Иннокентий Анненский - Фамира-Кифарэд
С той стороны, куда ушел Фамира, слышны голоса и показывается кифарэд. За ним, причитая, идет Кормилица. Фамира, Нимфа, Кормилица.
Фамира (еще не замечая Нимфы)Да перестань же, право. Если б даже
Она лгала. А для чего, скажи,
Выдумывать ей, няня? Разве сказка
Уж так плоха и очутиться в ней
С таким родством обидно?
Ох, малютка!
Ох, обойдут тебя! Беги от них,
Пока живым не съели.
Фамира (тоже видя Нимфу, но спокойно)
Нимфа, слышишь?
Умоляющие жесты старухи.
Ты напугала няню. Посмотри же,
Кормилица, в глаза ее… иль там
Найдешь обман и злобу?
Если в детстве
Ты не дала мне ласки, мать, зато
Я счастием теперь обязан Нимфе
Единственным. Я буду как титан,
Похитивший с небес огонь, но людям
Я дам огонь и чище, и нежней…
Когда ж потом мой сын…
О нет, Фамира,
Загадывать не надо. И зачем
Ты принял бой так спешно?
Иль иначе
Небесный луч мелодии ее
Дойти бы мог до сердца?
Улыбнись же!
Не надо туч — я так тебя люблю,
И всех люблю, и все люблю, что сердцу
И грудь тесна, а звезды жили там,
Эфирные горели выси.
Нимфа, закрывшись, плачет.
(Лаская ее волосы.)Знаю,
О чем ты плачешь. Что же делать? Волю
Судьба таит до время. Но тебя
Не упрекну, не думай, дорогая,
За жребий мой — куда бы ни повлек
Дрожащей чаши он. Довольно… Сатир.
СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ
СКВОЗЬ ОБЛАКА ПРОБИВШЕГОСЯ СОЛНЦА
Те же и Силен. Он несет за спиной мех с вином, и к поясу привешены чаши. Увидев его, старуха с криком убегает в дом.
Силен, Фамира, Нимфа.
Силен молча садится на землю и медленно начинает распутывать один за другим завязки меха. По лицу его струится пот.
НимфаСилен! Ну что ж тебе сказали?
Папа-Силен, когда ж мы к ней?..
Мешка еще не развязали,
А он уж молит: «Пополней!»
Минут так мало. Ради вышних,
Ее ответ! Я столько ждал.
У нас и много их. Но лишних
Силен на тени не видал.
Для вас и радость — только бред,
Коль не зарница ночи мрачной,
А для силенов, кифарэд…
А для силенов, кифарэд…
Она — в узлах одежды брачной…
Что счастье людям? Тень листа
На зыбкой пыли вертограда?
Гляди — и чаша налита,
А губы сухи — вот отрада.
Я жду, Силен…
Здоровье ваше…
Прикажете, друзья мои, по чаше?
Фамира
Не пью.
Силен пьет с поклоном.
Нимфа (с улыбкой)Зараз уж выпей и мою.
Силен выпивает и целует кончики пальцев.
Силен (кифарэду)И жаль, но солнце не без пятен…
А впрочем, ваш отказ понятен.
Вы отвечали: «Я не пью»,
Как я сказал бы: «Не пою».
Дельфийский бог кифару предложи мне,
Чтобы ему подтягивал я в гимне.
Ну, а теперь, любимые мои,
Какой-нибудь кусок.
Нимфа дает ему хлеба. Силен ест и пьет.
Дадим покой и чашам.
Поцеловать одну еще разок,
Один разок.
и я к услугам вашим.
Фамира, ты готов?
Мы живо вспашем
Обратный путь.
О, Феб еще высок…
Папа-Силен, ты шутишь?
Вот так раз…
А давеча-то кто ж: «Сейчас, сейчас!»
Условье принято. Пан будет за судью.
Состав суда — из нас и Терпсихоры.
Ну, дети, я свалил вестей такие горы,
Что вам оставлю мех…
Аккуратно складывает мех на землю, Фамира хочет ему помочь.
Постой… Сперва допью.
Пьет, вытирает губы и уходит с Фамирой.
СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
РОЗОВОГО ЗАКАТА
На орхестру сбегают группы сатиров. Немая сцена — они ищут в траве и кустах вакханок. Флейта. Кастаньеты. Пляски. Солнце близко к закату. Облака на западе уже огненны и розовы последними лучами.
Один голосЯ искал тебя день,
Целый день голубой,
Но вина мне не пень:
Утолюсь я — тобой.
Любам ночи, флейте час,
Флейте час,
Зазнобил я губы…
Нимфы, прилелейте нас,
Нимфы, пожалейте нас!
Поцелуйте, любы…
Я — усталая лань,
Ты — родник ледяной,
О, блесни, только глянь
И сольешься со мной.
Скучны выси-дали нам,
Дали нам,
Голубые дали…
Но когда б ужаленным,
О, когда б вы дали нам,
Только губы дали.
Только глаз не таи:
Ты — обида, я — нож,
И в объятья мои,
Как в огонь, упадешь…
Ариозо томного Сатира
В закатном небе,
Где взор мой тонет,
Ужель мой жребий
Богов не тронет?..
Всегда к борьбе я
Атлет готовый,
И по тебе я
Тоскую, вдовый.
Ты уж не пламя ль,
И в высях дыма
Не жемчугами ль
Живешь, таима?
О нет, не пламя,
Нет там, не в звездах,
И, не колдуя,
В поспевших гроздах
Между цветами
Тебя найду я…
И на леваде
Душисторосой
Пушистокосой
Шепну менаде,
Что в синей дали
Все вижу лань я,
Что крепче стали
Мои желанья;
Что худ я страшно,
А голодаю,
Что слаще брашна
Я ожидаю:
Чтоб Амимона
Дала мне спелых
Два лунно-белых
Своих лимона.
При этом зное
Ночами зябнуть,
Немудрено и
Вконец ослабнуть.
О злая Парка!
Довольно мести
Твоей воочью,
О злая Парка!
Сегодня ночью
Мы будем вместе,
Сегодня ночью
Нам будет жарко.
СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ
ЛУННО-ГОЛУБАЯ
Близка ночь. Сатиры мало-помалу прекращают игры и музыку и ложатся спать в траву. С востока показывается луна. Сумрак заменяется синеватым светом. Только деревья еще черней, сплошные и тяжелые. На сцену выходит Нимфа, убранная в большие и пышные цветы, белые и желтые. Она с голыми руками.
Нимфа«Их только две таких у нас бывает».
О нимфа, так ли это? А цветы?..
Твои цветы? И эта ночь? Была ли
Когда-нибудь менада беспокойней,
Что тень небес все медлит… все нельзя
В рассеянном уме запечатлеть
Позорно-сладкой тайны? Те — Гекаты
Бескровные колдуньи в волоса
И черные и душные своей
Владычицы старались ли упрятать
Поспешнее и глубже змей своих
И желтые яды… чем это сердце
Через глаза горящие глядеть
В невидные глаза, и на свободе
С другим сливаться сердцем, и его
Тревогою безвольной заражать?
Братцы… женщина…
Другой, погуще
Не наша?
Плохо вижу я, папаша.
Проберитесь по кустам,
Да узнайте там, не наша ль.
Но смотрите: если кашель
Или насморк, я задам.
Шелест в траве, потом:
