Александр Амфитеатров - Два часа в благородном семействе, или о чем скрипела дверь
МАТЬ. За Ѳедоромъ уже то огромное достоинство, что онъ не воръ. А если мѣнять мужскую прислугу изъ-за всякой обольщенной горничной, то за одинъ годъ у тебя въ домѣ перебываетъ цѣлый полкъ. (Уходитъ.)
ДЯДЯ. «О, женщина! женщина!» сказалъ великій Шекспиръ… и совершенно справедливо!
СЫНОКЪ (входитъ). Дядя Поль! На два слова!
ДЯДЯ. Денегъ просить? И не начинай.
СЫНОКЪ. Не надо мнѣ денегъ… Съ чего вы взяли?
ДЯДЯ. Физіономія у тебя — этакая перекошенная… на сумму не свыше двадцати пяти рублей.
СЫНОКЪ. Какъ будто я только и дѣлаю, что прошу у васъ взаймы.
ДЯДЯ. Откровенно говоря, за другими занятіями мнѣ какъ-то не приходилось тебя услѣживать.
СЫНОКЪ. Дядя! Мнѣ не до остротъ. Пойдемте со мною. Всего два слова. Вы сами поймете, какъ важно… Вопросъ моей чести… Спасите невинное существо… Пойдемте, дядя!
ДЯДЯ. Въ семъ домѣ сегодня, очевидно, расточился микробъ безумія. Хорошо. Если такъ важно, слушаю, пойдемъ.
(Уходятъ.)
ДѢДУШКА. Это онъ о Надькѣ доложить собирается. Хо-хо-хо-хо!
БАБУШКА. А вамъ весело?
ДѢДУШКА. Весело. Каши больше. Я кашу люблю. Чтобы всѣ вдрызгъ разругались. Хо-хо-хо!
БАБУШКА. Вотъ за то, что вы надъ родными своими грохочете, Богъ у васъ и ноги отнялъ.
ДѢДУШКА. Врешь. Это ты мнѣ вымолила. Хо-хо-хо!
БАБУШКА. Сморозилъ, батюшка. Подумаешь, благость женщинѣ за безногимъ ходить.
ДѢДУШКА. За то въ супружеской вѣрности лежу, по дѣвкамъ отъ тебя не бѣгаю. Хо-хо-хо-хо!..
БАБУШКА. Тьфу тебѣ! Озорникъ, батюшка! Озорникомъ вѣкъ прожилъ, озорникомъ и въ гробъ ляжешь… тьфу! тьфу! тьфу! (Уходитъ.)
ДѢДУШКА. Ежели бы ноги, я бы съ молокососомъ-то потягался… Надьку бы эту… хо-хо-хо!.. этого… того… (Закрываетъ ликъ свой «Новымъ Временемъ» и дремлетъ.)
ДЯДЯ (входитъ). Оставь меня! Оставь меня, говорю тебѣ!
СЫНОКЪ (бѣжитъ за нимъ). Но, дядя…
ДЯДЯ. А! Теперь я все понимаю.
СЫНОКЪ. Право, вы уже слишкомъ горячо приняли къ сердцу.
ДЯДЯ. О, какъ это подло, гадко, ужасно!
СЫНОКЪ. Я не оправдываю себя, но, все-таки, — подобныя выраженія?!
ДЯДЯ. Опуститься до такой низости!
СЫНОКЪ. Вѣдь, я же раскаиваюсь! Я — чѣмъ угодно готовъ загладить.
ДЯДЯ. Мерзкая женщина! Грязная женщина! Гадина! Мессалина!
СЫНОКЪ. Дядя! Вы не имѣете права…
ДЯДЯ. И подобная тварь — въ нашей семьѣ?!
СЫНОКЪ. Браните меня, но Надю — вы совершенно не знаете. Прошу ее уважать.
ДЯДЯ (смотритъ на него въ упоръ и съ совершеннымъ безмолвіемъ). Чего?
СЫНОКЪ. Я прошу васъ Надю уважать.
ДЯДЯ. Скажи, пожалуйста: отстанешь ты отъ меня сегодня, или вотъ такъ и намѣренъ прилипнуть баннымъ листомъ?
СЫНОКЪ. Если вамъ непріятно….
ДЯДЯ. Да-съ, непріятно.
СЫНОКЪ. Если я вамъ мѣшаю……
ДЯДЯ. Да-съ, мѣшаете.
СЫНОКЪ. Я могу уйти.
ДЯДЯ. Да-съ, уйдите.
СЫНОКЪ. Но про Надю вы такъ не смѣете… да! не смѣете! нехорошо! (Уходитъ.)
ДЯДЯ. Нѣтъ! Какова наша великолѣпная Лили, моя благопристойнѣйшая, идеальная сестрица! Примѣрная мать семейства? Матрона благочестивая? А?! Дѣло ясно. Вотъ оно — какъ на ладони. И эта горячность, съ которою Лили защищаетъ негодяя Ѳедора. И эта злобная ревность, съ которою она гонитъ несчастную Надежду. И эта поспѣшная обидчивость на мои слова, что Ѳедоръ, можетъ быть, шелъ совсѣмъ не къ Надѣ…
ДРУГЪ ДОМА (входитъ). Лили… Елены Николаевны нѣтъ здѣсь?
ДЯДЯ. Вотъ еще фигура! Фамильное дополненіе! Благопріобрѣтенный рыцарь Тогенбургъ!
ДРУГЪ ДОМА. Лили… Елена Николаевна такъ растревожена, такъ взволновалась. А вы знаете, какъ я волнуюсь, когда она волнуется.
ДЯДЯ (стоитъ предъ нимъ, скрестивъ руки на груди). «Возьмите ваши слова обратно!».
ДРУГЪ ДОМА. Какъ?
ДЯДЯ. «Возьмите ваши слова обратно».
ДРУГЪ ДОМА. Поль, на васъ лица нѣтъ! Вы разстроены, Поль? Вы больны?
ДЯДЯ. И разстроенъ, и боленъ.
ДРУГЪ ДОМА. И все это — изъ-за…
ДЯДЯ. Изъ-за! изъ-за!
ДРУГЪ ДОМА. Поль! Дорогой товарищъ! Дайте мнѣ вашу руку. Такъ. Будемъ говорить, какъ мужчины, по душамъ. Вы неправы.
ДЯДЯ. Вамъ-то откуда знать, правъ я или неправъ?
ДРУГЪ ДОМА. Если вы питаете слабость къ этой дѣвушкѣ, зачѣмъ вамъ непремѣнно нужно, чтобы она оставалась въ домѣ вашей сестры? Вы человѣкъ съ состояніемъ. Наймите ей квартирку, устройте обстановку, положите приличное содержаніе….
ДЯДЯ. Опять я у нихъ оказываюсь въ Надьку влюбленъ!
ДРУГЪ ДОМА. Я, другъ мой Поль, странности любви понимаю. И снисхожу. Маргарита была простая мѣщанка, но великій Фаустъ увидалъ ее за швейною машиною и — продалъ свою душу Мефистофелю.
ДЯДЯ. Фаустъ? Нѣтъ, мой любезнѣйшій. Я себя не Фаустомъ чувствую, а скорѣе Валентиномъ.
ДРУГЪ ДОМА. Поль… Вашъ намекъ.
ДЯДЯ (демонически хохочетъ). «Возьмите ваши слова обратно!»…
ДРУГЪ ДОМА. Фи, Поль! Вы продолжаете подозрѣвать…
ДЯДЯ. Нѣтъ-съ, не подозрѣвать. Спросите племянника Мишку. Надя была съ нимъ. Между нею и Ѳедоромъ нѣтъ ничего.
ДРУГЪ ДОМА. Вы увѣрены?
ДЯДЯ. Спросите Мишку!
ДРУГЪ ДОМА (закрываетъ глаза рукою). Ужасно!.. а! ужасно!.. какой ударъ фамиліи! Бѣдная, жалкая Клодина!
ДЯДЯ. Позвольте-съ…
ДРУГЪ ДОМА (стремительно). Но, Поль, ради Бога, удержитесь: ни слова Лили. Зачѣмъ ей знать эту грязь? Она и безъ того взволнована.
ДЯДЯ. Но позвольте же.
ДРУГЪ ДОМА. И постарайтесь не быть слишкомъ суровымъ къ той… преступной. Пожалѣйте Клодину! Смирите ваше негодованіе!..
ДЯДЯ. Да позвольте же мнѣ…
ДРУГЪ ДОМА. Вооружитесь философіей. Клодинѣ тридцать девять лѣтъ. Вспомните Вольтера. «Если дѣвушекъ не выдаютъ замужъ, онѣ выходятъ сами»…
ДЯДЯ. Да чортъ же побери, наконецъ!..
МАТЬ (входитъ). Поль опять о чемъ-то ужасно кричитъ.
ДРУГЪ ДОМА. Дорогая!
МАТЬ. Еще никогда въ жизни не испытывала такой ужасной мигрени.
ДРУГЪ ДОМА. Вамъ надо на воздухъ, непремѣнно на воздухъ.
МАТЬ. Да, я приказала заложить лошадей. (Уходитъ.)
ДРУГЪ ДОМА. Я съ вами, дорогая…
ДЯДЯ. Хмъ… Любезнѣйшая сестрица.
ДРУГЪ ДОМА. Поль! Ради Бога! Предоставьте мнѣ… Я лучше васъ знаю Лили. Не надо! Р-р-р-ради Б-б-бога! (Жметъ ему руку и, уходя, шопотомъ.) Теперь издаютъ много хорошихъ книгъ. Знаете, поучительныхъ: для нихъ, падшихъ. Я сейчасъ же заѣду въ магазинъ и пріобрѣту для несчастной Клодины. (Уходитъ.)
ДѢДУШКА (снимаетъ «Новое Время» съ лица своего). А генералъ-то подрыхъ.
ДЯДЯ. Мессалина! Лукреція Борджіа! Мать Гамлета, въ сравненіи съ тобою, ангелъ правды и невинности!
ДѢДУШКА. Удивительное дѣло, Поль: отчего мнѣ во снѣ дѣвки не снятся?
ДЯДЯ. Папаша!
ДѢДУШКА. Прежде снились. Хорошихъ дѣвокъ во снѣ видалъ.
ДЯДЯ. Что ваши сны, папаша! У насъ наяву такое…
ДѢДУШКА. Ну, наяву, братъ, ау! Насъ нѣту. Былъ комъ, да уѣздился. Хо-хо-хо!
ДЯДЯ. Папаша!
ДѢДУШКА. Ну?
ДЯДЯ. На нашу семью обрушился позоръ.
ДѢДУШКА. Обрушился, такъ подыми.
ДЯДЯ. Позвольте… вы — глава!
ДѢДУШКА. Нѣтъ, братъ, я на пенсіи. Моя хата съ краю. И, пожалуйста, вы меня, старика, въ свои аферы не мѣшайте.
ДЯДЯ. Мнѣ странно, что вы подобное причисляете къ аферамъ.
ДѢДУШКА. И скоро тебя, бѣднаго, судятъ?
ДЯДЯ. Типунъ вамъ на языкъ!
ДѢДУШКА. Стало быть, не ты проворовался, — зять, что ли?
ДЯДЯ. Ни я, ни онъ. Что за фантазія!
ДѢДУШКА. Служите, чай.
ДЯДЯ. Хорошо вы, однако, насъ понимаете…
ДѢДУШКА. Казна — дворянское дѣло. Ежели одинъ при безотчетныхъ суммахъ, а другой — по народному продовольствію? Тутъ и святой украдетъ.
ДЯДЯ. Вы, папаша, изъ ума выжили.
ДѢДУШКА. Въ газетишкахъ-то, поди, цыганятъ?
ДЯДЯ. Въ нѣдрахъ рода нашего позоръ, папаша!
ДѢДУШКА. Не мое дѣло.
ДЯДЯ. Вотъ въ этихъ самыхъ стѣнахъ.
ДѢДУШКА. Наплевать.
ДЯДЯ. Дочь ваша преступна.
ДѢДУШКА. О? Неужели Клодинка сблудила? Хо-хо-хо! Ахъ, шельма! Разскажи-ка, братъ, разскажи!
