Фридрих Горенштейн - Бердичев
Обзор книги Фридрих Горенштейн - Бердичев
Фридрих Горенштейн
Бердичев
Действующие лица
Рахиль Капцан, урожденная Луцкая.
Рузя, Люся, ее дочери.
Марик, Гарик, внуки, сыновья Рузи.
Виля, ее племянник.
Злота, ее старшая сестра, портниха, живет с ней в одной квартире.
Сумер, ее брат, заведующий швейной артелью.
Зина, его жена.
Миля Тайбер, муж Рузи, фотограф на заводе «Прогресс».
Броня Михайловна Тайбер, его мать.
Григорий Хаимович Тайбер, его отец.
Быля Шнеур, двоюродная сестра Луцких.
Йойна Шнеур, ее муж, работает в лагере военнопленных, заведует буфетами на железной дороге.
Пынчик (Петр Соломонович), двоюродный брат Луцких, майор.
Бронфенмахер, сосед Луцких по дому.
Беба, его жена.
Макар Евгеньевич, сосед Луцких по дому, сапожник-кустарь.
Дуня, его жена.
Луша, мать-одиночка, уборщица во дворе Луцких.
Стаська, молодая украинская полька, живет в доме Луцких.
Колька Дрыбчик, Витька Лаундя, дворовые мальчишки.
Сергей Бойко и его жена Фаня Бойко, соседи Луцких по дому
Зоя, их дочь.
Борис Макзаник, заводской поэт.
Полковник Маматюк, герой освобождения Бердичева, позже отставник.
Полковник Делев, Герой Советского Союза, позже отставник.
Вшиволдина, жена полковника.
Овечкис Авнер Эфраимович и Овечкис Вера Эфраимовна, московские евреи.
Картины 1-я и 2-я происходят в один день лета 1945 года, 3-я и последующие картины происходят в разные годы, начиная с 1946 и кончая серединой 70-х годов.
Действие первое
Картина 1-я
Квартира в доме из серого кирпича с пузатыми железными балконами, который выстроил еще до революции местный бердичевский богач доктор Шренцис. Большая комната, очевидно, в прежние времена, при старых хозяевах, — столовая. Под высоким потолком вдоль стен лепной орнамент, довольно аляповатый, из каких-то цветочков и птичек, сейчас к тому же пыльный и грязный. Высокая, до потолка, кафельная печь также покрыта цветным орнаментом. Окна кажутся узкими от полуторной высоты. В окна видно разросшееся дерево и электрический столб, на котором железная шляпа — абажур без лампочки. Далее узкий булыжный переулок, пустырь, огражденный колючей проволокой, крыши одноэтажных домов, несколько обгорелых развалин и на горизонте упирающийся в небо силуэт красивой водонапорной башни, расположенной в центре города. Посреди комнаты стоит старый, но крепкий дубовый стол, покрытый клеенкой, несколько старых стульев и свежеструганых табуретов, очевидно, чтобы дополнить стулья, которых мало для живущей здесь семьи. Вдоль стены буфет с чашками, старый книжный шкаф и платяной шкаф. Все явно из разных гарнитуров, сборное. На буфете гипсовый бюст Ленина и два кувшинчика, из которых торчат красные бумажные цветы. На стене над продавленным диваном — некогда хорошей кожи, ныне же ободранном — висит портрет Сталина. Высокие белые двери ведут в другую комнату, там видна железная кровать и над ней коврик базарной живописи «Утро в сосновом бору». По комнате шумно и тяжело ходит Рахиль, женщина лет сорока, в лице, фигуре и жестах которой чувствуется нечто лошадиное. Крепкими своими руками она хватает стоящие на подоконнике банки с вареньем и бутыли с наливкой, встряхивает их, нюхает, заглядывает внутрь, пробует. При этом губы ее постоянно шевелятся, а глаза быстро, по-охотничьи, смотрят на Вилю, бледного подростка, который делает вид, что не замечает метаний Рахили, и, сжав ладонями уши, читает у стола книгу. Рахиль не может затеять шумный скандал, поскольку в соседней комнате сестра ее Злота примеряет платье своей заказчице Вшиволдиной, жене полковника. Злота — маленькая, со скрюченными пальцами, оттопыренными губками, к которым всегда что-нибудь прилеплено: нитка, шелуха семечка, хлебные крошки… Злоте под 50, у нее плоскостопие, ходит она, осторожно ставя ноги, как по льду.
Злота (напевает, делая наметки). «Тира-ра-рой… Птиче-чка, пой…»
Вшиволдина. Зинаида Павловна, под рукой немного тянет.
Злота. Меня зовут Злота Абрамовна.
Вшиволдина. А мне больше нравится Зинаида Павловна… Вы согласны? (Смеется.)
Злота (тоже смеется). Пожалуйста… Пусть будет Зинаида Павловна… «Тира-ра-рой, птичечка, пой…» Тут будет встречная складка. Снимется, подрежется. Я вам сделаю комплимент: я люблю, когда у заказчицы хорошая фигура…
Рахиль (тихо, как бы про себя). Суют ложки… Ложки суют… Пробуют, пробуют… Нор мы квыкцех… Получают удовольствие… Мои дети никогда не берут чужое… (Замечает, что из бутылки особенно много выпито.) Виля, Виля, Виля…
Виля (тихо). Сама ты воровка…
Рахиль (словно обрадовавшись, тихо). Я воровка? Чтоб ты лежал и гнил, если я воровка. (Поднимает правую руку.) От так, как я держу руку, я тебе войду в лицо…
Виля. На… (Дает ей дулю.)
Злота. «Тира-ра-рой, птичечка, пой…» (Вшиволдиной.) Подождите, я возьму сейчас нитки для наметки. (Выходит в столовую, тихо.) Боже мой, ведь стыдно перед человеком…
Рахиль. Ты молчи… Вот сейчас ты схватишься за свои косичечки… Сейчас начнешь танцевать перделемешку…
Злота (хватается за лицо). Боже мой… (Уходит.)
Виля. На… (Дает Рахили дулю.)
Рахиль. Чтоб ты опух, так было бы хорошо… (Ходит, встряхивает банки и бутылки.) Суют ложки… Пробуют… Так было бы хорошо… Так было бы хорошо… (Ругательства она произносит про себя, только шевеля губами, а вслух повторяет: «Так было бы хорошо».)
Злота. Мадам Вшиволдина, пройдите к зеркалу.
Вшиволдина входит в столовую и начинает вертеться перед зеркалом.
Рахиль (к Вшиволдиной). Ну, как товарищ полковник? Что-то я его не видела на партконференции.
Вшиволдина. Он уехал в Западную Белоруссию, там у брата неприятности. Полюбил девушку, а родители против: за коммуниста замуж не пойдет. Они всех русских там называют коммунистами.
Рахиль. Да, что я не понимаю: политика партии ыв национальный вопрос? Вы с какого года в партии, товарищ Вшиволдина?
Вшиволдина. С сорок третьего.
Рахиль. Так вы еще молодой коммунист. Если сейчас мы имеем сорок пятый, то вы имеете стаж два года. Ну, тоже неплохо. А я, слава Богу, в партии с 28-го года. Мой муж — тоже член партии, убит на фронт. Вот я вам сейчас покажу. (Достает из буфета старую, туго набитую бумагами сумку, вытаскивает несколько бумаг.) Вот написано: пал смертью храбрых в районе города Изюм.
Вшиволдина. Это под Харьковом… Да, там в сорок третьем жуть что творилось.
Рахиль. Жуть, а? Так он должен был туда попасть. (Начинает плакать.) Я осталась с двумя сиротами. Младшая, Люся, скоро должна прийти из школы, отличница, а старшая, Рузя, учится в техникуме… И вот, племянник (показывает на Вилю), круглый сирота, моей покойной сестры сын, а эта моя сестра еле ходит. (Показывает на Злоту.)
Вшиволдина. Не расстраивайтесь, у многих на войне погибли родные. Что ж сделаешь…
Рахиль (всхлипывает). Бердичев освободили зимой 44-го года, а летом я с детьми уже была здесь. Я приехала по вызову горкома партии, как старый коммунист. Мой муж тоже был коммунист, работник типографии… Вот у меня ключи здесь в сумке, видите? Этот ключ от буфета, а этот от шкафа, которые я оставила здесь в 41-м году… Я знаю, где мои вещи, где моя мебель… Моя мебель в селе Быстрик… Рассказывают, что молочница, которая нам носила молоко, приехала с подводой и забрала всю мою мебель. Ей она понравилась. Но что, я пойду в Быстрик, чтоб мне голову сняли? Вот эта вся мебель, вот этот стол, кровать, буфет, стулья, диван — это все мне органы НКВД дали. Сначала меня горком направил завстоловой НКВД. А теперь меня направили на укрепление кадров в райпотребсоюз. К чему я это говорю, товарищ Вшиволдина? Здесь за стеной живет некий Бронфенмахер из горкомхоза, который только хочет ходить через моя кухня… Что вы скажете, товарищ Вшиволдина, он имеет право устроить себе черный ход через моя кухня и носить через меня свои помои? В землю головой чтоб он уже ходил… На костылях чтоб он ходил… Что, я не знаю, родители его были большие спекулянты, их в 30-м году раскулачили.
