Андрей Жиров - Путь в космос
О к с а н а. Мы ведь не на комиссии!.. Не пущу. Хватит. К Главному пойду, он поймет.
Н и к о л а й. Хоть к господу богу! (Пауза.) Но я тебе этого не прощу… До последнего дня, никогда! И дети тоже. Понимаешь ты это?
О к с а н а. А если ты не вернешься, они мне простят?.. (Уходит.)
Н и к о л а й (Пашину). А может быть, все-таки Смолкин? Он ведь моложе…
П а ш и н. Ты идешь потому, что там (показывает вверх) все может произойти. Я спокоен. А Смолкин действительно моложе. Но он пойдет в следующий раз…
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Центр управления полетом. Большой экран, на котором в данный момент стартовый комплекс с ракетой. Позже на нем будут появляться другие изображения — запуск ракеты, пейзажи Земли из космоса.
Две площадки. Слева комната для прессы, справа — для руководства полетом. Несколько телефонов для связи. На переднем плане — кресла для космонавтов. Высвечиваются Н и к о л а й и В а л е р и й.
Н и к о л а й. Очень сильный ветер. Пришлось закрыть гермошлем, потому что песок и пыль слепили глаза и поскрипывали на зубах. Ракету раскачивает, и воет ветер. Зло, остервенело… Неужели я действительно из невезучих?.. Никогда не было такого ветра. На пределе… Могут отменить, и тогда…
В а л е р и й. Четыре раза был на Байконуре, однажды дублером, а еще раньше — зрителем. Никогда не было такого ветра. (Николаю.) Могут отменить?
Н и к о л а й. Однажды пять минут осталось до пуска, и сбросили схему… Пуск состоялся на следующий день.
В а л е р и й. Тоже ветер?
Н и к о л а й. Нет, какая-то команда не прошла. Но главное, конечно, число. Мы — народ суеверный.
В а л е р и й. Теперь и в понедельник, и тринадцатого пускают…
Н и к о л а й. Так то́ теперь. При Королеве — никогда. А сейчас баллистика, ее не обойдешь… Качает сильно. «Земля», я — «Марс», как дата?
Г о л о с О п е р а т о р а. Пока по графику. А у вас как?
Н и к о л а й. Порядок. Ждем.
Г о л о с О п е р а т о р а. Готовность — час. Вам не скучно?
Н и к о л а й. Музыку дайте. Только веселую. Никитиных, например.
Включается песня «Купите мне гитару…».
Г о л о с О п е р а т о р а. Нравится?
Н и к о л а й. Очень. Вызывайте, если что…
Высвечиваются П р е с н я к о в и П а ш и н.
П р е с н я к о в. Где Главный?
П а ш и н. Ветер?
П р е с н я к о в. На пределе. В момент старта может завалиться…
П а ш и н. Должна устоять. По расчету, запас большой…
П р е с н я к о в (недовольно). Расчеты, расчеты… А упадет она реально.
П а ш и н. Следующий пуск возможен только через неделю…
П р е с н я к о в. Знаю. Беру грех на душу. (Громко.) Пойдем дальше!
Н и к о л а й (Валерию). Слышал, что сказал Пресняков?
В а л е р и й. Я не понял.
Н и к о л а й. По внутренней связи его запрашивали, он ответил: «Пойдем дальше!»
В а л е р и й. Рискуют?
Н и к о л а й (смотрит на Валерия пристально). Не очень… Но если ветер усилится, они отменят пуск. Вот стартовики и запрашивают Преснякова, продолжать работы или нет. «Пойдем дальше!» — значит, нам с тобой до старта двадцать минут.
В а л е р и й. Все-таки сейчас иначе, чем на тренажере. Иначе.
Н и к о л а й. Все будет иначе, Валера. Все… Запомни это.
В а л е р и й. Хотя и третий раз?
Н и к о л а й. К стартам не привыкнешь. Триста раз прыгал с парашютом, а подходишь к люку, взглянешь вниз — земля далеко, поджилки трясутся, ну и вниз головой…
В а л е р и й. Сейчас вверх.
Н и к о л а й. Это так кажется. А по сути — вниз… Да, я тебя вот о чем попросить хочу. Не кричи, пожалуйста, после подъема «Поехали!», ладно?
В а л е р и й. Хорошо.
Н и к о л а й. Гагарин анекдот любил рассказывать. Про ракету и воробья. Слышал?
В а л е р и й. Нет.
Н и к о л а й. Выруби связь, пусть работают… Так вот. Порхает воробей, а мимо несется ракета. Воробей спрашивает: «Ты куда так торопишься?» — «Посмотрела бы я на тебя, как бы ты порхал, если бы у тебя задница горела!» Что? Не нравится анекдот?
В а л е р и й. Не очень.
Н и к о л а й. Теперь все кулинарные анекдоты предпочитают. А этот — история уже, как и все, что связано с Гагариным. Ты скажи что-нибудь другое, а «Поехали!» — это гагаринское. И только его.
В а л е р и й. Я молчать буду.
Н и к о л а й. Нельзя. Не забывай, что по телевидению крутить будут старт, да и найдутся такие, что подумают: молчит — значит, трусит.
В а л е р и й. Командир, теперь уже можно сказать… Что там самое (подыскивает слово) неприятное?
Н и к о л а й. Санузел… Совмещенный и в невесомости. И остальное… Скоро сам узнаешь. А теперь помолчим. Вспомним тех, кто не вернулся…
На сцене появляется К о с м о н а в т, к о т о р ы й п о г и б.
К о с м о н а в т. Четыре недели мы летали… Ноги там мерзнут… Никак не согреешь… Кровь до них не доходит… Словно в тапочках на снегу… Четыре недели мы летали, так и не отогрелся.
В а л е р и й. А потом?
К о с м о н а в т. Торопливый очень… Все узнать хочешь… А куда торопишься? Зачем этот космос? Холод и пустота… Сначала мечтаешь о космосе, о полете… А оттуда торопишься назад, на Землю… Но возвращаешься не всегда… И в корабль входят звезды, все разом… И холод и чернота космическая… (Пауза.) Хорошо, что у вас есть унты — тепло ногам будет. (Уходит.)
Г о л о с О п е р а т о р а. «Марсы», вы куда пропали? Перестаньте секретничать. На связь!
Н и к о л а й. Слушаю.
Г о л о с О п е р а т о р а. Начинаем проверку к пуску. Раскройте шестую страницу бортжурнала.
Н и к о л а й. А ветер?
Г о л о с О п е р а т о р а. Что ветер? Дует себе… У вас-то его нет.
Н и к о л а й. Все-таки покачивает. Как в люльке… К пуску готовы! (Смотрит на Валерия.) Волнуется мой «Марс-два». Побледнел… (Валерию.) Поменьше эмоций, старина!
В а л е р и й. Пока нормално.
Н и к о л а й (с улыбкой). Это мы сейчас проверим. «Земля», я — «Марс»! Дайте пульс у «Марса-два».
Г о л о с О п е р а т о р а. Пульс девяносто шесть.
Н и к о л а й (Валерию). А говоришь — «нормално»! Бери пример со старших… «Земля», дайте мой пульс.
Г о л о с О п е р а т о р а. Пульс сто восемь!
Н и к о л а й (растерянно). Ого! Что-то не чувствую!
В а л е р и й (с улыбкой). Что же странного, командир: ведь в космосе все иначе…
З а т е м н е н и е
Высвечивается левая площадка. Телеоператоры выкатывают мониторы. Входят Л о ш а к о в и З у б о в.
Л о ш а к о в (осматривается). Так и знал. Опять рано приехал.
З у б о в. Всего несколько минут осталось.
Л о ш а к о в (с иронией). Начальства еще нет, — значит, рано. Запомни это. Свою профессию надо ценить.
З у б о в. Это конечно…
Л о ш а к о в. Нас, журналистов, намного меньше, чем космонавтов. Их уже больше ста… Так что теперь к нашему брату отношение иное.
Входит П о л у я н о в.
Бери пример с Полуянова. (Полуянову.) Привет, красавец! По-прежнему радуешь миллионы своей физиономией?
Обнимаются.
Не видел тебя с прошлой работы… Ничего, еще в форме.
П о л у я н о в. А ты, Боб, все раздаешься. Остановись. Скоро и не обхватишь.
Л о ш а к о в. Работа сидячая, старина. Ты на «Новости» сегодня?
П о л у я н о в. Три минуты. Как репортеришке какому-нибудь. Нет, не те масштабы, не те… Извини, Боб, мне для сюжетика надо человека найти. Может, Главного? А?
Рядом с журналистами вырастает К о н с у л ь т а н т п р и п р е с с е.
К о н с у л ь т а н т. Не надо. Это неинтересно.
П о л у я н о в. Давай любого, раз помогать должен. Только имей в виду — на страну работаю. «Портрет» нужен со званием, понял?
Л о ш а к о в (показывает на Консультанта). А ты его возьми. Кандидат наук все-таки.
П о л у я н о в. Теперь только ленивые диссертации не защищают. Мне академика или Героя надо.
Г о л о с О п е р а т о р а. До старта — десять минут!
З у б о в. Наверное, им сейчас страшно…
Л о ш а к о в. Страх — понятие индивидуальное. Иногда даже за ручку со смешным ходит. Летают Иванченков и Коваленок уже месяца три в станции. Привыкли. Тишина и благодать. Володя на потолке что-то делает, а Саша с видеомагнитофоном возится. И вдруг в тишине кто-то: «Здорово, отцы!» Саша так и замер, смотрит на Коваленка, а тот висит посреди станции — глаза от ужаса круглые. Представляешь, тишина — и «отцы»… Оказалось, Саша случайно видеоприемник включил, а там Сухов из «Белого солнца пустыни» со стариками общается… Иванченков рассказывал, что большего страха он не испытывал в полете, чем в тот день. А ведь сто сорок суток отлетал…
