с ума, сколько хошь. Мысли лезут, как клопы в постель. И пухнет изнуренное нутро от тоски великой, страшенной что твоя гора Горизанкар и смердящей как римская Клоака Максима, как Монт Экскремент из фантастической повести Бульдога Мирке, — от скуки, ноющей как нарыв, как карбункул, — снова мне, сучий хрящ, слов не хватает, а поболтать охота, как кой-чего другого. Э — да что там, и так никто не поймет. Уже и предсловесной слизи больше нету. На кой тут что-то выражать? Чего ради рычать, и рыдать, и кишки рвать — и так, и сяк, и наперекосяк? Зачем? зачем? зачем? Ужасное слово — «зачем». Воплощение пустопорожнейшего небытия — итак: зачем? Когда работы нет и ничего из этого не выйдет. (Ползет к решетке. Княгине.) Ваше сиятельство, любимая, нежнюшечка ты моя единственная, кошечка моя трансцендентальная, метапсихическая тёлочка богоземная, уж такая ты приятненькая, сметливая да шустренькая, ну прям как мышка — ты и понятия не имеешь, до чего ты счастлива: у тебя есть работа! — это единственное оправдание живого существа, при всем его убожестве, начиная с пространственно-временной ограниченности.
К н я г и н я. Метафизикация труда — лишь переходная стадия в решении данной проблемы. Великие мужи Египта в этом не нуждались, как не будут нуждаться и люди будущего. Этот воет от тоски по работе, а меня она всю изломала — вдвойне — как духовно, так и физически. Вот вам и всеобщая относительность — всё из-за этого еврея Эйнштейна — я-то давно уж...
I П о д м а с т е р ь е. Вишь ты, стыдо́бище, флёндра невлюбе́нная! Во треплярва интеллигентская! Уж я-то знаю: теория относительности в физике ничего общего не имеет с относительностью этики, эстетики, диалектики и так далее! — тамда-лямда, трамбда-лямбда! Хорош звездеть — и так уж от этой болтовни блевать тянет. И-эх! И-эх! — Саетан, — хватит чушь молоть — мы вон и в тот раз всё горлопанили — а теперь чего?! Сколько ерунды набазлали, а тут нам возьми да и дай понюхать работенку с такой нежданной стороны, что она стала нам желанна, быдто слободская блярва в выходной. Я привел такое сравнение, потому как на холеных светских дамочек я уж давно — в половом смысле — того, не реагирую — слишком уж они красивы, тарань ихнюю рвань замшелую — красивы и — не-дос-туп-ны! (Повторяет с горечью.) Мне одинаково охота — и сапоги пошить, и простых, вульгарных девок! (С безумным спокойствием.) Дайте работу, не то хуже будет! (С беспросветным смирением.) Но кому какое до всего этого дело? Я говорю это с беспросветным прям-таки смирением, не понятным сегодня никому.
С к у р в и (поёт за сценой).
Мне фамдюмонды надоели
И девок хочется простых.
Хочу испробовать я в деле
Босую девку, чтобы «Ы-ых»[87]!
Княгиня прислушивается очень внимательно.
I I П о д м а с т е р ь е (I Подмастерью). Неча перед опчеством, как перед матерью родной, нюни распускать и ему молиться, оно тебя не тока что не поймет, а еще и в пыздры наваляет за эдакие ребяческие штучки, и-эх!
С а е т а н. О, не говорите этого «и-эх!» — не произносите его больше, ради Бога! Не напоминайте мне о временах, что навсегда миновали — «o, ma mignonne»[88] — у меня просто кишки от тоски разрываются, и это так похабно, так неэстетично, что жуткий стыд берет и такое к себе отвращение, точно я живой таракан у самого себя во рту. И-эх, и-эх!
На кафедру взбегает С к у р в и, как-то странно застегиваясь (пиджак и кое-что еще) и потирая руки. Княгиня смотри на него испытующе, почти демонстративно.
С к у р в и. Холодно, зараза, сквозняки в здешних сортирах — аж мороз по коже. Но зато уж после всего этого жареные мексиканские каракатицы еще вкусней покажутся. (Вдали звучит танго.) А перед тем зайду-ка на каточек, где музычка играет. (Принюхивается.) Кошмарная вонь — это души их гниют в гнусном бездействии — совсем уж, верно, разложились — как прокисший мармелад.
К н я г и н я (принимаясь за работу). Это садизм — моя сфера, моя территория.
С к у р в и (истерически). Проклятье, как же мне все это осточертело! Если вы и впредь будете такие как есть, прикажу вас всех перевешать без суда и следствия! Иначе на кой мне власть? А? Вот это был бы спорт — ну, рекорд — так уж рекорд. О власть, ты — пропасть; как благоухают твои катастрофальные соблазны.
К н я г и н я (перестает шить башмаки). А знаешь, Скурви, Скурвенок ты мой бедный, недотёпистый: только сейчас ты мне начинаешь нравиться. Я должна пройти через всё, познать все темные стороны жизни, все клоповники души, но и недосягаемые хрустальные вершины бездонных лунных ночей...
С к у р в и. Что за собачий стиль — это ж просто скандал...
К н я г и н я (ничуть не смущаясь). Как истинную аристократку, меня ничем не огорошить — таково наше замечательное свойство. Так вот, я должна пройти и через тебя, иначе жизнь моя будет неполной. А потом, когда они (указывает на Сапожников башмаком, который держит в левой руке) тебя посадят, и ты будешь гнить в застенках, подыхая от вожделенья ко мне, — да-да, ко мне: вожделеют к кому-то, именно так, — а еще к большой кружке пива с тартинками в ресторации Лангроди, — тогда-то я и отдамся Саетану на вершине его власти, а потом вон тем чудесным вонючим паренькам — этим запредельным сапожных дел загваздранцам — и-эх, и-эх!! И вот тогда-то наконец — ах! — буду я счастли́ва, а ты за юбку жизнь отдашь, и за пол-литра пива — живецкого.
С к у р в и (помертвев от вожделения). Я просто помертвел от адского вожделенья, перемешанного с гнуснейшим отвращением. Я и впрямь как полный до краев стакан — боюсь пошевелиться, чтоб не расплескаться. Глаза на лоб лезут. Все у меня пухнет, как кочан салата, а мозги —как вата, мокрая от гноя потусторонних ран. О, бездонный в своей дикости, недосягаемый соблазн! Первое беззаконие во имя законной власти. (Вдруг рычит.) Вон из тюрьмы, обезьяна метафизическая! Будь что будет: попользуюсь разок, а там — хоть подохнуть от тоски, как подыхали злодеи, вскормленные герцогом дез Эссантом у Гюисманса!
К н я г и н я. Мы говорим, как обычные люди, а не как ослепленные идеями идеоты. Обычный человек добровольно не пойдет на снижение своего жизненного уровня, разве что ему по морде съездить как следует. Таков и ты, Скурвеночек мой бедный. Об идейной стороне дела я уж и не говорю, речь только об этом утробно-распаленном, мясоублажающем базисе, из которого наше «я» выползает, как ядовитая кобра в джунглях.
С к у р в и. У вас, у женщин, все иначе...
К н я г и н я. Пойми ты: бытие ужасно. Лишь на малом его отрезке видимость социального бытия нашего вида создает иллюзию смысла жизни в целом. Все сводится к взаимопожиранию популяций. Наше существование стало возможным только благодаря равновесию сил противоборствующих микроорганизмов: кабы не их борьба да было б что жрать — один вид микробов за пару дней покрыл бы земную кору слоем в шестьдесят километров.
С к у р в и. Ах, до чего ж она все-таки умна! Это меня безумно возбуждает. Иди ко мне какая есть — немытая, пропитанная тюремным духом и ароматом.
Княгиня встает, с шумом отбрасывает башмак и стоит, как-то странно задумавшись.
К н я г и н я. Как-то странно я задумалась — чисто по-женски: я думаю не мозгами — о нет, отнюдь. Во мне мыслит чудовище, которое у меня внутри. Однако, Роберт, быть может, я тебе вовсе не отдамся — так будет лучше: чудовищней, а для меня так даже и приятней.
С к у р в и. О, нет! — Теперь уж ты не властна! (Сбрасывает пурпурную тогу.) Теперь я лопнул бы от ярости.
Бежит к решетке и лихорадочно тычет ключом в замок.
