Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)
МАТЬ. Мы создали вам все условия…
ГЛЕБ. Вы создали условия — вот сами по ним и живите. То-то вы все такие радостные и счастливые.
МАТЬ. Почему ты так не любишь школу?
ГЛЕБ (ерничает). А кто ее любит? За что ее любить? Классная — наш царь и бог, она командует пионерскими сборами, потом — комсомольскими собраниями, а мы — мы пешки.
МАТЬ. Когда первого сентября я слышу школьные звонки и вижу счастливые лица…
ГЛЕБ. Вранье. Литература. У всех, кого я знаю, первое сентября и звонок вызывают только смертную тоску. Вот начало каникул — о! все счастливы, что это кончилось хоть на время и не надо ходить в эти опостылевшие стены. А первого сентября счастливые лица только у родителей: что милые чада будут под присмотром и при деле, а не болтаться неизвестно где.
МАТЬ. Школа делает из тебя человека!
ГЛЕБ. Подхалима и приспособленца она из меня делает. Попробуй поспорь с учительницей. Уличи ее в ошибке. Выступи против несправедливости. Плюнь против ветра. Молчи и поддакивай!
МАТЬ. В ПТУ, конечно, преподают сократы и демократы.
ГЛЕБ. Оно за меня держаться будет: рабочие нужны. Оценки завысят: успеваемость нужна. Прогуляю — ерунда. Там на общем фоне я вообще гением буду. Еще с отличием кончу. Сейчас автослесарь — это ж золотое дно. А потом захочу — пойду в автодорожный или механический. И поступлю с большей вероятностью.
МАТЬ. Мне на работе стыдно сказать будет. Сын — пэтэушник.
ГЛЕБ. На работе работать надо, а не болтать о семьях. Демагоги… за что других агитируют, от того сами отбрыкиваются.
МАТЬ. Умный и работящий везде будет толковым специалистом.
ГЛЕБ. Вот и гордись — я буду толковым рабочим.
МАТЬ. Ты нашел время… Ну почему ты тоже — сейчас?
ГЛЕБ. Чтоб вас меньше травмировать. Лучше один мощный скандал, чем сто мелких. Да и дело легче делать под шумок.
МАТЬ. Нет, я рехнусь с вами. Да что случилось?!
ГЛЕБ. Ничего. Неохота плыть по инерции. И вообще — где радость? Один сын едет на дальнюю стройку начинать самостоятельную жизнь, другой идет в ПТУ получать профессию и трудиться, а криков столько, будто одного посадили, а другой упал с моста.
5«Ребячья». БОРИС курит, сидя на чемодане. Входит ВИТЕНЬКА.
ВИТЕНЬКА. Я задержалась. Такой ужас — избили нашего режиссера! какие-то хулиганы из темноты… А что это стол накрыт — и никого нет? Меня ждали? Ты уже им сказал?
БОРИС (спешно собирает с пола цветы). На. Сказал…
ВИТЕНЬКА. Ты ими что, пол подметал? И как твои родители отреагировали? Ах! влюбленный ждет, и пол усыпан цветами. У тебя милый брат. А зачем чемодан? Ничего комната. Сойдет пока.
БОРИС. Ты хотела за меня замуж…
ВИТЕНЬКА (играет). Я? По-моему, ты хотел.
БОРИС. Точно… (Пауза.) Я уезжаю.
ВИТЕНЬКА. Когда? Надолго? А куда?
БОРИС. В Усть-Кан. Сейчас. Совсем.
ВИТЕНЬКА (легко). Ты что — дуешься, что я опоздала?
БОРИС. Свадьба отменяется. Мой поезд через три часа.
ВИТЕНЬКА. Я чувствовала… Дура. Всем уже сказала..
БОРИС. Извини. Бывает. Можешь дать мне по морде.
ВИТЕНЬКА. Новый свадебный обряд? Раздумал… Струсил?
БОРИС. Ты можешь сказать мне на прощание одну вещь?
ВИТЕНЬКА. Могу. Любишь кататься — и катись.
БОРИС (загораживает дверь). На прощание — солги мне, а…
ВИТЕНЬКА. Перебьешься. Теперь это все уже неважно.
БОРИС. Важно. Если б ты хоть раз сказала, что любишь…
ВИТЕНЬКА. Иногда мне и казалось. Я бы привыкла к тебе. А когда просят — ненавижу: хочу — сама скажу, не хочу — нечего клянчить. И вообще, если хочешь знать, таких как ты не любят!
БОРИС. Почему?
ВИТЕНЬКА. Девушке нужен мужчина — взрослый, умный, сильный. А ты — мальчик… милый, но…
БОРИС. Что мне… волосы себе вырвать!.. чтоб стать лысым и старым, не мальчиком!
ВИТЕНЬКА. Полно и лысых мальчиков, и старых. А опора…
БОРИС (перебивает). Опору тебе дай? Костыль? Столб! Танк!!
ВИТЕНЬКА. Женщинам нравится, когда мужчина похож на танк. По крайней мере, чувствуешь себя защищенной.
БОРИС. Защищенной. Потом этот танк на вас же и наезжает.
ВИТЕНЬКА. Любовь редко бывает счастливой. Так хоть любить настоящего мужчину, уж сколько придется. От любимого и боль сладка.
БОРИС. Ты встретишь лучших, чем я. Умнее. Сильнее. Красивее. Но все равно никто не будет любить тебя так, как я. Ты ведь знаешь: я могу сделать для тебя все что угодно!
ВИТЕНЬКА. Если ты хочешь, чтоб я тебя любила, то сделай так, чтоб я сама была готова ради тебя на что угодно.
БОРИС. Как вы, женщины, не понимаете мужчин.
ВИТЕНЬКА. Ты меня любишь — ты меня и понимай. Мужчин губит то, что они считают всех женщин разными, а женщин спасает то, что они считают всех мужчин одинаковыми. Это вы нас не понимаете.
БОРИС. Ваше счастье. Были б вы иначе бедными. А как вас понимать, если вы делаете все, чтоб вас понимали не такими, какие вы есть на самом деле!
ВИТЕНЬКА. Да вы же сами хотите, чтоб мы были не такими, какие есть на самом деле. Только что сам просил соврать!
БОРИС. Скажи, какого ты хочешь мужчину, и я им стану!
ВИТЕНЬКА. Такого, который так не спросит. Рохля ты…
БОРИС. Я рохля? (Возмущенно озирается, выбегает; возвращается с огромным кухонным секачом. За дверью голос Глеба: «Полегче, Отелло!») А если я сейчас себе левую руку за тебя отрублю — будешь всегда со мной?
ВИТЕНЬКА. Твой Усть-Кан — это название дурдома?
БОРИС. Нет, сумасшедший дом у нас здесь. Будешь?
ВИТЕНЬКА. А почему левую?
БОРИС. В правой держать удобнее. Будешь?
Она кивает. Он отворачивается, кладет руку на стол и взмахивает секачом. Витенька закрывает глаза. Глухой стук. Она ахает, закрыв лицо. Борис оборачивается: цел.
ВИТЕНЬКА (обнимает его). Ослик был сегодня зол, он узнал, что он осел. Я рассказывала? — летом я с одной девочкой познакомилась на юге, из санатория. У нее не было ноги, а ей девятнадцать лет. И ее мальчик любил, с шестого класса. Еще в больнице ей после операции признался, что даже рад, хоть это подло: она теперь никому не нужна, а он счастлив, что сможет ее на руках носить. Она ему сказала: дурак, ничего не понимаешь, я теперь совсем другая, и замуж смогу выйти только за такого же, как я, иначе всю жизнь себя ущербной чувствовать…
БОРИС. Ну?
ВИТЕНЬКА. Он учился в мореходке, мечтал о море… Он поехал за город и положил ноги под электричку.
БОРИС. Вот — человек.
ВИТЕНЬКА. Она вышла замуж. За другого! С двумя ногами. Которого полюбила. И который мог за ней ухаживать. А того раньше не любила, а теперь просто возненавидела. Я дрянь, говорит, а жить с ним все равно не могла бы, будь у него хоть восемь ног, а тут еще инвалид, с ума сойти!..
БОРИС. Сука твоя девочка!
ВИТЕНЬКА. Дурак твой мальчик! А о ней он подумал?
БОРИС (открывает чемодан). Будь здорова! Я тороплюсь.
ВИТЕНЬКА. Послушай… ты всерьез хочешь уехать?
БОРИС (укладывает вещи). Кроссовки… майка…
ВИТЕНЬКА. Давай перестанем друг друга мучить.
БОРИС. Куртка… эспандер…
ВИТЕНЬКА. Ты можешь отложить хотя бы до завтра?
БОРИС. Завтра — другое название для сегодня. Нож…
ВИТЕНЬКА. Я не хочу, чтоб ты уезжал, слышишь?
БОРИС. Шерстяные носки…
ВИТЕНЬКА. Тебя не интересует, что я хочу сказать?
БОРИС. Свитер… Ты что, еще здесь?
ВИТЕНЬКА (подходит к двери). Уже нет! Я хотела сегодня сказать тебе… я люблю тебя! И больше ты меня не увидишь!
БОРИС. Теперь это все неважно. Ты сама только что сказала. (Колеблется; подходит к ней, пытаясь обнять.) Подожди…
ВИТЕНЬКА (вырывается). Ты до меня больше не дотронешься! Никогда! Прощай! И знай, что ты подлец! Подонок!
БОРИС. Неправда! Почему я подонок?
ВИТЕНЬКА. Потому что я беременна. (С треском уходит.)
6Спальня. Отец всклокочен, мать заплакана.
ОТЕЦ. Хорошо, пусть все будет по-твоему! я все ему скажу! (Слушает: часы кукуют.) Я выкину наконец эту поганую кукушку!
МАТЬ. Не смей! Это память! Их нам подарили на новоселье.
ОТЕЦ. Избавиться от этой памяти! Ох тошно мне тогда было.
МАТЬ. Еще бы! вы все напились… а я кормила Глебку, он лежал в коляске вот здесь, и я все время бегала меняла ему пеленки. А утром я проснулась: так тихо и светло, занавесок еще не было, и так хорошо, все лучшее только начиналось…
ОТЕЦ. …так тошно. Ты еще спала, а я курил у окна…
МАТЬ. Я не спала… следила за тобой сквозь ресницы, мне не хотелось начинать день, хотелось подольше продлить это состояние — предвкушение новой жизни…
ОТЕЦ. …курил и смотрел на разрытые новостройки, утро солнечное, яркое, а я все думал: а что же дальше? Дальше что? А? А дальше-то — ничего… трехкомнатная квартира, старший инженер, семья, двое детей… тридцать лет! — а жизнь кончилась! Кончилась. Уже ничего нового не будет, ничего не произойдет, не изменится, круговерть: работа, дом, отпуск, то-се, только дети будут расти, а мы — стареть. Все было впереди, впереди, и вдруг! — хоп! — и все оказалось позади…
