Иван Лажечников - Христиерн II и Густав Ваза

Вот глубина лукавства — пропасть
Бездонная, куда и Вельзевулу
Ужасно заглянуть!.. Нашла, однако ж,
Коса на камень; он искусно строит,
А я еще искусней разрушаю
Недаром я воспитан иезуитом!..
Увидим, чья возьмет!.. Расставим шашки,
И в таинство игры введем мы друга.

Итак, уверен ты, что я не шут.

Что ты шута личину только носишь;
А то бы мог ли я тебя любить!

Злодей устал! спит в первый раз спокойно.

Святое слово ты мне дал; пора исполнить:
Удобней времени нам не найти.

Готов... приличный час!.. Так слушай повесть
Ужасных дел. Не удивит тебя
Она — ты здесь довольно дел кровавых
Свидетелем уж был. И не хитра!
Как всем насилие начало, а конец
Безвестный гроб на дне морской пучины.
Не любопытству льстить я твоему хочу,
Не потешать тебя хитросплетенной сказкой —
Найдешь и без меня искусных краснобаев —
Но с кровию твоей беседовать хочу.
Не слухом, — нет, чем только бьется жизнь,
Ты должен мне внимать; хочу, чтоб мне
Наградой был из сердца крик глубокий,
Крик ворона над трупом жертвы, стон
Земли, когда она живых извергнет гробы.

Но, прежде чем начну, ты поклянись
Мне прахом матери, что волю ты мою
Исполнишь так же свято, как бы мать
Сама тебе ее передавала.

Клянусь.

     Что без меня ты не приступишь
К развязке никакой; что ты не только делом,
Иль, словом, даже взглядом не выронишь
Намека одного о тайне роковой.

Клянусь.

     Так начинаю, скоро полночь...
Екатеринин день!.. Забудь, где ты,
Кого ты слушаешь: молись — мы в храме,
И этот храм сукном подернут черным,
И в этом храме гроб стоит...
              Молись!..
Под белой пеленой в нем мать твоя лежит.

О, Господи! благослови ее!
Прострите, ангелы, над ней крыле свои!

Ей имена даны: Екатерина,
Кронсгельм по муже, по рожденью Ваза.
Была она зари весенней краше,
И лилии белее, непорочней
Была ее душа; — добра, как агнец,
На помощь ближнему стрелы быстрей.
И выбрала она по сердцу друга,
И сердце отдала ему с рукой.
Спроси ты всякого, кто знал Кронсгельма,
И скажут все, что генерал Кронсгельм
Достоин был ее по всем правам.
Восторгами любви часы они считали.
Счастливая! знать, возбудила зависть
Ты Неба самого. Христиерн увидел
Екатерину — и... желаньем воспалился.
Власть, почести, услуги, злато, страх, —
Все, все испытано, что мог он испытать;
Ничто не помогло. Но Христиерна ль
Страстям когда преграды знать? Похитил
Он мать твою, и лилия стопой
Порочною осквернена, и агнец,
Испив насильственно из ядовитых струй,
В страданиях жизнь кончил...

               А отец?

Отец?.. Еще задолго до того
Против насилия последний крик его
В морской пучине заглушён

О, Господи! и жив еще злодей!
Нож, нож!

     Нет ничего!.. Обломком стула...
Подушкой...

      Тише, тише, ты разбудишь
Его.

   Да, разбужу, чтоб смерть
Ужаснее лицом к лицу он видел...

Безумный! стоит лишь — удар шнурка,
И стража явится скорее мысли.
Хотя б успел?.. зачем?.. он должен жить:
Я требую того... ты мне клялся.

Клялся безумный!.. да!

           И не было кому
Позора матери досель отмстить!

Был сын у ней еще... Гаральд: я — старший,
А ты — меньшой.

         И ты, ты столько лет
Жизнь маешь на земле, ешь, пьешь и — шутишь?

Шучу!.. шучу, любезный брат!..
Да мало этого, я забавляю
Убийцу матери моей, отца,
Когда печален он, гоню печаль
С чела, изрытого злодейской думой;
Служу ему лазутчиком, слугой,
Какого он вернее не имел;
И более — его хранитель — гений,
Смотрю за ним я неусыпным оком,
Как за дитёй своим, чтобы убийцы нож
Его на праздниках народных не коснулся,
Чтоб яду не подсыпали ему
На тайных оргиях, в любимое вино:
Все сам я пробую сперва... Шучу,
Любезный!.. но пора придет — развязка шутке!
Он должен жить, я говорю,
И будет долго жить, пока Господь
Не позовет его к суду другому.
Уж близок грозный срок — покуда тайна —
И жизнь ему тошнее будет смерти.
Беду он эту и во сне не видит.
Все помыслы, все бытие его
Теперь устремлены, как плен Густава
Упрочить навсегда: а там... куют
На самого железа вечные.
Но чтобы силы разделить злодея,
Чтоб жертвой лакомой развлечь его,
Скорей дадим свободу Эриксону —
На этих днях... тем лучше, чем скорей,
Пока лукавый упоен счастливым
Успехом замыслов своих лукавых,
Пока не родилися подозренья.
Ты будешь помогать... не спрашивай,
Где, как и чем; узнаешь, время будет.

Готов исполнить все, хоть в ад вели
Сойти, чтобы достать орудья мести.

Теперь я расскажу тебе, где был я
По смерти матери, и от кого
Узнал я тайну нашего семейства.
Короток мой рассказ: к монахам отдан,
И там воспитан был у иезуита.
Духовника он матери был друг
И, искушению когда прошла пора,
Он рассказал мне все, что слышал ты.
Тогда же в сердце зароилось мщенье;
Рука моя не раз кинжал точила;
Но я, лукавством искушен, другой
Искусней и вернее план придумал.
Христьерн шутов любил: я сделался шутом,
И скоро шутками обитель возмутил.
Ютландии правитель, Магнус Мундс,
Меня увидел... полюбил, увез,
Пристроил у себя, направил к цели...
И наконец Христьерну подарил.
Три года здесь...

         Неужели он не знает,
Что ты Кронсгельма сын?

            Проникнул тотчас,
Меня ж ни в чем не подозревает он.
Что до тебя, безвестный сирота,
Воспитан королем, пошел ты в гору
И у руки его стоишь, любимый паж!

Недаром я его возненавидел.

Вот все... Да, да, я позабыл сказать,
Был сын у них, отвергнутый законом.

Где ж он?

     Быть может, первый детский крик
Его в полночный час был задушен
Наемного рукой злодея; может быть,
И видела одна луна, как ангел смерти
На зеркале холодных вод писал
Таинственный свой круг... Мир мертвым!