Александр Амфитеатров - Virtus Аntiquа (Оруженосец)

Зачѣмъ тогда уѣхали вы?

Но…

Признаній вашихъ, графъ, не отвергала
Я наотрѣзъ. Я отвѣчала вамъ:
Хоть не люблю я васъ, но уважаю;
Прикажетъ мнѣ идти за васъ отецъ,
Я и пойду. Быть можетъ, скоро юность
Меня любви научитъ, и тогда —
Какъ знать: не вы ль мой будете избранникъ?

Да, да! «Хотя», «конечно» и «однако»…
И всяческихъ увертокъ милліонъ,
Что женская придумываетъ хитрость
Взамѣнъ простого «прочь пошелъ»!

О, нѣтъ!
Не догадались вы, мой Галеотто…
А слѣдовало, слѣдовало ждать!
Я испытать хотѣла васъ терпѣньемъ,
Хотѣла приглядѣться къ вамъ, узнать,
Что вы за человѣкъ. Но вы сурово
Мой приняли отвѣтъ, умчались въ море,
Пять лѣтъ въ чужихъ скитаетесь краяхъ,
Ни вѣсти, ни письма отъ васъ… И я
Рѣшила, что меня вы не любили,
А просто прихоть тѣшили свою,
Мнѣ голову туманя объясненьемъ.

Клянуся папой…

Не клянитесь, графъ.
Святой отецъ далеко, не услышитъ.
Къ тому жъ – которымъ? Цѣлыхъ два теперь
У насъ вѣдь папы.

Сильвія! Довольно!..
Уѣхалъ я, безсмысленный, затѣмъ,
Что… Господи! Прости мнѣ, если тайну
Чужую долженъ я разоблачить!
Пять лѣтъ ее въ груди хранилъ я свято,
И этотъ мальчикъ даже, Ланчелоттъ,
Который всѣ мои къ вамъ слезы знаетъ,
О тайнъ той ни звука не слыхалъ…
У васъ была сестра?

Была, Ассунта.

Когда отъ васъ отверженнымъ уѣхалъ
Я въ замокъ свой и, въ хмельномъ забытьѣ,
Влача, какъ цѣпь, отравленное время,
За днями дни пирами убивалъ,
Однажды мнѣ Ассунта написала…
Мнѣ стыдно, но… подобнаго письма
Не получаетъ дважды въ жизни смертный!
Она писала: «Я люблю васъ»…

О!
Зачѣмъ ее писать мы научили?!.

«Я знаю: вамъ сестра моя мила.
На бѣдную смиренницу Ассунту
Разсѣянный и равнодушный взглядъ
Ошибкой только бросите вы развѣ…
Я знаю: вы отвергнуты. Горда
И холодна сестра моя, какъ мраморъ.
А я?!. Когда бы предлагали мнѣ
Рай безъ тебя, иль вѣчный адъ съ тобою, —
То я бы въ адъ съ улыбкою пошла!
Возьми меня женою, иль рабою —
Мнѣ все равно! Я жду тебя… И ты,
Одинъ лишь ты – властитель мой до гроба!
Когда жъ не ты, сама я въ гробъ сойду!»

И… что же вы отвѣтили?

Признаюсь,
Что въ первую минуту я хотѣлъ
Вамъ отомстить и скромную Ассунту
Своей короной графской увѣнчать, —
Ей посвятить всю жизнь, весь грозный подвигъ
Могучихъ рукъ и звонкаго меча.
Но слава Богу! Я писать не мастеръ,
Прекрасная графиня. Точно дубъ
Рука моя становится, чуть буквы
Ей выводить приходится. И время,
Пока я за посланіемъ пыхтѣлъ,
Меня расхолодило. Я отвѣтилъ:
«Одно на синемъ небѣ ходитъ солнце,
Одна подъ солнцемъ Сильвія живетъ!»

Я слушаю. Прекрасно… Продолжайте!

Простите мнѣ, мадонна. Бѣсъ силенъ, —
Ассунта же меня не оставляла
Любовью беззавѣтною своей.
Я каюсь: часто кровь моя кипѣла,
Когда передавалъ каналья-пажъ
Мнѣ отъ нея безумныя посланья.
Она была красавица… А я, —
Убитъ я былъ и жаждалъ утѣшенья…
Соблазна голосъ въ уши мнѣ шепталъ:
Не глупо ль предъ надменнымъ божествомъ
Напрасно расточать мольбы и жертвы,
Когда есть храмъ прекрасная душа,
Гдѣ самъ ты – богъ?!. И, размышляя такъ.
Я понялъ, что сегодня или завтра
Меня лукавый одолѣетъ бѣсъ,
И, не любя, я сдѣлаюсь супругомъ,
Или… любовникомъ… и тоже – не любя…

Вы смѣете…

На мигъ еще терпѣнья.
Мадонна! Рыцарь я. Самъ императоръ
Коснулся шпагой этого плеча.
Я побѣдилъ нечистаго соблазны
И, распустивъ косые паруса,
Вдаль убѣжалъ, зажмурясь, безъ оглядки…
Вотъ все, мадонна, что могу сказать
Я въ оправданье моего отъѣзда…

Въ скитаньяхъ вашихъ не случалось вамъ
Слыхать о жертвѣ вашей… объ Ассунтѣ?

Нѣтъ, никогда. Два мѣсяца назадъ
Я свой корабль причалилъ y Таренто.
Мой другъ, тарентскій герцогъ, сообщилъ
Мнѣ слухъ, что вы совсѣмъ осиротѣли.
И вновь на волны бросилъ я корабль,
И полетѣлъ съ попутнымъ быстрымъ вѣтромъ.

Извѣстно ли вамъ, рыцарь, отчего
Ассунта умерла?

Чума, я слышалъ…

Ея чума – звалась любовью! Вы —
Ее чумою этой умертвили!

О, Сильвія! Но я ли виноватъ?

Винить васъ я не думаю, не смѣю…
Любовь свободна въ прихотяхъ своихъ.
Она – одно, въ чемъ лгать и лицемѣрить
Не властенъ самъ съ собою человѣкъ.
Мнѣ только жаль… Мнѣ жаль ее ужасно!

Святыя слезы эти разделить
Позвольте съ вами, Сильвія…

Вамъ плакать
О ней?!

Что съ вами?

Нѣтъ… пустое… все прошло…
Хотите, графъ, я насмѣшу васъ? Очень —
До хохота – разсказомъ – насмѣшу?

Я слушать радъ…

Такъ вотъ… Гдѣ есть сосѣди,
Тамъ языки; гдѣ языки – тамъ сплетни…
Не знаю какъ, но только все, что вы
Мнѣ разсказали, всѣмъ давно извѣстно…

И даже съ прибавленьями, мессиръ!
Неосторожно бѣдная Ассунта
Довѣрилась пажамъ краснорѣчивымъ.
А тѣ позоръ ея на цѣлый свѣтъ
Ославили лакейской болтовнею…

Смѣшного въ этомъ нѣту ничего.
За это убиваютъ!

Есть смѣшное…
Вы знаете-ль, какая ходить сплетня
Ха-ха-ха-ха! – обидная для насъ,
Но – лестная для васъ… Сестра Ассунта,
По розсказнямъ людскимъ, не умерла,
Но… ха-ха-ха! – за вами убѣжала…
И будто вы, графъ, неразлучны съ ней…
Не правда ли, забавно?

Это гнусно!
Кто выдумалъ?..

А мы – покойный графъ
И я ха-ха-ха-ха! чтобъ скрыть отъ свѣта
Фамильный стыдъ, съ почетомъ гробъ пустой
Въ семейномъ склепѣ нашемъ схоронили!
Хотѣли плакать вы со мной, мессиръ…
Зачѣмъ же вы со мною не смѣетесь?

Какая подлость!

Да, вы
Правы, графъ:
Неслыханно бываютъ подлы люди!..
Но возвратимся къ прежнему… Итакъ,
Въ чужихъ краяхъ искали вы забвенья?

Мадонна, я любовь свою нашелъ
Не для того, чтобы ее утратить.
Во всѣхъ странахъ прославлена она
Моимъ мечомъ и пѣсней менестрелей.
Всѣ знаютъ имя Сильвіи!..

Вашъ пажъ
Разсказывалъ мнѣ это, Галеотто,
И я, повѣрьте, благодарна вамъ…
Откуда, кстати, взялся этотъ мальчикъ?

Мой Ланчелотто – бѣдный сирота,
Но честнаго происхожденья. Гдѣ-то
Здѣсь, въ замкѣ подъ Неаполемъ, живетъ
Его мерзавецъ-вотчимъ. Онъ ребенка
Побоями и скупостью довелъ
Почти до сумасшествія. Мальчишка
Изъ собственнаго дома убѣжалъ,
Какъ изъ тюрьмы колодникъ озвѣрѣлый…
Въ тотъ самый часъ, когда я покидалъ
Съ разбитымъ сердцемъ портъ амальфитанскій,
Онъ на маринѣ подошелъ ко мнѣ.
Босыхъ и черноглазыхъ оборванцевъ
Немало тамъ скитается всегда…
Но этотъ вдругъ привлекъ мое вниманье
Какимъ-то грустнымъ разумомъ въ очахъ
И тихою, насильственной улыбкой.
Онъ, со слезами, взять его молилъ
Въ заморскій путь: «Служить вамъ, какъ собака,
Я буду, графъ!» Среди моихъ матросовъ
И латниковъ не зналъ его никто:
Но я его очей повѣрилъ правдѣ,
И Ланчелотто сталъ моимъ слугой…

Онъ очень преданъ вамъ.

О, даже слишкомъ!
Сказать вамъ правду, онъ – изрядный трусъ:
Дрожитъ, какъ листъ, едва засвищутъ стрѣлы
И загрохочетъ вражій барабанъ.
А между тѣмъ: когда съ окоповъ Агры
Насъ оттѣснилъ неистовый султанъ,
И мы – одинъ на пятерыхъ – рубились,
Я изнемогъ… Насѣли на меня
Невѣрные… Сверкаютъ ятаганы…
И вдругъ мальчишка этотъ, словно тигръ,
Прыгнулъ съ коня въ средину нашей схватки
И – принялъ мнѣ назначенный ударъ,
И замертво къ ногамъ моимъ свалился.
Тутъ подоспѣлъ съ толпою англичанъ
Король Ричардъ, и мы врага отбили.
Съ тѣхъ поръ мой тихій Ланчелотто сталъ
Мнѣ не слугою – другомъ. Я приблизилъ
Его къ себѣ. И – странно – почему
Особенно къ нему я привязался.
Онъ смуглъ, черноволосъ и черноглазъ,
А между тѣмъ напоминалъ онъ какъ-то
Мнѣ образъ вашъ… Не знаю, что, но есть
Въ его чертахъ вамъ родственное что-то.
Порою – взглядъ, порою поворотъ
Лица, порою – тихая улыбка…
И даже голосъ странно мнѣ знакомъ,
Хоть вѣчно скорбью тайною отравленъ.
Я Ланчелотто полюбилъ за то,
Что Сильвіи нашелъ въ немъ отраженье.