Александр Володин - С любимыми не расставайтесь! (сборник)
– Наконец-то я к вам попала, – сказала она Чеснокову.
– Посмотрим, что с вами стряслось, – весело оказал он, усаживая ее в кресло.
Тут вошли четыре человека в белых халатах. Их сопровождал заведующий райздравом Котиков.
– Работайте, – сказал он. – Это областная комиссия, хотят познакомиться.
Четыре члена комиссии один за другим поздоровались с Чесноковым, неясно произнося свои фамилии. (С Ласточкиной они, вероятно, уже виделись.)
– Продолжайте, – сказал один из них, – мы не будем вам мешать.
Котиков чувствовал себя скованно, Ласточкина, напротив, была возбуждена, и Чесноков понял, что комиссия эта не к добру. И сразу, как бывает в подобных случаях, он стал думать о том, какое он производит впечатление. Он стал деловитым и внимательным, он свел брови и еще раз озабоченно наклонился над пациенткой, но никак не мог сосредоточиться.
– Так, понятно, – на всякий случай проборомо-
тал он.
Он повернул лампу, еще раз наклонился над Машей, еще более серьезно вгляделся. Он так долго смотрел, покачивая головой, что Маша устала и закрыла глаза.
– Ничего, ничего, еще немножко, – попросил Чесноков. – На какой зуб вы жалуетесь, на этот?
Маша кивнула головой.
– Периоститис ретромолярис. Ничего страшного нет, но лучше вам будет съездить в областную стоматологическую поликлинику.
– Сергей Петрович! Я не могу сейчас ехать, – взмолилась Маша. – Прошу вас. Если что – я потерплю.
Глядя на членов комиссии, Чесноков улыбнулся.
– Зачем же вам рисковать! В стационарных условиях вам сделают рентген и операцию проведут быстро, квалифицированно. Я просто здесь не имею права делать такую операцию.
Один из членов комиссии вежливо сказал:
– Позвольте взглянуть.
Чесноков передал ему зеркало.
Член комиссии взглянул и согласился:
– Совершенно верно, периоститис ретромолярис.
И вручил зеркало другому члену комиссии.
Тот тоже взглянул и кивнул головой:
– Периоститис ретромолярис.
Другие смотреть не стали.
– Ну, девушка, жаловаться на врача вам не приходится, – сказал первый, – диагноз поставлен верно. На денек съездите, послезавтра будете грызть орехи…
Потом он крепко пожал руку Чеснокову.
– Рад был познакомиться.
Остальные члены комиссии тоже пожали руку Чеснокову. И Котиков крепко пожал ему руку и даже подмигнул, что, мол, все в порядке, наша взяла!
В коридоре члены комиссии остановились, посмотрели на Котикова и развели руками в знак того, что полностью удовлетворены. И заведующий райздравом Котиков развел руками, мол, видите сами, какие у нас врачи.
Чесноков, едва закрылась за комиссией дверь, развеселился, как рапирой сделал выпад пинцетом, проткнув невидимого противника насквозь.
Только Маша расстроилась.
– Да ну вас! – сказала она и, не простившись, побежала прочь.
Этот случай серьезно повлиял не только на судьбу Чеснокова, но и на судьбу Маши. Поэтому мы пока оставим Чеснокова (пускай он подождет нас в этой позе) и вернемся ненадолго назад.
Случалось ли вам видеть праздничную демонстрацию в небольшом городе? Если бы я, как учитель, не был обязан участвовать в демонстрации вместе со своей школой, я ходил бы все равно. Особенно Первого мая. Бухают оркестры, и, так как городская колонна не слишком велика, мы слышим сразу все оркестры города. Мы идем, сбиваясь с ноги, и все время здороваемся: учителя – с родителями, врачи – с пациентами, девушки – с молодыми людьми. А когда приходится все время здороваться, невольно все время улыбаешься.
Здесь, на демонстрации, и произошло это знакомство утром, часов в одиннадцать.
Маша шла в колонне, держа под руку приятельниц, как они обычно ходят вечером по набережной.
Он стоял на тротуаре, прислонясь к столбу, и смотрел на проходящих мрачно. Видимо, он вышел на улицу просто потому, что все вышли.
Так они увидели друг друга в первый раз.
После демонстрации хорошо собраться своей компанией в комнате с открытым окном, когда ты почти на улице и в то же время дома. Из репродукторов доносится музыка, слышно все, что говорится и поется на улице, а здесь – несколько мальчиков, которые не танцуют, и побольше девочек, которые танцуют.
Здесь каким-то образом оказался и мрачный молодой человек – Костя. Так они увиделись второй раз.
– У вас плохое настроение? – спросила Маша.
– Пройдет, – сказал Костя.
– А я думала, мужчина не бывает несчастлив, я думала – только женщина.
– Что вы! – улыбнулся Костя.
Маша поняла, что он страдает и что причина серьезна и говорить о ней не следует.
Тут, как водится, Машу попросили спеть. Она присела на стул, настроила гитару и стала петь, поглядывая на Костю. С этой минуты как бы толстое стекло отделило от них все остальное.
Когда Маша кончила петь, Костя сказал:
– Потрясающе.
Маша положила гитару и пошла на улицу. Костя пошел за ней.
– Нет, это просто потрясающе, – еще раз сказал Костя.
Время от времени из-за стекла кто-то выпускал отдельную человеческую фигуру для того, чтобы они могли переглянуться по этому поводу.
– Я могу изобразить любое животное, – сказала Маша. – Какое вы хотите.
– Марабу, – сказал Костя.
Маша заложила руки за спину, согнулась и подозрительно, искоса повела глазом. Потом осторожно ступила ногой в сторону и приставила другую…
– Я могу даже неживой предмет. Говорите что.
– Шлагбаум, – попросил Костя, потому что кто-то в это время достал из-за стекла дорожный шлагбаум.
Маша подняла, соединив ладонями, руки, занервничала, поворачивая голову вслед машинам, проезжавшим слева направо и справа налево, наконец опустила руки, преграждая им путь, и только тогда успокоилась.
– Черт возьми, – сказал Костя.
И он рассказал ей про свое горе. У него была девушка, с которой он пошел в загс и заполнил анкеты. Им сказали, что две недели они могут подумать, а потом прийти расписываться. А неделю спустя девушка поняла, что любит другого, и в назначенный день не пришла.
Через некоторое время из-за толстого стекла вынули меня, и дочь сказала мне:
– Я выхожу замуж.
В загсе на полу стояли горшки с зелеными растениями, а на стенах висели репродукции известных картин.
– Здравствуйте, – профессионально улыбнулась им женщина, которая сидела за столом.
– Мы желаем вступить в брак, – сказал Костя.
– Очень хорошо, – сказала женщина. – Паспорта при вас?
– При нас, – сказал Костя и достал два паспорта.
Женщина полистала паспорта и вручила им два листа бумаги.
– В соседней комнате заполните анкеты.
Маша и Костя перешли в соседнюю комнату. Там тоже были зеленые ветки и репродукции картин.
– Давай, я знаю, как заполнять, – сказал Костя и мигом заполнил обе анкеты.
Женщина приняла у них анкеты и сказала:
– У вас есть еще время подумать о своем решении, приходите семнадцатого числа.
Но в назначенный день у Маши разболелся зуб. Вот тогда-то Чесноков, как мы помним, и отправил ее в областную поликлинику.
Закрыв глаза и грея щеку воротником кофточки, она ехала в поезде.
Прикрыв глаза и грея щеку кофточкой, она записалась на прием.
В три часа позвонил Костя.
– Это Костя, здравствуйте.
– Здравствуйте, Костя. А Маши нет дома, у нее заболел зуб, она поехала…
– Что случилось?
– Ничего не случилось, у нее заболел зуб.
– Сегодня среда, я ничего не понимаю!..
– Ну и что?
– Мы сегодня должны расписываться, я ничего не понимаю, сегодня среда!
– Ничего не случится, если вы пойдете в четверг.
– В четверг. – Костя рассмеялся. – В четверг! Понял вас. После дождичка в четверг!..
Он опять захохотал и повесил трубку.
Когда Маша вернулась и побежала в строительную контору, где работал Костя, ей сказали, что он взял расчет и уехал, куда – неизвестно.
Но вернемся к Чеснокову. Итак, он полностью удовлетворил комиссию, сделал выпад пинцетом и стал убирать инструменты.
В кабинет вернулась Ласточкина.
– Поздравляю, произвели благоприятное впечатление.
И вышла покурить.
Но в коридоре, проходя мимо нянечки, которая мыла пол, она сказала:
– Что-то сегодня наш Сергей Петрович сробел, не стал удалять зуб. И не такой трудный зуб, странно…
– Ай-яй-яй, – расстроилась нянечка. Она очень почитала Чеснокова.
Ласточкина ушла, а она все стояла, озадаченная полученным сведением.
Знакомая больная, проходя по коридору, даже спросила ее:
– Случилось что-нибудь?
– Вот мы говорим – Чесноков, Чесноков… Значит, и ему не все дано.
Тут из кабинета вышел Чесноков. Нянечка хотела его спросить о происшедшем случае, но не решилась. В конце коридора Чесноков оглянулся – обе женщины смотрели ему вслед.
Вернувшись домой, он завалился на диван и открыл книжку. Но почитать ему не удалось, постучали в дверь.
Это пришел Мережковский, нервный человек лет двадцати семи, который постоянно перед кем-нибудь преклонялся и кого-нибудь ненавидел. Так, он преклонялся перед Чесноковым, видел в его деятельности особую идею и выдержал по этому поводу немало боев со скептиками и маловерами.
