Эйдзиро Хисаита - Крах
Обзор книги Эйдзиро Хисаита - Крах
Эйдзиро Хисаита
Крах
УМПЭЙ ФУНАКОСИ – бизнесмен, 50 лет, провинциальный буржуа из бывших землевладельцев, директор банка и президент нескольких небольших фирм. Христианин,[1] церковный староста.
О-МАКИ – его жена, 47 лет.
КАДЗУО – старший сын, 27 лет.
ТОЁДЗИ – младший сын, 26 лет. Бакалавр медицины.
СЭЦУКО – старшая дочь, 24 года. Окончила миссионерскую школу.
ТЭРУКО – младшая дочь, 15 лет.
КАВАСАКИ – муж Сэцуко.
ХАРУКО – любовница Тоёдзи, 25 лет.
ТЕТУШКА – около 50 лет.
КЭНСКЭ – управляющий курортной гостиницей 30 лет, тип ловкого коммерсанта.
О-ИСИ – бывшая гейша.
ПАСТОР – 60 лет, но еще крепкий и бодрый.
МАССАЖИСТ.
ГОРНИЧНЫЕ, ГРУЗЧИКИ, КУРОРТНИКИ, КОНТОРЩИК.
Действие первое
Лето 1930 года. Город Н. в северо-восточном районе Японии. Дом Умпэя Фунакоси. Комната в европейском стиле. В глубине – веранда, за нею – сад. Справа – галерея, ведущая к прихожей. Слева – лестница на второй этаж. Возле лестницы – пианино.
Сэцуко играет на пианино. Музыка лирическая. У окна в плетеном кресле дремлет тетушка.
Входит взволнованная О-Маки, за нею – горничная.
Сэцуко (перестает играть). А вот и мама!
Тетушка (просыпается). Ох, я, кажется… (Вытирает губы.) Ты только что вошла? Быстро отделалась.
О-Маки включает вентилятор, снимает верхнее короткое кимоно и медленно, чтобы успокоиться, складывает его.
Сэцуко (с тревогой наблюдая за нею). Тетя приехала почти сразу же после твоего ухода, мама.
О-Маки (с усилием). Очень рада… Мы тут как раз тебя вспоминали…
Тетушка. Телеграмма меня напугала.
Сэцуко. Тетя говорит, отец послал ей телеграмму.
О-Маки. Да-а?
Тетушка. Оказывается, вот уже целых десять дней, как Умпэя-сан нет дома, а тебя… с самого утра вызвали в полицию… Вот я, хм… ждала тебя, ну и вздремнула…
О-Маки. Вот оно что… Ну, Умпэй, наверно, сегодня вернется. Правда, нам он об этом не сообщал.
Тетушка. У него, должно быть, неотложные дела?
Сэцуко. Мама, зачем тебя вызывали? Я так тревожилась.
О-Маки (горничной). Что ты стоишь? Принесла бы тетушке чего-нибудь прохладительного.
Горничная уходит.
Сэцу-тян, я хотела тебя кое о чем спросить…
Сэцуко. О чем же?
О-Маки. Только скажи мне правду.
Сэцуко. Что ты, мама, о чем ты?
О-Маки. Чем вы оба занимались там, в Токио? Похоже, что на лекции не ходили!
Сэцуко. Я ни разу не пропускала.
О-Маки. А твой муж?
Сэцуко. Ему осталось написать диплом, и все…
О-Маки. А он его пишет, этот свой диплом?
Сэцуко. Собирает материал. На каникулы и то привез чемодан книг…
О-Маки. Книги привез, а сам целыми днями где-то болтается?
Сэцуко. Дело в том, что сейчас он хлопочет об устройстве филиала журнала в Сэндае…
О-Маки. Что еще за журнал?
Сэцуко. Литературный.
О-Маки. Что значит «литературный»?
Сэцуко. Литература – это стихи, повести…
О-Маки. Я понимаю, но какие?
Сэцуко. Что значит «какие»?
О-Маки разворачивает сверток и сует Сэцуко журнал «Пламя».[2]
Что это?
О-Маки. Я принесла это из полиции, но скоро должна вернуть. Скрыли, выходит, от матери… Показали только два-три стихотворения, опубликованные в умеренном журнале…
Сэцуко. Никто ничего не скрывал.
О-Маки. Предположим… Но, судя по всему, твой муж занят не только литературой, а еще и более практическими делами…
Сэцуко. Нет, мама.
О-Маки. Он часто дома не ночевал?
Сэцуко. Всегда ночевал. Иной раз, правда, поздно возвращался, но… Я правду говорю. Теперь вот он действительно частенько ночует у друзей – так это потому, что я дома и он за меня спокоен.
Тетушка (к О-Маки). А где он сейчас, ты знаешь?
О-Маки утвердительно кивает головой.
Сэцуко. Где же, мама?
О-Маки. У таких почтенных друзей, что, как говорится, дальше ехать некуда!
Сэцуко молчит.
Уже третьи сутки гостит там.
Тетушка. Это что же, в полиции?
О-Маки кивает.
Ну и ну! Что же он натворил?…
О-Маки. Обвинение очень серьезное. Связался с забастовочным комитетом и выполнял какие-то секретные поручения.
Сэцуко (потрясена). С забастовочным комитетом?
Тетушка. Это в текстильной компании?
О-Маки. Его и еще нескольких студентов арестовали на явочной квартире.
Тетушка. Какой ужас!..
О-Маки. Это бы еще полбеды. Пусть делает что хочет, раз у него такие взгляды. Но мог бы выбрать другое место, а не фирму отца. Я от стыда в полиции чуть сквозь землю не провалилась.
Тетушка. Да уж, действительно… Ужасно!.. Порядочному зятю полагалось бы поддержать тестя, а он вместо этого помогает смутьянам.
О-Маки. Может, он чем-то обижен, а, Сэцу-тян?
Тетушка. На что ему обижаться? Ни в чем не нуждался, получил возможность учиться.
О-Маки. Он, видимо, думает по-другому. Мы считали, что заботились о нем даже больше, чем следовало бы. А он такое вытворял, что порой терпение лопалось. Но я себя утешала тем, что все эти поэты, писатели частенько со странностями.
Тетушка. Это ты верно говоришь… Безобразие, вот что я вам скажу. То говорил, что умрет, если не женится на Сэцу-тян, а сейчас словно и не нужна стала…
О-Маки (бегло взглянув на дочь). Кто их знает… Может, они прекрасно понимают друг друга…
Сэцуко. Ну, знаешь, мама…
О-Маки. В полиции он заявил, будто вошел в группу забастовщиков только с целью собрать материал для повести. Так по крайней мере мне там сказали.
Тетушка. Повести… Он собирается писать повесть?
О-Маки. Да, но какую!.. Я проглядела, пока ехала в машине домой, этот журнал. Сэцу-тян, наверно, тоже его читала. По-моему, подло публиковать вещь, которую нельзя показать родителям. Я не желаю больше говорить об этом человеке. А вот тебя хочу спросить. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что делает твой муж, а? Отвечай, Сэцу-тян!
Тетушка. Сэцу-тян наверняка ничего не знала… Бедная девочка…
Появляется Тоёдзи в модном костюме. Небрежно опускается в кресло.
Тоёдзи. Здравствуйте, тетушка.
Тетушка. А, Тоё-сан!..
Тоёдзи. Как дела?
Тетушка. Какие у меня дела…
Тоёдзи. В этом году, я полагаю, вы неплохо заработали на вишне.
Тетушка. Где там! Сам знаешь, какие нынче на рынке цены… А вот у тебя, говорят, дела обстоят прекрасно. Правда, что ты красотку из Токио привез?
Тоёдзи. Не красотку, а жену, так что прошу любить и жаловать.
Тетушка (смеется). Молодец, все у тебя легко и просто.
Тоёдзи. Может, дадите взаймы по случаю женитьбы, ну, скажем, тысяч десять иен? Получим с этого хорошую прибыль! Хочу санаторий построить. Нашел подходящий участок.
Тетушка. Как ты сказал, сана…
Тоёдзи. Ну, если хотите, туберкулезную клинику.
Тетушка. Фу, гадость!
Тоёдзи. Зато доход верный. Ведь дело будем иметь с праздными дамочками да с богатыми шалопаями… Сейчас держать деньги в банке – совершенно бессмысленно. Целыми днями дрожишь от страха, как бы не обесценились.
Тетушка. Да откуда у меня деньги, чтобы держать их в банке?
Тоёдзи. Откуда? (Многозначительно смотрит на тетушку, потом на О-Маки.)
Тетушка. Отчего бы тебе не попросить взаймы у отца?
Тоёдзи. У папаши?… Сейчас ему не до этого. Он телеграфировал вам, что сегодня приезжает?
Тетушка. Да.
Тоёдзи. Так он не приедет. У него изменились планы.
Тетушка. Не приедет? Почему же?
Тоёдзи. Обстоятельства так сложились. Да еще и этот сюрприз… (Берет со стола журнал и вертит его в руках.)
О-Маки. Тоё! И не стыдно тебе говорить такое?
Тоёдзи. Стыдно? (Смеется.) Я, что ли, написал эту повесть? Это господин писатель с помощью своей художественной интуиции уловил сюжет для повести в затхлой атмосфере этого дома. По правде сказать, я немало удивился, когда прочел. Поистине недаром говорится, что искусство – это зеркало жизни. И прежде чем сердиться на зеркало, оглянись на себя. Вот так.
Входит горничная.
Горничная. Прошу прощения. Только что хозяин изволили звонить…
О-Маки. Ага! (Встает.)
Горничная. Изволили сказать, что выезжают в Мориоку по срочному делу и потому задержатся.
О-Маки. Ты сказала, что приехала тетушка?
Горничная. Говорила.
О-Маки. Тогда он непременно будет. Ну-ка, я сама… (Встает, чтобы подойти к телефону.)
Горничная. Простите…
О-Маки. Что, он повесил трубку?
Горничная. Да.
Тетушка. В чем там дело?… А из Мориоки когда вернется?
Горничная. Про это ничего не сказали. (Уходит.)
Тетушка. Что за легкомыслие! Вызвать человека…
Тоёдзи (презрительно фыркает и посмеивается). Ха-ха-ха…
О-Маки. Пойдемте наверх, тетя, отдохнем. (Направляется к лестнице.)
Тетушка. В такую жару притащилась из Фурукавы, ну, да это ничего, но что за человек… (Поднимаясь по лестнице.) Послушай, может, с ним действительно что-нибудь стряслось?
