Афанасий Салынский - Драмы и комедии
Э д и к. Пионерское?
Н и л а. Комсомольское.
Э д и к. Вы, может быть, и врете, а почему-то хочется вам верить.
Н и л а. Спасибо, Эдик.
Э д и к. Хоть вы и овчарка, но вы, как мама говорит, наверное, сами не понимаете свое поведение, вас воспитывать надо, а не…
Н и л а (быстро). А не что, Эдик?
Э д и к (замялся). Я не ябеда… и товарища по предаю…
Н и л а (после паузы). Ты песни пионерские знаешь?
Э д и к. Я не умею петь. Мама говорит — мне медведь на ухо наступил. Вот Сашка поет хорошо.
Н и л а. Вместе у нас с тобой получится! Ты про юного барабанщика знаешь? Это моя любимая песня с детства. Давай споем? Только тихо. (Поет.)
«Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
В атаках он шел впереди.
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди.
Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но, пулей вражеской сраженный,
Допеть до конца не успел».
Э д и к (подхватывает песню).
«С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал…»
(Видя, что Нила перестала петь и закрыла лицо руками.) Песня-то ведь боевая!
Н и л а. Боевая, Эдик, боевая.
Э д и к. Ладно, я пойду.
Н и л а. Ты приходи ко мне… поговорить.
Э д и к. О чем с вами говорить? А песней этой совсем меня запутали… (Убегает.)
Голос с улицы: «Эй! Где дворник?» Н и л а выходит. Заглянув в комнату и увидев, что Нилы нет, входит Т у з и к о в а. Некоторое время стоит в нерешительности. Затем стучит в дверь Зои.
З о я (появляется). Что тебе еще?
Т у з и к о в а. Как ей везет! А?! То немцы на опель-афтанабилях раскатывали, теперь наши пришли — опять ей счастье…
З о я. Да отстань ты, ржавчина!
Т у з и к о в а. Ты не закрывайся, ты дверями не хлопай. Вопрос надо срешить.
З о я. Без тебя не решат?
Т у з и к о в а. Совсем другой оборот теперь получается! Ежли этот артихектор в любви к ей располаживается, тогда, значит, гнать ее из дому нет никакой выгоды. А? Для-ради зазнобушки он весь дом безо всякой очереди на ремонт поставит! Вот бы только кровать конфиксовать в мое сиротское пользование…
Тузикова садится на кровать. По лестнице спускается Ф е д о р. Он сильно взволнован. Тузикова, увидев его, вскочила и смахнула с кровати на пол фотографии, оставленные Кругликом.
З о я. Иди ты… (Скрывается за своей дверью.)
Ф е д о р. Овчарка… овчарка… Так вот почему и мальчишки, и эти женщины…
Федор ходит по комнате. Тузикова, испуганная, наблюдает за ним. Заметив, что топчет какие-то бумажки, Федор поднимает одну из них и узнает на фотоснимке Нилу. Тогда он подбирает и другие снимки. Тузикова, увидев, с каким болезненным интересом архитектор рассматривает подобранные бумажки, также поднимает снимки, вглядывается и роняет на пол.
Т у з и к о в а. Как же теперича ремонт?.. (Бросается к Федору.) Товарищ артихектор, миленький, это не она! Ей тя господи, не она! И в опель-афтанабилях не она ездила, и… и… ей тя боженьки, не она! Одна сходства лицом… А ремонт нам раньше всех домов требуется…
Федор молчит. Тузикова отступает и скрывается в комнате Зои. Входит Н и л а. Она видит, как взволнован Федор, замечает в руках его фотоснимки. Федор подходит к Ниле, смотрит ей в лицо.
Н и л а (не сразу). Я предостерегала вас, Федор.
Ф е д о р. Да, вы вели себя честно… со мной.
Н и л а. Федор…
Ф е д о р (указывая на снимки). Что это — всего лишь «сходство лицом»?.. Но моя мать — она знает правду… Вы обворовали меня… (Швыряет ей в лицо фотографии.)
З о я (вместе с Тузиковой выглядывает из своей комнаты). Эх вы! А еще интеллигентный человек…
Ф е д о р быстро уходит.
Т у з и к о в а (Зое). Чего ты встревала, чего? Видала, как он к ей метнулся?..
З о я. Смотри, она переживает.
Н и л а. Я — переживаю?! (Деланно хохочет.) Объяснился… подумаешь! Ха, сколько ж я этих объяснений слышала…
Т у з и к о в а. От немцев, шлюха!
Н и л а. Любовь выше политики… Политика меняется, а любовь — никогда! (Схватила аккордеон, вызывающе весело запела.)
«Нельзя ли, проказница Мэри,
Узнать ваш сердечный пароль?
Кого ожидаете, Мэри,
Сегодня в двенадцать ноль-ноль?»
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Вечернее небо, окрашенное закатом, виднеется в проломе стены. Багровые небеса кажутся заревом, потому что все сотрясается от взрывов бомб и протяжных, как удары гигантского хлыста, выстрелов зенитных орудий. Иначе выглядит и комната, где живет Нила. Здесь кроме кровати теперь стоит еще круглый полированный стол, несколько стульев. Свалены чемоданы, всякий скарб, узлы с вещами. В правом углу комнаты небольшая ширма. Сверху спускаются С а ш к а и Э д и к.
С а ш к а. Видал, как наши «юнкерсов» гоняли? От-б-о-ой! Эх, ястребочки…
Э д и к. Тихо как стало…
С а ш к а. А, тихо? То-то!
Э д и к. Что то-то? И что тихо — и то хвастаешься. Эх, скелетик нашел, эх, патрончик мой, эх, война какая, моя война!
С а ш к а. Учитель очкастый… И чего я с тобой только вожусь, не знаю. Вот как расскажешь про самую последнюю книжку, так и до свиданья, раздружусь я с тобой.
Э д и к. Самой последней книжки ты никогда не дождешься.
Входит Ч у ф а р о в. Он направляется к лестнице.
С а ш к а. Эй, товарищ! Вы куда?
Ч у ф а р о в. К себе, наверх.
С а ш к а (почти с восторгом). А верха-то и нет!
Ч у ф а р о в. Как это нет?
Э д и к. Третий этаж сгорел. Еще днем, прямое попадание зажигалок. Сашка (смеется). Зажигалки всегда прямые!
Чуфаров бежит к лестнице, поднимается, но сразу возвращается назад. Входит Т у з и к о в а с узлом за плечами.
Э д и к. Мародерка.
Т у з и к о в а. Что-о?..
С а ш к а. Айда. (Орет.) Синяки, синяки, не боимся врагов… Пусть солдаты идут на бои-и-и! (Убегает с Эдиком.)
Т у з и к о в а (устраивая свой узел). Все, значит, жители теперя сюда… И мой флигерь вдрызг разбомбили. Хорошо еще, самой дома не было. А тут уполне удобная места. Ваши вещички, Аркадий Игнатьич, тоже сюда спустили. Успели спасти.
Ч у ф а р о в. Кто ж постарался?
Т у з и к о в а. Да эта… овчарка… Прямо из огня повыхватывала.
Ч у ф а р о в. Овчарка, говорите?
Т у з и к о в а. Теперь, стало быть, и вы вместе с нами поживете?
Чуфаров молчит.
Только, поди, недолго. Икуируют сызнова, кто успел приехать.
Ч у ф а р о в. А вы не собираетесь?
Т у з и к о в а. Остаемся в тылу треклятого врага. Можете на меня расположиться. В черные дни оккупации я честно вела образ жизни.
Ч у ф а р о в. Это вещи ваши?
Т у з и к о в а. Я поставила — мои. Холостяком проживаете? Одиночество сушит…
Ч у ф а р о в (назидательно). В условиях нашей жизни человек не может быть одиноким. Тем более когда он поглощен работой. Я пойду посмотрю, как выглядит сгоревший этаж… (Уходит по лестнице.)
Т у з и к о в а. Душа горит, а он — этаж. (Поднимается вслед за Чуфаровым.)
Входит Н и л а, за нею — знакомая нам по первому действию п о ж и л а я ж е н щ и н а. Раскопав среди своих вещей завернутый в бумагу хлеб, отрезает ломоть. Садится и ест, запивая водой из кружки.
П о ж и л а я ж е н щ и н а. Смотрю я на тебя, смотрю…
Нила. А вы не смотрите.
П о ж и л а я ж е н щ и н а. Где ж наш старичок-то, профессор? Ширму поставил — все отдельный кабинет…
Появляется Л и з о ч к а, милая девушка; она хорошо одета и держится с той непростительной смелостью, которую можно наблюдать у избалованных детей.
Л и з о ч к а. Победа, победа!
Н и л а (вздрогнула). Что?!
Л и з о ч к а. Меня оформили! Я еду в составе фронтовой бригады.
Н и л а. Это и есть победа?
Л и з о ч к а. Как для кого, а для меня… (Фальшиво, но дерзко поет.) А вот и тот самый костюм! Вполне, а?
Н и л а (в тон). Вполне. Со временем этот костюм будет храниться в музее. После того как ты совершишь в нем свои фронтовые подвиги.
