Эйдзиро Хисаита - Крах
Харуко (меняя тему разговора). Что же вы намерены делать дальше, Сэцуко-сан?
Кавасаки. Она собирается продолжить занятия музыкой.
Тоёдзи. Зачем?
Сэцуко. Зачем? Да так, ни зачем…
Тоёдзи смеется.
Кавасаки. У нас, в сущности, никогда не было по-настоящему прочного союза.
Харуко. Что значит «по-настоящему прочного»?
Кавасаки. Ну, самого обычного. Настоящей привязанности… Если хотите, настоящей любви…
Харуко. Значит, что же, выходит, вы друг друга не любите?
Кавасаки. Я-то люблю ее, а вот она с самого начала…
Хару ко. Неужели?
Кавасаки. Она просто из жалости согласилась выйти за меня замуж, принесла себя в жертву.
Харуко. Так ведь это же прекрасно!
Кавасаки. Нет, одной жалости или сострадания для брака мало…
Сэцуко. Дело совсем не в этом. Когда его повесть в журнале «Пламя» раскритиковали как мелкобуржуазную и призвали коренным образом изменить образ жизни, ему стало не до меня.
Кавасаки. Неправда. Просто я хочу, как это ни трудно, научить тебя жить по-настоящему.
Сэцуко. Ты хочешь, чтобы я последовала примеру жены Куросавы-сан? Он тоже писатель… Говорят, будто оба, и муж и жена, вместе пошли работать на мыловаренный завод, что ли…
Кавасаки. Никогда я тебе не предлагал идти работать на завод… Это уж как сама захочешь… Кстати, жена Куросавы-сан тоже раньше жила совсем другой жизнью, и он увлек ее за собой в новый быт. Но их брак основан на настоящей любви. А новый быт, новая жизнь рождает новые взгляды – вот в чем, по-моему, главное.
Харуко. Я понимаю, ради искусства, ради вашего призвания вы должны изменить образ жизни, но, может быть, стоит пойти на какие-то уступки? Ведь вы любите Сэцуко-сан! И Сэцуко-сан тоже в чем-то уступит…
Кавасаки. Ничего не получится. Я на все был готов. Но дело совсем в другом… И потом, в последнее время Сэцуко вдруг ударилась в мистику. Говорит, будто ей свыше предначертано спасти отца и мать. Что еще в детстве она жила духовными интересами… Высокие материи, ничего не скажешь!
Сэцуко. Х-хм. Легче всего свалить вину на другого.
Кавасаки. На другого?
Сэцуко. Разумеется. Ты всегда так делаешь… Эгоист!
Кавасаки. Я эгоист?
Сэцуко. Да, ты. Ни с кем не хочешь считаться. В том числе и со мной. Сколько я страдала из-за тебя!
Кавасаки. Потому что я был убежден, что делаю все это ради твоей же пользы, а вовсе не из эгоистических побуждений!
Сэцуко. Это одно и то же!
Тоёдзи усмехается.
Кавасаки. Возможно, я не учел твоих взглядов или сложного положения в семье. Но считать это эгоизмом – несправедливо!
Сэцуко. Как бы там ни было, я смертельно устала от этих так называемых убеждений.
Кавасаки. Ты не сделала над собой даже маленького усилия.
Сэцуко. Да, это верно.
Кавасаки. А нам, интеллигентам, просто необходимо работать над собой, чтобы закаляться…
Сэцуко. Вот и закаляйся, а я уж как-нибудь так проживу. Все равно останусь дочерью буржуа… И это меня вполне устраивает.
Тоёдзи смеется.
Харуко. Вот слушаю я вас и думаю, что этими пустыми рассуждениями вы сами разрушаете свое счастье, словно глупые дети, которые ломают свои игрушки. (К Тоёдзи.) Верно?
Тоёдзи. Угу. (Наливает Кавасаки вина.)
Харуко. Потом обязательно пожалеете. Любовь надо беречь, как сокровище.
Кавасаки. Мне очень грустно. (Залпом осушает рюмку; захмелев.) В общем, Харуко-сан, в сражении с матерью я потерпел поражение… Как бы это вам объяснить… Одним словом, я сын бедняка, арендатора. В школе учился на средства благотворительного общества…
Харуко. Я знаю, Тоё-сан говорил…
Кавасаки. Волею судьбы я оказался в буржуазной семье Господин пастор рекомендовал меня домашним учителем. Поначалу все меня раздражало. В то время я был настоящим бунтовщиком… Прощу прощения. Я, когда выпью, становлюсь чрезмерно болтливым.
Харуко. Ничего.
Кавасаки. Таким бесхребетным слюнтяем, каким вы меня знаете, я стал с тех пор, как полюбил ее.
Харуко (смеется). Не надо так говорить. А то получается, будто Сэцуко-сан виновата…
Кавасаки. Я не пил, не курил – старался понравиться ее родителям. По воскресеньям посещал церковь, распевал гимны. Когда мне сказали, будто я слаб здоровьем, стал усердно заниматься гимнастикой… Так постепенно я превратился в марионетку, плясавшую под дудку буржуазного общества. Но моя будущая теща все равно меня терпеть не могла, а после нашей свадьбы задалась целью полностью уничтожить меня как личность.
Харуко (переглянувшись с Тоёдзи). Да, уж если матушка чего-нибудь захочет…
Тоёдзи. Таков уж закон природы. Либо покорять, либо покоряться.
Кавасаки. Вот именно, борьба… Либо ты победишь, либо тебя победят. Постепенно я понял, что надо или оторвать Сэцуко от матери и полностью подчинить ее себе, или самому покориться… Не смейтесь, пожалуйста. Я боролся… В доме в Омори нам устроили роскошную жизнь, даже горничную приставили, казалось бы, чего еще желать, но чем больше для нас делали, тем ожесточеннее я боролся… С дьявольским влиянием матери, точнее, с призраком матери, мелькавшим в Сэцуко…
На лестнице появляется Тэруко в пижаме, крадучись спускается вниз и, никем незамеченная, потихоньку сзади подходит к Сэцуко.
Тэруко (подражая голосу матери). Чем это вы тут занимаетесь?
Все ошарашены. Особенно Кавасаки, он даже вскакивает. Тоёдзи смеется.
Сэцуко. Это ты, Тэру-тян? Как ты меня напугала!
Тэруко. Успокойся, мама во флигеле. С тетушкой.
Тоёдзи. Что это ты явилась заспанная, в такой час?
Тэруко (с восторгом). Хорошо у вас тут… Уже полночь, кажется?
Тоёдзи. Не смей дерзить… Принеси-ка лучше воды.
Тэруко. Ладно, сейчас. (Берет кувшин, идет направо, толкает дверь, но дверь не открывается.) Сэцуко. Двери заперты.
Тэруко с понимающим видом кивает, поворачивает ключ и выходит.
Тоёдзи (хлопает Кавасаки по плечу). Ну что, арендаторский сын? Здорово ты струхнул.
Кавасаки. Условный рефлекс. (Наливает вино, залпом выпивает и тяжело вздыхает.)
Появляется Тэруко с кувшином в одной руке, бутылкой сидра и стаканами – в другой.
Тоёдзи. Вот это да!
Тэруко с гордостью ставит стаканы перед женщинами. X ару ко. Спасибо. (Чокается с Тэруко.) Молодчина!
Кавасаки (делает несколько неверных шагов, хватается за стул, падает, но тут же встает на ноги). Тоё-сан… Сегодня выпьем как следует…
Тоёдзи. Давай-давай…
Кавасаки (поднимает и разглядывает пустую бутылку). Что, больше нет? Пойду куплю… Мне весело, Тоё-сан, весело… (Расхаживает по комнате, поет.) «Товарищи, ряды теснее сдвинем, нам вместе жить и вместе умирать!»
Пошатываясь, направляется к Сэцуко, которая наигрывает на пианино какую-то классическую пьесу.
Послушай, Сэцуко… Ты совсем меня не понимаешь… Ты должна порвать с матерью и с этим домом, не то погибнешь. Да ты и сама это знаешь… Раньше я не представлял, что нам делать, но сейчас все по-другому. Я вижу путь, по которому надо идти. А ты вдруг ударилась в мистику. Нет, не понимаешь ты меня, совсем не понимаешь… (Обнимает Сэцуко.)
Сэцуко. Оставь! Противно!
Кавасаки. Что ж, поступай как знаешь. Погибшая ты душа. Держись за маменькин подол. Дуреха!.. (Смеется.) Мне весело. Очень весело! (Пошатываясь, выходит в сад.)
Доносится его пение: «Товарищи, ряды теснее сдвинем, нам вместе жить и вместе умирать. Не дрогнут пред врагом рабочие бойцы…»[5] Голос постепенно удаляется. Сэцуко продолжает играть на пианино.
Тэруко, шепнув что-то Харуко, уходит.
Харуко (кладет голову Тоёдзи к себе на колени). Как мне их жаль! Несчастные люди. Послушай, а то дело, как, по-твоему, выгорит?
Тоёдзи. Ты о чем?
Харуко. Об участке на побережье Мацусимы. Достанется он тебе, точно?
Тоёдзи. Угу.
Харуко. Но если отец окажется в затруднительном положении…
Тоёдзи. По-твоему, я не способен обойтись без помощи отца?
Харуко. Вовсе нет. Ты – человек деловой. Корпеть в лаборатории – это не для тебя. Уж кому-кому, а мне это хорошо известно. Просто использовать отца, конечно, неловко, но…
Тоёдзи. Вчера вечером я допустил большую оплошность. Пока все вокруг него суетились, надо было под шумок стащить его личную печать.
Харуко. Но ведь это может сразу обнаружиться.
Тоёдзи. Да я поставил бы печать только на две или три бумаги и положил бы на место. Никто бы и не узнал. Даже если потом и спохватились, было бы уже поздно.
Харуко смотрит на Сэцуко – та с безразличным видом продолжает играть.
Харуко. А чтобы построить этот санаторий, сколько примерно потребуется денег?
Тоёдзи. Здание обойдется в пятьдесят тысяч, ну, и на оборудование – столько же… В здешних краях слишком большой санаторий не требуется.
