Иван Лажечников - Христиерн II и Густав Ваза

(Прекрасная, завидная судьба!
Ровесники мои теперь гуляют,
Где вздумалось, свободные, как ветер,
Который на конях ретивых обгоняют.
Как перья шлемов их волнуются приятно!
Как солнце в золотой броне горит!
От топота коней стонает поле;
Копыта их взрывают мураву
И мечут с нею стыд в ряды отставших).
Рудольф, Иоган, из вас кто победитель?

Конечно, бедный Эрик, уж не ты!

Что, что за крик?.. Не возмущенье ль?
Не посягают ли на жизнь мою?
Кто смел?.. Меня... помазанника Бога?

Спокоен будь... заснул было я сам
И закричал во сне...

              Когда я сплю,
На страже ты, мой верный паж!
Ты знаешь, я тебе вверяю
Жизнь драгоценную царя и с ней народа.
Со мною ты, так я спокоен, и опять
Могу вздремнуть. Три ночи и три дня
Глаз не смыкал.

        (И даже помечтать
О счастье не дает! Спи, злой старик,
Ведь только и часов у твоего народа
Без страха, без ярма, пока ты спишь.

Да, милые друзья, теперь на воле
Отвагу юности пытаете вы в играх
И жизнью тешитесь, а кто и посчастливей,
Против врагов отечества со славой
Переломил копье уж не одно.
А я — невольник... я судьбой назначен
В сиделки, в нянюшки к больному старику;
Тру ноги той рукой, которая должна
Смирять коней, мечом отцов владеть;
Бужу последние я искры жизни
На гибель тысячей, той жизни,
Которую б хотел сам задушить.
Прекрасная, завидная судьба!

Я про отечество как будто молвил?
Отечество! да где ж оно для сироты,
Который ни отца, ни матери не знал,
Не знает места, где родился?)

Где ты, мое дитя? дай голову свою.
Вот так... Как мягок шелк твоих волос!
Как пальцам в них блуждать приятно!

(Зачем на голове мой каждый волос
В змею не обратится, чтоб тебя,
Злодея, столько раз на смерть ужалить,
Сколько ты совершил злодейств!)

Нет, не могу заснуть: все он в глазах
Мерещется в моей короне и порфире.
Как нагло на меня глядел мятежник!
Как дерзко мне с усмешкой погрозил!
Не я, Густав властителем казался.
Нет, не засну, пока живой иль мертвый,
В цепях не явится передо мной
Крамольный Швед.
          В окно взгляни-ка, Эрик,
Не едет ли корабль от шведских берегов?
Ты молод... зоркий глаз с усердьем вместе
Далеко видят.

       Нет, я ничего не вижу;
Валы одни бегут по синеве пустыни,
Все ту же без конца неволи тянут песнь.
(Постой, помучаю его). Однако ж
Взмахнул крылом как будто белый парус.

Когда бы он?.. Заступница, Бригитта!
Будь ласкова, дохни попутный ветр
И приведи корабль мой драгоценный;
Устрою новый храм я в честь твою.

Вот ближе... Нет, мой верный глаз предатель,
Мне пену вод за парус показал.

Как, Небо, ты ко мне сурово!
Тебя ль молением не утомлял?

Опять... как будто холст ветрил надулся,
Как будто иглы мачт пронзают воздух!
Ах! я обманут... виноват:
То чаек пестрая семья,
Качаяся на синем гребне волн,
Печально выкликает бурю.

Вещун негодный! бурю?.. лжешь!
Да знаешь ли, что голова моя,
Что мой венец у этих вод в залоге?
Да знаешь ли, что море это
Несет сокровище, которое не купишь
На золото ганзейского союза?
Когда бы не любил тебя так много,
Я вырвал бы глаза у злого вещуна.

Давно пора!

      Вот ты уж и надулся,
Мое дитя, мой баловень негодный!
Поди ко мне...

        и скрепим мировую.
Кто скажет, отчего так Эрика люблю!
Хотел бы я подчас тебя и пожурить,
Да в сердце гнев спешит тотчас улечься.

У вас есть дочь: поберегите
Любовь свою и ласки для нее.

Щенок слепой, тебе ль учить меня,
Кому их расточать я должен!

               Вести!
Бесценны вести, мой король бесценный!
Что дашь за них?

        Торгаш всегда товар
Показывает свой, а там и цену
Запрашивает он.

        А если знает,
Что покупщик таков, что может все
Забрать, и пфеннига не заплатя?

И может за утай велеть повесить!

Каков купец! упрямый похоронит
В земле товар. Сокровище-товар!
Горя желанием иметь его,
Святых мольбой и данью утомляли;
В тревоге дни, без сна все ночи проводили.

Не может быть, что ты... нет, эту весть
Мне пушки пасть расскажет, не твоя.

Та будет медная, теперь моя
Покажется тебе за золотую.

На, вот твои уста озолотить!
Но если дашь не то, что ожидаю,
Велю тебя соломою набить.

Не я один, покорный твой слуга, —
Твои три королевства знают,
Как обещания ты держишь верно;
И потому спешу скорее к делу.
По должности моей шныряя там,
Где люди есть, где только есть язык,
Чтоб усладить твой слух на сон грядущий,
И наконец концов наскучив слышать
Одно и то ж, что все тебя боятся,
А любят лишь лазутчики твои...

Да кто ж им, дуракам, сказал, что я
Любви червей презренных добиваюсь,
Которых задавить могу ногой!
Потом?.. скорей!

        Я на берег морской
В раздумье том стопы мои направил,
Что может быть там ловлею потешусь
Такой, какая мне и в жизнь не удавалась.
Как в руку сон: гляжу — челнок волна
Волне передает, то пеной надуваясь,
То золотым стеклом смиренно расстилаясь,
И шасть ко мне, к моим-таки ногам.
«Что шлет-то мне Один?» — подумал я,
И с этим словом прыг из лодки.
Рыбак, не молодых, не старых лет,
Пал на колена, стал творить молитву,
И так молился горячо, что слезы
Струями по лицу его бежали.
На мой вопрос, откуда и за что
Он так усердно молится, рыбак
Мне рассказал, что буря занесла
Его далече к шведским берегам,
И что на родину теперь он возвратился;
А что он видел, слышал там, лишь вспомнить,
Так дыбом волосы на голове встают.