Бото Штраус - Время и комната
Эдна Грубер. В сказках! В сказках!.. О Боже! Что за жестокость!
Карл Йозеф. Но ведь мы и играем пьесу как своего рода современную сказку.
Эдна Грубер. Вы, Брюкнер, выводили гигантских лягушек. Это не сказка. Это генная инженерия. Так это называется. Нет ничего более мерзкого.
Карл Йозеф. Вы уверены? Я как раз читал о том, что мы были бы совершенно безоружны против злокачественных вирусов без генно-технологической защиты.
Эдна Грубер. Откуда же тогда берутся опасные вирусы? Они с помощью этой технологии искусственно произведены на свет. Это же правда.
Карл Йозеф. В самом деле? Да, конечно, современная наука граничит подчас с областями, уводящими в чистую фантастику.
Эдна Грубер. С жестокостью, гнусностью — с варварством она граничит.
Карл Йозеф. Ну хорошо. Тогда оставим эту тему и разойдемся по домам.
Эдна Грубер. Современный человек слишком испорчен. Он скоро вымрет, если не очистит свой дух до основания, до корня. Разве человеческая душа сегодня — арена высшего разума? Нет, она давно уже смердит. Норея, дочь Адама и Евы{53}, потребовала, чтоб ее взяли в Ноев Ковчег. Ей отказали, и тогда, подув на ковчег, она испепелила его. Одним своим чистым дыханием! И тогда Ной вынужден был соорудить новый ковчег и взять с собой много больше животных. И лягушек тоже! И растения, ибо растения — самые светоносные созданья на земле. Прежде всего огурцы, дыни и пшеница. Поэтому Норею и называют повитухой рода человеческого. Так и быть. Я играю. И буду сама в фойе после каждого спектакля собирать деньги на спасение животных.
Фолькер. Можем мы продолжить?
Эдна Грубер. «Разве негодяи и мошенники не могут питать нежные чувства к своему собственному ребенку?»
Макс (про себя). Я люблю ее. Я люблю ее.
Затемнение.
Акт второй
На заднем плане дверь в студию с красной лампочкой: «Внимание! Идет передача!». Перед монитором сидит Лена. К ней подходит м о — лоденькая редакторша, смотрит вместе с ней на экран.
Редакторша. Видите? Он в стельку пьян… Дрянь эдакая. А я расхлебывай эту гадость. Я ведь дала маху. Счастье, что они быстро отводят от него камеру. Но он все равно без конца влезает в разговор.
Лена. Но он же говорит чистую правду! Он прав. Он доказательнее всех. Почему его не пускают в кадр?
Редакторша. Надо же, чтобы я так влипла! Я тут совсем новенькая. Я, собственно, хотела пригласить режиссера Акселя Штайнберга, вот кого я хотела. А этого идиота зовут Максимиллиан Штайнберг.
Лена. Я знаю. Я живу с ним.
Редакторша. Что? Ну, поздравляю. Почему же тогда вы его не отговорили? Его же нельзя в таком состоянии выпускать перед камерой! Да, заварили вы мне кашу! Так! Стоп. Они прервались. Вот будет скандал. Я этого не переживу, я знаю, они будут меня линчевать…
Уходит. Лампочка над дверью гаснет. Входит Макс.
Макс. Ну? Каково? Ты всё видела?
Лена. Ты был бесподобен.
Макс. Да. Уж я постарался. У меня, наверное, лицо все еще горит.
Лена. Это была битва, ну, прямо резня.
Макс. Я хорошенько нагрузился, знаешь ли. Сильно волновался перед этим. Кое-что мне не совсем удалось, ну, вот, например, это: «Сегодня среди актеров Наполеона больше нет…»..
Лена. Ты был великолепен. Я люблю тебя.
Макс. Но что это происходит? Эти призраки проходят мимо меня, не прощаясь. Эй! До свидания!
Лена. Прошу тебя, оставь!
Макс. Эй! Зенкер, Ханс! Ты что, не узнаешь меня? Только что были рядом, плечом к плечу, на этих дьявольских скачках… Вперед, друг! В атаку!.. А, покойники, провалитесь в преисподнюю, чертово отродье!.. Пойдём, Лена, пойдём. (Орет, оборачиваясь назад.) Реалист паршивый! (Медленно идут вперед.) Убежден, что я мужественно дрался. Отлично подал свои куски, насколько это позволяло время. Заставил тупиц замолчать, там, где было нужно. Я не чувствую, что я потерпел поражение. На сей раз нет, моя дорогая.
Лена. Я и говорю, что мне понравилось.
Макс. Что ты сказала, ну что? У тебя для меня нет ничего другого, кроме кислой улыбки?
Лена. Ладно, Макс. Бесполезно. Что бы я ни сказала, ты все равно ничего не слышишь.
Макс. Ты ревнуешь, я же чувствую, мелко и завистливо. Стоит мне один раз в пять лет взобраться на вершину славы, ты уже делаешь недовольное лицо. Конечно, пока я был без дела, пока у меня ничего не получалось, ты была верной помощницей. Нищего ведь ничего не стоит поддержать. Но теперь, когда я на коне, я уже вижу — на тебя нельзя опереться! Разве ты достойная подруга? Нет, теперь, когда, очень возможно, после передачи пойдут новые предложения, тебе это будет не под силу…
Лена. Мне кажется, ты не в том состоянии, чтобы верно оценить чувства другого человека…
Макс. А мне кажется, что тебе не стоило бы напоминать о моём состоянии только потому, что тебе не понравилось то, что я говорил. Не кажется ли тебе, что ты просто ничего не поняла. У меня было что сказать. Было что защищать. Это же угроза вашему показному общественному согласию. Я тут лишний, я это знаю.
Лена. Я не хочу продолжать этот спор. Давай уйдем…
Макс. Ты, несмотря ни на что, остаешься со мной?
Лена. Да.
Макс. Не верю.
Лена. Идем в гостиницу! Пошли!
Макс. Знаешь, Лена… (Тихо.) Они меня перепутали.
Лена. Что ты имеешь в виду?
Макс. Ну, они меня перепутали. С режиссером. Акселем Штайнбергом.
Лена. Кто тебе сказал?
Макс. Я знаю. Это со мной уже не в первый раз.
Лена. Поверь, они имели в виду тебя и никого другого. Тебе бы радоваться. Зачем надо все сразу подвергать сомнению?
Макс. Да. Я радовался. Ты права. Бывают же у человека маленькие взлеты.
Эдна Грубер возникает как яркое видение на выступе стены.
Эдна Грубер. Скиталец. Ты превратил меня в привидение.
Макс. Что… Что тебе надо? Как ты здесь оказалась, в чужом городе?
Лена. С кем ты разговариваешь?
Макс. Вот! Гляди же!
Лена. Я никого не вижу.
Макс. Куда бы я ни пошел, где бы я ни остановился, она возникает на моем пути. Сидит на дне котлована и зовет…
Эдна Грубер. Скиталец. Мне приходится быть вездесущей.
Макс. С крыш доносится ее крик. Она подносит ко рту ладони и кричит…
Эдна Грубер. Моя мука, моя тоска, мой плен.
Макс. Она находит меня повсюду и лишает меня покоя…
Эдна Грубер. Ты медлишь, мой друг! Ты забыл о том, что тебя поцеловал ангел и вверил тебе свою судьбу?
Макс. Я помню… с тех пор я ни о чем другом не думаю.
Лена. Макс! Молчи! Ты пугаешь меня.
Макс. Лена, держи меня крепче! Не отпускай.
Эдна Грубер. Неужели ты остановишься на полпути?.. Я замерзаю, я замерзаю… (Видение исчезает.)
Макс. Ты слышала, что она сказала?
Лена. Ты заболеешь, милый, ты заболеешь, если не перестанешь.
Макс. Сейчас что-то случилось. Что-то оборвалось. У меня просто не хватает сил. Ну почему ты не достаточно сильный?!
Лена. Три крошечных слова — мне их так не хватает сейчас.
Макс. Не могу. Больше не могу.
Затемнение.
Репетиция. Стол с вращающимся зеркалом, перед которым сидят Эдна Грубер и Фолькер. Посреди сцены входит Макс и садится перед режиссерским столиком.
Фолькер. Как ты думаешь: ей сорок два года, у нее семья, два совсем взрослых сына, она преуспела в своей профессии, во всяком случае, так было до того, как она стала работать в институте своего отца. А теперь вновь встречает этого мужчину, единственного в жизни, кому она принесла жертву… Как ты думаешь, кого она видит там, в зеркале?
Эдна Грубер. Кого она видит?.. Боже мой! Разве она не счастлива? Просто необыкновенно счастлива!
Фолькер. Возможно. Но возможно, что она немного испугана. Возможно, она читает на своем лице, что будет дальше. Она знает, что ей предстоит…
Эдна Грубер. Она об этом не ведает!
Фолькер. Она улыбается. Но она пугается собственной улыбки. Она кажется ей поразительно чужой, чуть ли не мерзкой.
Эдна Грубер. Что ты мне шепчешь на ухо?
