Александр Островский - Том 8. Пьесы 1877-1881
Зыбкина. Приготовлю, мой друг, много приготовлю.
Платон (садится, опуская голову). От вас-то я, маменька, не ожидал, — признаться сказать, никак не ожидал.
Зыбкина. Зато деньги будут целее, милый друг мой.
Платон. Всю жизнь я, маменька, сражаюсь с невежеством, только дома утешение и вижу, и вдруг, какой удар, в родной матери я то же самое нахожу.
Зыбкина. Что то же самое? Невежество-то? Брани мать-то, брани!
Платон. Как я, маменька, смею вас бранить! Я не такой сын. А только ведь оно самое и есть.
Зыбкина. Обижай, обижай! Вот посидишь в яме-то, так авось поумнее будешь.
Платон. Что ж мне делать-то? Кругом меня необразование, обошло оно меня со всех сторон, одолевает меня, одолевает. Ах! Пойду брошусь, утоплюся.
Зыбкина. Не бросишься.
Платон. Конечно, не брошусь, потому — это глупо. А я вот что, вот что. (Садится к столу, вынимает бумагу и карандаш.)
Зыбкина. Это что еще?
Платон. Стихи буду писать. В таком огорчении всегда так делают образованные люди.
Зыбкина. Что ты выдумываешь!
Платон. Чувств моих не понимают, души моей оценить не могут и не хотят; вот все это тут и будет обозначено.
Зыбкина. Какие ж это будут стихи?
Платон. «На гроб юноши». А вам читать да слезы проливать. Будет, маменька, слез тут ваших много, много будет. (Задумывается, пишет и опять задумывается.)
Входит Филицата с узлом.
Явление седьмоеЗыбкина, Платон, Филицата.
Филицата. Вот я тебе яблочков принесла! На-ка! (Отдает узел.) Салфеточку-то не забудь, хозяйская.
Зыбкина. Спасибо, Филицатушка, об салфетке попомню.
Филицата. Освободи-ка нас на минутку, нужно мне Платону два слова сказать.
Зыбкина. Об чем же это?
Филицата. Наше дело, мы с ним только двое и знаем.
Явление восьмоеПлатон, Филицата.
Филицата. Послушай-ка ты, победитель!
Платон. Погоди, не мешай! Фантазия разыгрывается.
Филицата. Брось, говорю! Не важное какое дело-то пишешь, не государственное. Я послом к тебе.
Платон (пишет). Ничего хорошего от тебя не ожидаю.
Филицата. В гости зовут.
Платон. Когда?
Филицата. Сейчас, пойдем со мной! Провожу я тебя в сторожку, посидишь там до ночи, а потом в сад, когда все уснут. По обыкновению, как и прежде бывало, ту же канитель будем тянуть.
Платон. Не до того, я очень душой расстроен.
Филицата. А ты выручи меня! Приказала, чтоб ты был беспременно.
Платон. Да ведь это мука моя, ведь тиранство она надо мной делает.
Филицата. Что ж делать-то! Не ровная она тебе… а ты бы уж рад… Мало ль что? Чин твой не позволяет.
Платон. Скоро что-то; давно ль виделись! Прежде, бывало, дней через пять, через шесть.
Филицата. Значит, нужно. Оказия такая случилась.
Платон. Что еще? Говори, не скрывай.
Филицата. Слушай меня! Надежды ведь ты никакой на нее не имеешь?
Платон. Какая надежда! На что тут надеяться!
Филицата. Значит, и жалеть о ней тебе много нечего.
Платон. Не знаю. Как сердце примет. Тоже ведь оно у меня не каменное.
Филицата. Ну, авось не умрешь. Ее за енарала отдают.
Платон. За генерала?
Филицата. Да. Так уж ты тут при чем? Что ты против енарала можешь значить?
Платон. Где уж! Такая-то мелочь, такая-то мелочь, что самому на себя глядеть жалко. (Качая головой.) Но кто ж этого ожидал.
Филицата. Так пойдем. Должно быть, проститься с тобой хочет.
Платон. Приказывает, так надо идти. Вот она, жизнь-то моя: одно горе не оплакал, — другое на плечи валится. (Махнув рукою.) Одни стихи не кончил, другие начинай! (В задумчивости.) Вот и повезут… и повезут нас врозь, — ее в карете венчаться с генералом, а меня судебный пристав за ворот в яму.
За сценой голос Грознова: «Если б завтра да ненастье, то-то б рада я была».
Это что ж такое?
Филицата. Должно быть, Сила Ерофеич вернулся; в трактире был с нашими: с дворником да с садовником.
Голос за сценой: «Если б дождик, мое счастье».
Ну он и есть.
Входят Зыбкина и Грознов.
Явление девятоеПлатон, Филицата, Зыбкина, Грознов.
Грознов (поет). «За малинкой б в лес пошла». (Садится на стул.)
Филицата (Зыбкиной). Угомони ты его! Он теперь уснет, как умрет. А сына твоего я с собой уведу.
Зыбкина. Пущай идет. Своя воля, не маленький.
Филицата и Платон уходят.
Грознов (поет). «За малинкой б в лес пошла». Где он тут?
Зыбкина. Кто он-то?
Грознов. Приказчик этот. Вот он теперь поговори со мной! Я его. (Топает ногами.)
Зыбкина. Он давно ушел, Сила Ерофеич.
Грознов. Подайте его сюда! Смеяться над Грозновым!.. Вот я ему задам!
Зыбкина. Да где же его взять-то?
Грознов. Ты смеяться надо мной? Ах ты, молокосос! Что ты, что ты! Ты знаешь ли, что такое Грознов… Сила Грознов?.. Грознов герой… одно слово… пришел, увидел, ну, и кончено. Это только уму… у… у… непостижимо.
Зыбкина. Ах, скажите пожалуйста!
Грознов. Молодой Грознов… ну, да не теперь, а молодой.
Зыбкина. Ах, как это интересно.
Грознов. Была женщина красавица, и были у нее станы ткацкие, на Разгуляе… там далеко… в Гав… в Гав… в Гавриковом переулке и того дальше… Только давно это было… перед турецкой войной. Тогда этот турка взбунтовался, а мы его били… за это… Вот каков Грознов! А ты шутить!.. Мальчишка.
Зыбкина. Ну, и что же эта женщина, Сила Ерофеич?
Грознов. Вот и полюбила она Грознова… и имел Грознов от нее всякие продукты и деньги… И услали Грознова под турку… И чуть она тогда с горя не померла… так малость самую… в чем душа осталась. А Грознов стал воевать… Вот каков Грознов, а ты мальчишка! У… у…у… (Топает ногами.)
Зыбкина. Дальше-то, дальше-то что, Сила Ерофеич?
Грознов. Только умереть она не умерла, а вышла замуж за богатого купца… очень влюбился; такая была красавица… по всей Москве одна. Первая красавица в Москве, и та любила Грознова… Вот он какой, вот он какой.
Зыбкина. И уж вы после эту женщину не видали?
Грознов. Как не видать, видел. (Поет.) «За малинкой б в лес пошла».
Зыбкина. Чай, не узнала вас, отвернулась, будто и незнакомы?
Грознов. Ну, нет. Тут такая история была, такая история, что и думать, так не придумаешь.
Зыбкина. Уж вы, будьте столь добры, доскажите до конца.
Грознов. Вот пришел я в Москву в побывку, узнал, что она замужем… расспросил, как живет и где живет. Иду к ней, дом — княжеские палаты; мужа на ту пору нет… Как увидала она меня, и взметалась, и взметалась… уж очень испугалась… Муж-то ее в большой строгости держал… И деньги-то мне тычет… и перстни-то снимает с рук, отдает, я все это беру… Дрожит, вся трясется, так по стенам и кидается; а мне весело. «Возьми что хочешь, только мужу не показывайся!» Раза три я так-то приходил… тиранил ее… Ну, и стал прощаться, надо в полк идти, — а она-то себя не помнит от радости, что покойна-то будет… И что же я с ней тогда сделал… по научению умных людей… Мудрить-то мне над ней все хотелось… Взял я с нее такую самую страшную клятву, что ежели эту клятву не исполнить, так разнесет всего человека… С час она у меня молилась, все себя проклинала, потом сняла образ со стены… А клятва эта была в том, что ежели я ворочусь благополучно и что ни истребую у нее, чтоб все было… А на что мне? так пугал… И клятва эта вся пустая, так слова дурацкие: на море на океане, на острове на буяне… В шею бы меня тогда… а она — всурьез… Так вот каков Грознов!
Зыбкина. А что ж дальше-то?
Грознов. Ничего. Чему быть-то?.. Я всего пять дней и в Москве-то… умирать на родину приехал… а то все в Питере жил… Так чего мне?.. Деньги есть… покой мне нужен, вот и все… А чтоб меня обидеть, так это нет, шалишь… Где он тут? Давайте его сюда! (Топает ногами, потом дремлет.) «За малинкой б в лес пошла».
Зыбкина. Ложились бы вы, храбрый воин, почивать.
Грознов (стряхивая дремоту). Зорю били?
