Александр Попов - Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой
ТОЛИК. Жорес Филимонович, прошлогодний мартовский пленум, бумага тонкая, хорошая, годится?
ЗЕНИН. Дай вспомнить, прошлогодний мартовский… По улучшению бытового обслуживания, что ли?
ТОЛИК. Нет, по сельскому хозяйству.
ЗЕНИН. Годится, рви спокойно.
Толя обрывает обложку, складывает бумагу в стопку.
ТОЛИК. А июньский этого года?
ЗЕНИН. Этот еще нельзя!
Из туалета в майке и противогазе на боку, с полотенцем на шее выходит Иванов, завороженно смотрит на Дородных. Толя уносит готовую стопку бумаги в туалет.
РЕБЕЗОВА. Обратите внимание, Юрий Витальевич, какая сила воли — в такие минуты не забывать о физической культуре!
ДОРОДНЫХ (делая выпады деревянным ружьем). Конкуренция будет жестокая, всех мужчин позабирают! (Убегает на женскую половину.)
ЗЕНИН. Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!
ДОРОДНЫХ (кричит, выходя из женской половины). Где мой французский дезодорант? Вот ворье!
ЗЕНИН. Вы не в казарме, выбирайте выражения! Дезодорант изъят мной для облагораживания рабочей атмосферы в туалете.
ДОРОДНЫХ (замечая Иванова). Доброе утро, Юрий Витальевич, как спалось?
ИВАНОВ. Как ни странно — хорошо. Вот только курить очень хочется, не знаю, что и делать!
ЗЕНИН. Только через мой труп!
ДОРОДНЫХ. Потерпите же, вы как маленький мальчик. О-о, как вы ухитрялись прятать всю эту гору мышц? Можно, я потрогаю бицепс? Вы идеально сложены для своего возраста, вот что я вам скажу!
РЕБЕЗОВА (тихо). Ну и нахалка ты, Ленка.
ДОРОДНЫХ. Какая есть — не обратно лезь! (Уходит в туалет.)
Появляется Гаркуша.
ИВАНОВ. Иван Данилович, курить хочется, придумайте что-нибудь.
ЗЕНИН. Только через мой труп.
ГАРКУША. Что мне за это будет?
ИВАНОВ. Все что в моей власти!
ГАРКУША. Утреннее лекарство.
ЛАПИН (выходит из мужской половины). И мне.
ГАРКУША. Утреннее лекарство для меня и Бори! Давайте ваш противогаз. До чего я умный, сам иногда удивляюсь. Закуривайте, Юрий Витальевич, закуривайте, не бойтесь, а выдыхайте сюда, только сзади наперед. (Протягивает ему противогазную коробку.) Ну как, никакого выхлопа?
Иванов жестами выражает радость.
ЛАПИН. Прошу выдать премию за изобретение! (Идет к столу вместе с Гаркушей, выпивают и закусывают.)
Сияющая утренней красотой, из туалета выходит Дородных.
ИВАНОВ (с коробкой в зубах). О-о-о!
РЕБЕЗОВА. Какой персик пропадает — куда только мужики смотрят!
ЛАПИН. Может, он с нитратами.
ДОРОДНЫХ. Тьфу на тебя!
РЕБЕЗОВА. Завтрак готов!
ЗЕНИН. Объявляю общее построение с поголовным радиационным контролем всех главных органов тела. Становись!
Все строятся.
МАША. Как в лагере — руки проверять.
ГАРКУША. Точно — еще шмон общий провести и вертухаев по вышкам расставить.
ЗЕНИН. Разговорчики в строю! Прошедшие контроль имеют доступ к столу.
Иванов меряет всех по очереди, повторяя «Вы в норме — пятнадцать микрорентген». Последней стоит Дородных, ее контроль затягивается.
ДОРОДНЫХ. Как у меня с активностью, Юрий Витальевич?
ИВАНОВ (в отупении измеряя ее). Повышенная, но не могу определить локализацию.
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич, Лена — вас ждут!
Все сидят за столом и завтракают. Молчание прерывает Лапин.
ЛАПИН. Почему я не вижу в рационе профилактических средств против радиационного поражения кроветворной системы наших организмов?
ГАРКУША. Да, почему? Организмы в наличии, а профилактики нету. Кое-кто позабыл уроки Чернобыля. Жорес, надо!
ЗЕНИН. Кира, выдай особо пораженным, они ж не отстанут!
ИВАНОВ. Я, пожалуй, тоже. Хотя некоторые авторитеты и возражают, но, знаете ли, народная мудрость, вековой опыт, этого так сразу не отбросишь.
ДОРОДНЫХ. И мне тоже.
ЗЕНИН. Лей всем.
МАША. Я не буду.
ТОЛИК. Я тоже не буду.
ГАРКУША. Правильно, вы организмы молодые, сами справитесь. А мы поколение застойное, застоялись, стало быть, нам допинг нужен. (Забирает порции Толи и Маши.) Ты меня уважаешь, Борис?
ЛАПИН. Я горжусь тобой, Иван! Ты для меня… даже не знаю кто!
Завтрак продолжается.
ГАРКУША (после некоторого молчания). Хорошо сидим.
ЛАПИН. И не говори.
ТОЛИК (читает брошюру). «После периода тяжелой депрессии у пораженного личного состава возможна кратковременная эйфория». Что такое эйфория, ху ноуз?
ЛАПИН. Это когда хорошо сидим.
ЗЕНИН. Попрошу не матюгаться на языке противника. Объявляю приказ: прежние нормы продовольствия сохраняются только командному составу, раненым и беременным женщинам. Кира Андреевна, выяви беременных и раненых.
РЕБЕЗОВА. А кто начальство?
ЗЕНИН. Я и Юрий Витальевич.
ИВАНОВ. Я отказываюсь в пользу… э-э-э… в пользу беременных!
ЗЕНИН. Не положено. Есть инструкция.
ГАРКУША. На всякую инструкцию есть табуретка.
РЕБЕЗОВА. Нет, только не это! Будьте же милосердны!
ЛАПИН. Мы только обозначим, слегка так!
ЗЕНИН. Что такое — бунт?! Имею право применить оружие!
ЛАПИН. Ваше оружие, как сказал Василий Константинович, — передовая марксистско-ленинская идеология. Вот и приложите ее к текущему моменту каким угодно концом!
ИВАНОВ. Действительно, назрела необходимость обсудить наше положение с философской позиции, а именно — что нам делать в сложившейся ситуации? Сколько можно ждать?
РЕБЕЗОВА. Столько дел — получить карточки, отоварить их, окна заклеить, в конце концов.
ГАРКУША. К зиме термоядерной готовишься? Клейстеру не хватит, Кира, клейстер дефицит.
ЛАПИН. И где вы увидите эти стекла, поставьте на них крест, Кира Андреевна, они уже выбиты. Только фанера!
МАША. А квартиры целы?
ЛАПИН. Квартиры должны остаться, но только сталинские.
МАША. А если будут… ну… пустые, то есть, не пустые, а лишние — их отдадут тем, у кого нет?
ГАРКУША. Упрашивать будут — не возьму!
РЕБЕЗОВА. Дурак ты, что ли, Иван?! Вроде еще и не пил как следует! Квартиру — да не взять!
ГАРКУША. Я давно, еще до войны, приложил эту хреновую идеологию к текущему моменту. Поставлю памятник жене — и уеду в деревню, я и дом присмотрел.
ЛАПИН. А как же я, Иван?!
ГАРКУША. Дом большой — места всем хватит. И тебе, и корове, и свинкам. Как Матроскин с Шариком жить будем, чем мы хуже собак-то! Аппарат беспартийный у меня давно сварганен, с двойной перегонкой, уемистый и дюже экономный — его на ВДНХ — верная золотая медаль!
ЛАПИН. А утки с гусями?!
ГАРКУША. Все будет — кроме баб, чисто мужской фермерский монастырь. Ну, агропром, скорей всего — того! И колхозы тоже — того! Дизелек небольшой — клади десять бутылок первача — есть прапорщик знакомый, бутылка — полцистерны соляры. Он на танковом полигоне базой заведует, там танков — во! А с самогоном плохо. А у нас все наоборот будет.
ИВАНОВ. А баня у вас будет?
ГАРКУША Баня — первое дело. Попарился — и в озеро, камыши, уточки посвистывают — жизнь вокруг — никакого коммунизма не надо!
ДОРОДНЫХ. А грибы, а ягоды — про них-то забыли, Иван Данилович?!
РЕБЕЗОВА. А про травы, босиком по росе, дыша по Бутейко, как же без этого?!
ГАРКУША. Босиком — сколько угодно, но с ягодами трудновато — сахар-то стратегическое сырье, без него аппарат не работает и конечного результата не выдает. А главное, как нас учила родная и всепобеждающая — это конечный результат!
ИВАНОВ. Можно пчел завести! Мед очень полезен.
ГАРКУША. Змеевик на меду часто забивает и голова потом болит сильно! А с анальгином-то теперь ой-ой-ой будет!
ЛАПИН. Станочки поставим — токарный, фрезерный и сверлильный! Я оранжерею построю, зимнюю, картины вечером писать буду, гобелены ткать!
