Александр Островский - Том 8. Пьесы 1877-1881
Дульчин. Невероятно, это уж слишком много счастья.
Ирина. Ах, поверь, поверь! Погоди, я пришлю сейчас к тебе папашу, поговори с ним. (Отходит.) Милый, милый. (Посылает поцелуй и уходит.)
Дульчин (Дергачеву). Лука!
Дергачев подходит.
Будем жить, братец, судьба начинает мне улыбаться. Я сейчас делаю предложение.
Дергачев. А как же Юлия Павловна?
Дульчин. А что ж Юлия Павловна? Что я могу для нее сделать? Жениться на ней, о чем она мечтает и дни и ночи; а чем жить будем? У ней ничего, у меня тоже. Что ж, нам мелочную лавочку открыть да баранками торговать? А я женюсь и по крайней мере расплачусь с ней, это честнее будет. Конечно, я ее огорчу очень, очень; ну, поплачет, да тем и дело кончится! А пока надо ей солгать что-нибудь.
Дергачев. Ах, лгать! А лгать нехорошо, Вадим, очень нехорошо.
Дульчин. Ты опять с нравоученьями! Так вот я тебя лгать-то и заставлю, и ты будешь лгать. Ты пойдешь завтра к Юлии Павловне и скажешь, что я в Петербург уехал.
Дергачев. Что ж, я пожалуй, я пойду; только ведь меня гоняют оттуда.
Дульчин. Претерпи, бедный друг, все претерпи ради дружбы.
Дергачев. Претерплю. Вадим, я у тебя шафером, я платье новое сошью. Нет ли у тебя трех рублей серебром?
Дульчин. Опять денег просить? Какая привычка у тебя!
Дергачев. Ты ужинать пойдешь, сядешь за стол с компанией, а мне на вас глазами хлопать? Ведь я езжу сюда только для тебя, а ты знаешь, как здесь все дорого.
Дульчин (достает деньги). Ну, на рубль, отвяжись!
Входит Лавр Мироныч.
Отойди, исчезни!
Дергачев уходит.
Явление четырнадцатоеНаблюдатель, Дульчин, Лавр Мироныч.
Лавр Мироныч. Вадим Григорьич, пожалуйте, милости просим.
Дульчин. Лавр Мироныч, два слова.
Лавр Мироныч. К вашим услугам. Весь — внимание.
Дульчин. Между благородными людьми разговор должен быть короткий.
Лавр Мироныч. Совершенно справедливо-с.
Дульчин. Мне нравится ваша дочь.
Лавр Мироныч. Девушка хорошая, образованная и с большим приданым.
Дульчин. Она и так хороша, а с приданым, конечно, еще лучше. Но не о приданом речь. Теперь вот в чем вопрос: нравлюсь ли я вам?
Лавр Мироныч. Вы? Как же, помилуйте, мы ваше знакомство за честь себе считаем.
Дульчин. Да погодите, не распространяйтесь! Я хочу жениться на вашей дочери, вы отец, вас обойти нельзя, так согласны вы или нет, как говорится, осчастливить нас?
Лавр Мироныч. С полным удовольствием. За честь почту.
Дульчин. Ну и прекрасно! Только с одним условием: погодите разглашать, мне надо устроить кой-какие делишки.
Лавр Мироныч. Как вам угодно. Не извольте себя стеснять ни в чем. Пожалуйте кушать; а послезавтра прошу на вечер ко мне, познакомитесь с нами покороче, посмотрите, как живем.
Дульчин. А вы мастер ужины заказывать.
Лавр Мироныч. Какой это ужин! Здесь клуб, тот же трактир, вот дома другое дело! Отчего ж себе и не позволить, коли есть средства. Пожалуйте, пожалуйте, ждут-с.
Лавр Мироныч и Дульчин уходят. Прилив публики. На авансцену выходят разносчик вестей, москвич, иногородный.
Явление пятнадцатоеРазносчик вестей, наблюдатель, иногородный, москвич, публика.
Разносчик вестей (наблюдателю). Вот вы и не угадали, Дульчин женится на Прибытковой.
Наблюдатель. Погодите, не торопитесь.
Разносчик вестей. Да чего годить. Я сейчас был у их стола и разговор слышал между дамами и невестой. Вот посмотрите, их посадили вместе, за их здоровье пьют.
Наблюдатель. Погодите, цыплят осенью считают.
Иногородный. За чье здоровье пьют-с?
Разносчик вестей. За здоровье жениха и невесты.
Иногородный. Какая оказия-то! Помилуйте, как такой случай пропустить? И мы за их здоровье по бокальчику, по другому опрокинем. (Москвичу.) Пожалуйте в буфет-с.
Действие четвертое
ЛИЦА:
Юлия Павловна.
Глафира Фирсовна.
Флор Федулыч.
Дергачев.
Михевна.
Лавр Мироныч.
Комната первого действия.
Явление первоеЮлия Павловна (у двери направо), потом Михевна.
Юлия. Михевна, дай-ка там из шифоньерки картон!
Михевна, за сценой: «Синенький?»
Да, синенький.
Михевна: «Запереть шифоньерку-то?»
Не надо, после запрешь, от кого нам запираться-то?
Михевна. Что это какой он легкий, ровно пустой?
Юлия. А вот посмотрим, что в нем. (Садится у стола, открывает картон и вынимает подвенчальный газовый вуаль с флердоранжем.)
Михевна. Ай, прелести какие!
Юлия. Я венчалась в этом, Михевна.
Михевна. Помню, помню. Уж больно хорошо было смотреть на тебя; все как есть любовались. Вот опять бог привел, опять скоро наденешь.
Юлия. Нет, надо новенький купить, да и цветы не годятся; я не девушка.
Михевна. Вот еще разбирать, надела, да и все тут. Стоит на один раз покупать.
Юлия. И, мать моя, неловко, не годится. Да что на такое дело жалеть! Я и платье новое закажу. Я знаешь что думаю? Сделать себе убор из незабудок.
Михевна. Из незабудок? Да, мол, не забудь меня.
Юлия. Уж теперь мне чего бояться? Все мои страхи кончились: связаны будем на всю жизнь. И какой человек, Михевна, превосходный! Прямо можно сказать, что благородный человек.
Михевна. Чего лучше! Бравый кавалер, ловкий, смелый, разительный. Кажется, ни перед кем на свете не сробеет.
Юлия. А что Глафира Фирсовна говорила: «Брось ты его сама, пока он тебя не бросил». За что так обижать человека, что он ей сделал?
Михевна. Зависть: ненавистно чужое счастье.
Юлия. Я так и подумала. Конечно, я ему все свои деньги отдала; так ведь я не без рассудка, не без расчета это сделала. Я таки довольно скупа и на деньги жалостлива.
Михевна. Ох, жалостлива! К мужчинам-то вы больно жалостливы!
Юлия. Что ж делать-то! А все-таки денег даром не брошу.
Михевна. Как можно бросить. Вперед-то не угадаешь: бог знает, как придется век-то доживать.
Юлия. Да, да; первое дело себя обеспечить… Я, нужды нет, что женщина, а очень хорошо жизнь понимаю. И до чего он благороден! Он ведь ни одной копейки у меня так не взял, на всё документы выдал. А разве не все равно, что деньги, что документы? Значит, все мои деньги при мне. Разумеется, с другого взять нечего, а у него имение большое. Он мне все планы показывал и все рассказывал, где леса, где луга. Только оно еще не разделено с сестрицей, нужно часть какую-то ей выделить. Как разделятся, он все имение на мое имя запишет, а я ему документы отдам — вот и квит. А имение-то гораздо дороже. Вот как благородно с его стороны. Летом будем в деревне жить, ты у меня будешь хозяйством заниматься. То-то всякой птицы разведешь.
Михевна. Ах, страсть моя! Вот уж душеньку-то отведу. Я вчера у соседей белых индюшек видела, так на чужих больше часу любовалась. Петуха кохинхинского мы отсюда своего возьмем; этакой красоты за сто рублей не сыщешь.
Юлия. Какое чувство в человеке! Вчера по его делам ему вдруг деньги понадобились; ну, я выручила его; так веришь ли: на коленях стоял, руки целовал, плакал, как ребенок.
Михевна. Когда свадьбу-то думаете?
Юлия. Да мы решили, что в будущую середу. Сегодня приедет, поговорим, когда вечер сделать, родных позвать. (Разбирая в картоне). Ах, что это, как попало сюда?
Михевна. Что такое, матушка?
Юлия. Иммортель, цветы с гроба. Это я на похоронах мужа в сумасшествии-то ухватила… Как они очутились здесь?
Михевна. Да что мудреного! Сунула сама как-нибудь; а то кому же?
Юлия. К добру ли?
Михевна. Ничего. Что ж тут дурного? Память. Съезди на могилку!
Юлия. Ах, сердце упало. Какая я глупая, суеверная, теперь все будет думаться. А ведь ехать надо платье заказывать, а то после некогда будет с хлопотами.
Михевна. А что ж, поезжай! Убрать кардон-то?
Юлия. Оставь до меня, я скоро приеду.
Уходит. Михевна за ней и скоро возвращается.
Михевна. Чего испугалась? Сама не знает, чего. Ну, вот и мы скоро заживем по-людски… А то всех стыдимся, от людей прячемся, только и свету в глазах, что Вадим Григорьич… Что хорошего? А насчет индеек я секрет знаю, я цыплят выхожу, всех выхожу. Главная причина, когда они будут оперяться…
