Андрей Жиров - Путь в космос
Н и к о л а й. В нормальных полетах такого не бывает.
В а л е р и й. На станцию теперь другой экипаж пойдет…
Н и к о л а й. Пашину трудно будет добиться еще одного пуска. У него сложности начнутся. Некстати, ох как некстати!
В а л е р и й. Ты снова будешь готовиться?
Н и к о л а й. Нет. Хватит. После каждого полета говорил: полетал, хватит, а потом снова в Звездный. Тянет почему-то… И так всех ребят… Но теперь конец. У меня же отдел, а я там месяцами не бываю. Теперь — точка.
В а л е р и й. А я?
Н и к о л а й. Командиром пойдешь. Только сдержись после посадки. Слава — она штука коварная. Не каждый выдюжит. У Гагарина учись. Он прожил так, словно славы-то у него не было… А вот если засосет, вырваться трудно. Года три-четыре пройдет, и уже ничего, кроме звания, не останется. Тебе самое трудное испытание предстоит.
В а л е р и й. Да и не вспомнят, что такой космонавт есть…
Н и к о л а й. Много, конечно, космонавтов теперь, не всех знают. После первого полета хотелось, чтобы на улице узнавали. Но нет, хожу, а никто и автографа не попросит. Обидно было…
Высвечивается К р е м н е в.
К р е м н е в (в микрофон). «Марсы», как слышите?
Н и к о л а й. Нормално.
К р е м н е в. Да перестань ты… Слушай, Николай, придется режим отменить.
Н и к о л а й. Знаем. Не до стыковки…
К р е м н е в (настороженно). Что имеешь в виду?
Н и к о л а й. Раз система управления барахлит…
К р е м н е в (облегченно). Пока мы разбираемся. Ждите… И отдыхайте, конечно.
Н и к о л а й. Понял… Но не забудьте — мы все-таки не на курорте.
К р е м н е в. Теперь по программе — сон!
Н и к о л а й. Это все, что ты хотел сказать?
К р е м н е в. Да. Спать.
Н и к о л а й. Значит, до часу дня?
К р е м н е в. Вот именно. До свидания. Счастливого полета. (Уходит в затемнение.)
Н и к о л а й. Спасибо. Счастливого так счастливого… Почему он не передал данные о двигателе? Неужели опасается за нас?
В а л е р и й (Николаю). Странно говорил Кремнев…
Н и к о л а й. Он четкий человек. И без эмоций. В нашем деле такие становятся незаменимыми… Спать! Приказ Земли не требует обсуждений… (В зал.) После разговора с Кремневым у меня уже не осталось сомнении, что прогорел двигатель, а система управления здесь ни при чем… Сказать ли об этом Валерию?
З а т е м н е н и е
Наступило утро следующего дня. Высвечивается правая площадка. П а ш и н, П р е с н я к о в, К р е м н е в и К у д р я ш о в а.
П р е с н я к о в. Все в сборе? Можно начинать. Докладывайте, товарищ Кремнев.
К р е м н е в. Судя по телеметрии, двигатель прогорел. Использовать его нельзя.
П р е с н я к о в. Нельзя?!
К р е м н е в. Проснется экипаж, будем решать.
П р е с н я к о в. Слышал о вашей самодеятельности! Какое вы имели право, не согласовав со мной, отправить экипаж спать?
К р е м н е в. Мы шли по программе. И считаю, что ее нарушать нельзя.
П р е с н я к о в. Вы уже показали свою пунктуальность, черт вас побери!.. Я хотел сам с ними поговорить…
К р е м н е в. Тогда вообще неясно было…
П а ш и н. Он прав. Зачем их волновать?
П р е с н я к о в. Почему вы отдали распоряжение о повторном включении двигателя?
К р е м н е в. У меня есть инструкция… И медлить было нельзя. Стыковка могла не пройти.
П р е с н я к о в. Это преступная халатность, товарищ Кремнев! Безответственность и преступление!
П а ш и н. Трудно было предвидеть…
П р е с н я к о в. Он в защитниках не нуждается! Допущена ошибка, серьезнейшая ошибка, товарищ Пашин! И за нее надо отвечать.
П а ш и н. Кто думал, что-то случилось с двигателем? Кремневу показалось, что ошибся экипаж. И он обязан был исправить их погрешность. Не впервые ведь…
П р е с н я к о в. Нет, дорогой Главный конструктор, впервые! В таком виде мы еще не выходили в космос. Вы хоть представляете, что происходит?.. Нет, всепрощения не будет!.. Я предложу комиссии освободить до конца полета товарища Кремнева!.. Есть возражения?
П а ш и н. Я против.
К р е м н е в. Я тоже против…
П р е с н я к о в. Что?!
К р е м н е в. Положение чрезвычайное, и, извините, товарищ Пресняков, я не могу вам подчиниться…
П р е с н я к о в. Это уж сверх всякого терпения!..
П а ш и н. Не горячись… (Кремневу.) Вызвали директора завода и главного инженера?
К р е м н е в. Сейчас должны прилететь… Их сразу сюда?
П р е с н я к о в. Пусть где-нибудь в зале посидят и посмотрят, что происходит…
З а т е м н е н и е
Высвечивается комната прессы. В е р а, З у б о в и Л о ш а к о в.
В е р а (крутит ручку приемника). Испортился, наверное. Только хрипит.
Л о ш а к о в. Наверное, по служебному каналу с медиками беседуют. (Снимает телефонную трубку, набирает номер.) Это я… Соскучился?.. Нет, напоминаю о своем существовании. У нас небольшая задержка, ничего страшного, но я пока должен быть здесь… Но я-то при чем?.. Это они наверху… Вернется Николай, я ему твое мнение сообщу… Нет, я не издеваюсь, пытаюсь вразумить, что кроме домашних дел есть у меня и работа… Заметки надо писать, а мозги уже высохли. В них только пылесос гудит. Это уже не юмор, а драма… Что?.. (Кладет трубку.) Неужели я когда-то был холостяком?!
З у б о в (держит в руках книгу). Вы только послушайте! Это Жюль Верн написал: «Народы древности почтили особым культом эту девственную богиню…»
Л о ш а к о в (показывает на книгу). Ты это все нам читать будешь?..
З у б о в. Прекрасно сказано: «эту богиню»…
Л о ш а к о в. Но откуда же Жюль Верн нашу Верочку знал?!
В е р а. Мерси.
З у б о в. Это он о Луне пишет… «Если верить мифологии, немейский лев разгуливал по лунным долинам еще до появления своего на Земле, а поэт Азегианакс, цитируемый Плутархом, воспел в своих стихах полные неги очи, прелестный нос и пленительные уста лучезарной Селены». Эх, жаль, не к Луне летим…
Л о ш а к о в. Такую цитатку вставишь — обзавидуются. Ты на верном пути, коллега.
З у б о в. Это даже не о Луне, а о любви…
Л о ш а к о в. Верочка, у меня такое впечатление, что маэстро решил поразить вас… Коллега, не забывай, что газета ждет твой репортаж не о любви, а о космосе.
В е р а. А я уже написала. Правда, конца пока нет. Нужно что-то необычное. Они переходят в станцию и видят… видят…
Л о ш а к о в. Немейского льва, разгуливающего вместе с Плутархом и лучезарной Селеной по лунным долинам…
В е р а. Молодежь надо воспитывать, помогать ей, а не иронизировать.
Л о ш а к о в. Для воспитания Маша, дочка, есть.
В е р а. И все-таки, может быть, посмотрите. Как классик.
Л о ш а к о в. Лесть растапливает сердца, но я, лучезарная, читаю только девятнадцатый век. (Зубову.) Помнишь, герой одного романа всю ночь писал стихи, а утром принес их в редакцию. Стихи оказались недурны…
З у б о в. Так у поэтов бывает…
Л о ш а к о в. Начинались они оригинально: «Я помню чудное мгновенье…» (Вере.) Западет какая-нибудь фраза, а потом выплывет в башке и еще подумаешь, что своя. А вы меня за плагиатора считать будете…
З у б о в. Вера, если я чем-то могу помочь вам…
Л о ш а к о в. Старина, сердечный порыв — это прекрасно, но у тебя нет еще ни строки. Напоминаю, машинка пока свободна. (Вере.) Читайте, Селена, вслух. Лучше со второго абзаца, первый редакторы всегда сокращают…
В е р а. Ну, так же трудно понять…
Л о ш а к о в. Почему? Ведь начало звучит приблизительно так: «Я с волнением слежу, как готовится к старту ракета. Она красива той непередаваемой красотой, которая заставляет так волноваться каждого, кто следит за ее стартом, потому что на ее острие бьются человеческие сердца…» Что-то в этом духе, не так ли?
В е р а (удивленно). Почти… Вы… вы видели, что я писала?
Л о ш а к о в. Лучезарная! Как я уже вам сообщал — сорок семь репортажей о старте. Так я сочинял в первом или во втором… Главное, красиво и, поверьте, абсолютно точно!
В е р а. Дальше я рассказываю о переходе в станцию…
Л о ш а к о в. Люк открывается, экипаж корабля вплывает в свой космический дом, где им предстоит жить и работать…
В е р а. Не надо! Вы читали…
Л о ш а к о в. Я же предупреждал, читаю только девятнадцатый век. Это надежно и неповторимо.
В е р а. Вы ужасный человек!
Л о ш а к о в. Почему же? (С иронией.) Я просто классик…
