Александр Островский - Том 4. Пьесы 1865-1867
Бессудный. Полоумная она или умна, что ль, очень, уж я и не разберу.
Миловидов. Ты не разберешь, так кто ж ее разберет; тебя тоже на кривой-то не объедешь.
Бессудный. Оно точно, что меня объехать трудно; только нынче больно народ-то хитер стал. Люди-то всё умнеют, а мы-то стареем да глупеем.
Миловидов. Так ты боишься, что жена-то умней тебя будет, когда ты состареешься?
Бессудный. Уж это сохрани господи! глупей бабы быть! Не то что умней, а вороватей.
Миловидов. А ведь, должно быть, скверно, когда жена обманывает! Как ты думаешь?
Бессудный. Что хорошего! Да ведь каков муж! Другого обманет, так и сама не рада будет, что на свет родилась. Вот я тебе притчу скажу. Был у меня приятель, мужик богатый, человек нраву крутого. Только стал он за женой замечать, что дело неладно. Вот он раз из дому и собрался будто в город, а сам задворками и воротился, заглянул в окно, а жена-то с парнем. Что ж он, сударь, сделал!
Миловидов. А что?
Бессудный. А вот что: парню-то он дал уйти; выждал поры да времени, затопил овин, будто хлеб сушить, да пошел туда с той — с женой-то, с подлой-то, да живую ее, шельму, и зажарил. Вот что он сделал!
Молчание.
Миловидов. Судили его за это?
Бессудный. Нет.
Миловидов. Отчего же?
Бессудный. Да кто ж видел? Кто докажет? Сгорела, да и все тут. Он потом на Афон молиться ушел. А по-моему, так и судить-то не за что: моя жена, я в ней и властен. Да где ж это бабы-то? Где вы там?
Аннушка показывается в средней двери.
Поди, что ты там забилась! Где вас надо, тут вас и нет. (Уходит.)
Явление восьмоеМиловидов и Аннушка.
Миловидов. Скучно что-то, Аннушка!
Аннушка. Вам-то скучно? Может ли это быть?
Миловидов. Отчего же?
Аннушка. Да вы какое хотите веселье, такое себе и найдете. Все в вашей воле. Вам некогда и скучно-то быть! А вот нашу сестру скука-то одолеет, тут куда деться!
Миловидов. Не то что мне скучно, а так, делать нечего.
Аннушка. Да какое же у господ дело! Разве вы, век свой живете, делаете что-нибудь! Обыкновенно одна только забава! Надоело дома, по соседям пировать поедете; и то наскучило, так соберете псарню да зайцев гонять; а то так над нашей сестрой издеваетесь да помыкаете как хотите. Ведь вы, чай, про себя-то думаете, что у нас души нет, мы и чувствовать ничего не можем. Вы, чай, думаете, что мы и не тоскуем никогда. А знаете ли вы, Павлин Ипполитыч, что несчастней нас, девушек, нет никого на свете.
Миловидов. Да пожалуй, что ты и правду говоришь.
Аннушка. Правду, Павлин Ипполитыч, правду!
Миловидов. Да что ты стоишь, Аннушка! Садись сюда ближе!
Аннушка. Сейчас. Вам трубку?
Миловидов. Да. (Кричит.) Гришка!
Аннушка (берет трубку и подходит к дверям). Гришка, подай барину трубку. (Приходит и садится рядом с Миловидовым.) Какой хотите пример возьмите, хоть меня. Приходит девушка в возраст, как должно; что у ней на уме, спросите-ка! Милый человек и больше ничего. Потому всякая знает хорошо, что только ей и пожить, пока она на свободе; а как выдали замуж, так и стала работницей до самой смерти. В это время долго ль нас обмануть! Всякому веришь; кто что ни говори, все думаешь, что правда. Вот этак другой обойдет девку словами, та думает, что она в раю; а он про нее и думать забудет, да еще смеется над ней. Вот когда, Павлин Ипполитыч, девушке скучно-то бывает. Вот когда ей жизнь-то не мила. А у вас какая скука!
Миловидов. Разумеется.
Гришка подает трубку и уходит.
Аннушка. Нападет тоска по милом-то, куда с ней деваться? Эту тоску в люди не снесешь, ни с кем не разделишь. Разве пожалеют тебя? Всякий над тобой же смеется. И размыкивай горе одна, в углу сидя. А одной-то с горем куда тяжело! Сидишь, не дышишь, как мертвая, а горе-то у тебя на сердце растет… Точно гора какая тебе сердце давит… Мечешься, мечешься.
Миловидов. Хорошая ты девушка, Аннушка!
Аннушка. Теперь только разве вы узнали, что я хорошая девушка? Было вам время меня узнать-то: я тогда еще лучше была.
Миловидов хочет обнять ее; она встает.
Что же это такое вы делаете? За что меня обижаете?
Миловидов. Чем же я тебя обижаю?
Аннушка. Любите другую, а меня от скуки целовать хотите! Что же я такое для вас? Как же мне о себе думать? Ведь это вы мне нож в сердце!
Миловидов. Кто ж тебе сказал, что я тебя не люблю?
Аннушка. Вы сами сказали давеча на этом месте. Не пожалели меня, прямо в глаза сказали.
Миловидов. Мало ль что я говорю. Так давеча хандра какая-то нашла.
Аннушка. Мне бы к вам и выходить-то не надо было; уж я теперь и ругаю себя; да сердце-то наше слабо: все думаешь, а может быть…
Миловидов. Что «может быть»?
Аннушка. Да, может быть, думаешь, он Бога побоится, совесть его зазрит. А ведь и знаешь сама, что этого никогда не бывает, а все лезешь на глаза, точно милости просишь. Стыдно потом до смерти! Нет, прощайте! (Плачет. Миловидов хочет обнять ее. Она отталкивает его.) Оставьте вы меня!
Миловидов. Ну я виноват! ну прости ты меня, прости! (Обнимает ее.)
Аннушка. Бог с вами!
Миловидов целует ее.
Ах, Боже мой! Что вы со мной делаете! Оставьте, оставьте меня! Ведь я живой человек, вы видите, я с собой совладать не могу. А это нехорошо. Стыд-то какой, стыд-то какой! Что я из себя делаю! Где у меня совесть-то! Я себя после проклинать буду.
Миловидов. За что же?
Аннушка. Уж про любовь я вас и не спрашиваю! Какая любовь! Хоть немножко-то вы меня жалеете ли? Чтоб мне не так было самое себя совестно, что вы меня целуете. Или вы всё смеетесь надо мной?
Миловидов. Как можно, что ты!
Аннушка. А потом опять на меня глядеть не станете. Куда я тогда от своего стыда денусь?
Миловидов. А мне кажется, что я тебя полюблю больше прежнего.
Аннушка (смотрит на нею как бы с испугом). Прежде вы меня обманули — Бог с вами; а теперь обманете — Бог вас накажет. (Прилегает к Миловидову на грудь.)
Входят Бессудный и Евгения.
Явление девятоеМиловидов, Аннушка, Бессудный и Евгения.
Евгения. Совет да любовь!
Аннушка. Ах! Что я это! Вот вы меня перед людьми в стыд ввели.
Миловидов. Что за стыд! Вот вздор! Я поеду домой, а денька через два приеду. Гришка!
Гришка у двери.
Лошадей! Прощай, хозяин! Прощай, хозяйка! (Целуются.) Прощай, Аннушка, милая! (Целуются. Уходит. Аннушка провожает его.)
Евгения. Видел?
Бессудный. Ну, видел. Ну так что же? Вас тут сам лукавый не разберет.
Евгения. Вот ты теперь и кланяйся жене-то в ноги за обиду. За что ты давеча на меня зашипел, как змея василиска!
Бессудный. Ну, ладно! Вперед зачти. (Уходят в среднюю дверь.)
Аннушка возвращается.
Аннушка. Боже мой! У меня голова закружилась! (Опирается руками на стол и смотрит в окно.) Неужели воротились мои золотые дни? уж переживу ли я, бедная, этакое счастье! Вон как покатил, голубчик мой! Экой молодец! Жизнь ты моя! Никогда я так тебя не любила, как теперь. Нет моей воли над собой! И счастье мое, и погибель моя в твоих руках. Пожалей ты меня, бедную!
Действие третье
ЛИЦА:
Бессудный.
Евгения.
Аннушка.
Миловидов.
Жук.
Гришка.
Иван, кучер Миловидова.
Сени на постоялом дворе, посередине две двери: правая — в черную избу, левая — в чистую комнату; между дверями, у стены, скамья и стол; на столе свеча в фонаре; в левом углу лестница в светелку; с правой стороны дверь на двор; над дверью низенькая рама; четыре небольших стекла в один ряд. Ночь.
Явление первоеАннушка (сходит с лестницы). Как в светелке страшно одной-то! Ночь темная, ветер воет. Мужиков же никого в доме нет. Жук уехал. Видела я из окна, как Евгения и брата проводила с фонарем куда-то. Теперь мы одни с ней остались. Пойти хоть к ней, все не так страшно! Выбраться бы мне поскорей из этого дому! Над ним беда висит, уж чует мое сердце; всё здесь не ладно, все здесь живут не по совести. Брат часто по ночам отлучается; соседи говорят про него что-то недоброе, Евгения на каждом шагу лукавит. Что за житье! У всех только деньги на уме, как бы ни добыть, только бы добыть. А сколько из-за этих денег греха на душу принимают, об этом никто и не думает.
