Фридрих Горенштейн - Бердичев
Макар Евгеньевич. Каждый солдат на фотокарточку денег не пожалеет. По себе помню.
Рахиль. Но ведь моей Рузичке семнадцать лет.
Дуня. А Миле тридцать один. В самый раз. Ты знаешь, сколько у Тайберов есть денег? Если взять нас всех на вес и поставить мешок с их деньгами, так мешок перевесит.
Рахиль. Ой, что тебе сказать, Дуня? Если б я удачно выдала Рузичку замуж, мне бы стало светло в глазах.
Луша выходит с ребенком на руках.
Луша (к Рахили). Рахиль Абрамовна, дрова я сложила.
Рахиль. Ну, зайдешь, Лушенька, я тебе заплачу… Ну-ка дай мне твоя лялька… (Берет ребенка.) Как его зовут?
Луша. Тина…
Рахиль (улыбается). Тиночка… Ату, агу… Ой, пока эти дети вырастают… Я помню, как я была беременна Рузей, как вчера это было, а уже семнадцать лет… Мэйлэ… Ладно… Помню, как я сидела на балкон, выпила стакан молока, мне стало плохо, и Капцан, это мой покойный муж, отвез меня в роддом… Ой, вэй з мир… Тиночка, агу, агу… Луша, но это не от немца? А то как я держу ее на руках, вот так я ее брошу на землю…
Луша. Что вы, Рахиль Абрамовна… Тут один наш русский работал в комендатуре истопником…
Рахиль (улыбается). Тиночка, агу, агу…
Дуня. Так, Рахиль, что мне Тайберу сказать?
Макар Евгеньевич. А что говорить? Я считаю, пусть познакомятся молодые.
Рахиль (вздыхает). Пусть познакомятся, в добрый час…
Злота (кричит с веранды). Рухл, мясо на мясорубку делать?
Рахиль (отдает ребенка Луше). Вот она мне кричит… (Поднимается на веранду.) Малоумная, вус шрайсте? Что ты кричишь? Гоем должны знать, что у нас есть дома мясо?
Злота (хватается за лицо). Боже мой, боже мой, она пьет мою кровь… (Уходит.)
Рахиль (сердито про себя). Злоте-хухем… Злота-умница… Кричит на весь двор… Гоем должны знать, что у нас есть дома мясо… У меня они бы знали, что в заднице темно, больше ничего… (Уходит.)
Из-за сараев показывается Витька, весь в крови.
Витька (смеется). Я уже получил. (Прикасается к волосам и показывает Макару Евгеньевичу красную, окровавленную ладонь. Смеется.) Макар Евгеньевич, я уже получил…
Занавес
Картина 3-я
В большой комнате накрыт стол в духе роскоши 46-го года. Стоят эмалированные блюда с оладьями из черной муки, тарелка тюльки, несколько банок американского сгущенного молока, жареные котлеты горкой на блюде посреди стола, картошка в мундире, рыбные консервы, бутылки ситро и бутыль спирта. У окна обновка — тумбочка с выдвижными ящиками, на ней приемник с проигрывателем «Рекорд». В углу елка, украшенная бумажными цветами и ватой. За столом Рахиль, Сумер, его жена Зина, Пынчик — крепкий низенький майор в орденах и медалях, Дуня, Макар Евгеньевич, Рузя, Миля, его мать Броня Михайловна Тайбер, его отец Григорий Хаимович Тайбер, Люся, Виля. Злота ходит по кухне, гремит посудой, иногда показывается в дверях.
Григорий Хаимович (весело). Давайте выпьем еще. (Чокается с Дуней.)
Макар Евгеньевич (смеется, грозит пальцем). Григорий Хаимович, здесь муж присутствует. Броня Михайловна, вы заметили? Тут будут две свадьбы: Миля с Рузей и Григорий Хаимович с моей Дуней.
Броня Михайловна (смеется). Ничего, я ему разрешаю. А я к сыну перееду и буду жить у Рахили Абрамовны.
Рахиль. Пожалуйста. Мне никто не тяжелый на голове.
Дуня (смеется). Люблю одесских евреев, они веселые.
Рахиль. Бердичевские евреи тоже веселые. (Берет тюльку, начинает ее медленно жевать. К Виле.) Возьми тюльку.
Виля (тихо). Не хочу.
Рахиль. Не хочешь, так не надо.
Григорий Хаимович (с красным лицом, поет). «Лоз лыбен ховер Сталин, ай-яй-яй-яй, ай…»
Миля (парень с бритым футбольным затылком). Э, батя, так не пойдет. Где больше двух, говорят вслух. (К майору.) Правильно, Петр Соломонович? Где больше двух, говорят вслух. А тут за столом две нации.
Григорий Хаимович. Но это еврейская песня о Сталине.
Пынчик. Не Сталин, а товарищ Сталин…
Макар Евгеньевич. Раз еврейская песня, значит, надо петь по-еврейски. У нас все нации равны. А ты, Миля, переводи мне.
Рахиль. Я эта песня тоже знаю, мы ее учили в клубе «Безбожник»… Ой, вэй з мир… (Показывает на Рузю.) Ее покойный отец так хорошо танцевал, но когда я с ним познакомилась, я сказала: ты не будешь ходить в кружок, там слишком много девушек. (Смеется.) Ой, вэй з мир… Такой отец у нее был.
Рузя. Ай, мама, перестань, нашла время.
Григорий Хаимович. «Лоз лыбен ховер Сталин, ай-яй-яй-яй, ай…»
Рахиль (подхватывает). «Фар дем лыбен, фар дем наем, ай-яй-яй-яй…»
Миля (переводит). «Пусть живет товарищ Сталин, ай-яй-яй-яй, ай… За жизнь за новую, ай-яй-яй-яй…»
Рахиль. «Фар Октобер революци, ай-яй-яй-яй, ай… Фар дер Сталине конституци, ай-яй-яй-яй…»
Миля. «За Октябрьскую революцию, за Сталинскую Конституцию…»
Сумер (в такт поющим). «Лах, лах, лахес… Лах, лах, лахес…»
Дуня. А это что за песня?
Сумер. Это еще при Николае, когда я служил, вся рота пела, а я кричал: лах, лах, лахес… Мне унтер разрешил, потому что я иудейского вероисповедания и не могу петь русская песня. Тогда не говорили — еврей, но иудейского вероисповедания.
Макар Евгеньевич. Так это ведь еврейская песня.
Сумер. Еврейская? Я ее не знаю. (Смеется.) Я знаю одну хорошую еврейскую песню про неряшливую жену.
Рахиль. У меня брат очень веселый… Он хойзекмахер… Он большой насмешник.
Зина. Но когда над кем-то надо смеяться. Когда над ним смеются, он не любит. Сейчас я вам расскажу про мой муж. Когда я с ним иду в кино, и, только тушат свет, чтоб пустить картина, он сразу засыпает. Недавно он во сне раздел в кино галоши и забыл их там.
Сумер (Зине). Ты лучше расскажи, как ты прятала мои папиросы… Она не хочет, чтоб я курил, так я спрятал папиросы в ее туфли, и она не могла найти. (Смеется.)
Макар Евгеньевич. Товарищ майор, скажите тост, а то народ заскучал.
Рахиль. Пынчик, скажи тост, чтоб мы были здоровы…
Макар Евгеньевич. Тосты нельзя подсказывать со стороны.
Рахиль. Мы не со стороны. Он майор, но для нас он Пынчик. Это наш двоюродный брат из местечка Чуднов. Ой, боже мой, там всех его родных убили, а он был на фронт и остался живой. Ты помнишь тетю Элька, Пынчик?
Пынчик. А что же, я не помню тетю Эльку?.. Колхозница, передовик.
Рахиль. Ой, какая она была колхозница… Чуть что, она председателю колхоза кричала: «Ты мэне з Эльки не скынешь…» Она только по-украински говорила и по-еврейски. По-русски она говорить не умела… Вот Злота ее хорошо помнит… Злота, чего ты там на кухне сидишь? (К Рузе.) Рузичка, чего ты молчишь?
Броня Михайловна. Она показывает свою скромность.
Григорий Хаимович. Молчаливая жена — это клад. (К Миле.) Мой сын, тебе повезло.
Миля. Мне всегда везет… Знаете анекдот?.. «Арон, ты играешь на тромбон?» — «Я нет, но мой брат да…» — «Что да?» — «Тоже не играет». (Смеется.)
Дуня. Люблю одесситов.
Макар Евгеньевич (запевает, все подхватывают, кроме Сумера). «Если на празднике с нами встречается несколько старых друзей, все, что нам дорого, припоминается, песня звучит веселей».
Рахиль (у двери, тихо). Злота, куда ты несешь котлеты? Ведь есть на столе.
Злота. Это твои котлеты, а это мои котлеты.
