Бернард Шоу - Человек и сверхчеловек
Поэтому мы можем без всякого предубеждения отнестись к бродягам Сьерры, чистосердечно признав, что у нас и у них одна цель: быть рыцарем удачи, и что разница в положении и методах лишь дело случая. Быть может, одного или двух из этих бродяг было бы целесообразно умертвить — без всякой злобы, самым мягким и гуманным способом, — потому что среди двуногих, как и среди четвероногих, встречаются такие, которых опасно оставлять на свободе без цепи и намордника, и несправедливо заставлять других людей тратить свою жизнь на то, чтобы сторожить их. Но так как у общества не хватает духу для этой разумной меры и после поимки оно лишь суеверно подвергает их искупительному ритуалу пыток и унижений, а затем отпускает готовыми нарушать закон с удвоенной энергией, то нет ничего дурного в том, что они свободно бродят и в ущельях Сьерры, под началом предводителя, который, судя по его внешнему виду, вполне способен, в случае надобности, приказать, чтобы их пристрелили. Предводитель этот сидит сейчас в самом центре группы, на обтесанной каменной глыбе; это высокий крепкий человек с характерным крючковатым носом, черными блестящими волосами, остроконечной бородкой, закрученными кверху усами. Его сходство с Мефистофелем, несомненно, искусственно подчеркнуто, но тем не менее производит известное впечатление, быть может оттого, что сама природа здесь оправдывает рисовку, неуместную где-нибудь на Пикадилли, быть может, благодаря налету сентиментальности, характерному для этого человека и придающему ему то особое изящество, при котором только и простительна нарочитая живописность. В его взгляде и усмешке нет ничего диковатого; у него звучный голос и находчивый ум; и он кажется самым сильным из всей компании — даже если в действительности это и не так. Во всяком случае, он лучше всех упитан, лучше всех одет и лучше всех умеет себя держать. Его английская речь не вызывает удивления, несмотря на испанский ландшафт, так как за исключением одного несомненного француза и одного человека, в котором можно угадать спившегося матадора, все здесь американцы или выходцы из лондонского простонародья; поэтому в стране плащей и сомбреро они расхаживают в поношенных макинтошах, шерстяных кашне, котелках и грязных желтых перчатках. Лишь немногие подражают в одежде начальнику, в чьем сомбреро с петушиным пером и пышном плаще, ниспадающем до высоких сапог, нет решительно ничего английского. Все безоружны, те, у кого нет перчаток, держат руки в карманах, в силу национального убеждения, что ночью под открытым небом легко схватить простуду. (Вечер такой теплый, что лучшего трудно и пожелать.) Большинству из членов этой компании на вид лет тридцать с небольшим. Старше только пьяница-матадор и еще низенький близорукий человек с рыжими бакенбардами и испуганным взглядом мелкого коммерсанта, запутавшегося в делах. У него одного на голове цилиндр, отсвечивающий в закатных лучах сальным блеском какого-то грошового патентованного средства для обновления шляп, которое, по-видимому, часто применяется, но всякий раз лишь приводит объект в еще более плачевное состояние; долгополое коричневое пальто с бархатным воротником имеет довольно сносный вид; костюм дополняют целлулоидный воротничок и манжеты. Очевидно, в этом сообществе ему принадлежит роль почтенного лица; лет ему, должно быть, за сорок, даже за пятьдесят. Он занимает крайнее место справа от предводителя, напротив троих мужчин в ярко-красных галстуках, расположившихся слева. Из этих троих один — француз. Двое других — англичане: один завзятый спорщик, мрачный и упрямый; другой сварливый и шумный субъект. Предводитель великолепным жестом закидывает конец плаща на левое плечо и встает, готовясь произнесли речь. Его встречают аплодисментами, что, несомненно, доказывает его популярность как оратора.
Предводитель. Друзья и коллеги бандиты! Я хочу сделать заявление настоящему собранию. Вот уже три вечера мы занимаемся обсуждением вопроса о том, кому в большей мере свойственна личная храбрость — анархистам или социал-демократам. Мы весьма детально разобрали принципы анархизма и социал-демократии. Интересы анархизма умело защищал наш единственный анархист, который, кстати, не знает, что такое анархизм…
Общий смех.
Анархист (вставая). Предложение к порядку, Мендоса..
Мендоса (твердо). Нет уж, дудки! Ваше последнее предложение к порядку заняло полчаса. И потом — ведь анархисты отрицают порядок.
Анархист (кротко, вежливо, но настойчиво; это и есть почтенного вида пожилой человек в целлулоидном воротничке и манжетах). Это грубое заблуждение. Я могу доказать…
Мендоса. К порядку, к порядку!
Прочие (кричат). К порядку, к порядку! Садитесь! Слово председателю! Долой!
Анархиста принуждают замолчать.
Мендоса. С другой стороны, в нашей среде имеются три социал-демократа. Они не в ладах между собой, и нам здесь были предложены три различные и несовместимые социал-демократические теории.
Трое в ярко-красных галстуках.
1-й. Господин председатель, я протестую. Пристрастное освещение. 2-й. Ложь! Я этого никогда не говорил. Будьте честны, Мендоса. 3-й. Je demande la parole. C'est absolument faux! C'est faux! faux!! faux!!! Assas-s-s-s-sin!!![136]
Мендоса. К порядку, к порядку!
Прочие. К порядку, к порядку, к порядку! Слово председателю.
Социал-демократов принуждают замолчать.
Мендоса. Мы здесь, конечно, относимся терпимо к любым взглядам. Но в конце концов, друзья, большинство из нас не анархисты и не социалисты, а джентльмены и христиане.
Большинство. Слушайте, слушайте! Верно. Правильно.
Шумный социал-демократ (отбиваясь от попыток заставить его замолчать). Никакой вы не христианин. Вы жид, вот вы кто!
Мендоса (с уничтожающим великодушием). Друг мой, я — исключение из всех правил. Совершенно верно: я имею честь принадлежать к еврейской нации; и когда сионистам понадобится глава, чтобы вновь объединить наш народ на его исторической родине в Палестине, Мендоса не последним предложит свои услуги.
Сочувственные аплодисменты, крики: «Слушайте, слушайте»! и т. д.
Но я не раб предрассудков. Я проглотил все формулы, вплоть до формулы социализма; хотя, в известном смысле, кто раз стал социалистом, тот остается им навсегда.
Социал-демократы. Слушайте, слушайте!
Мендоса. Тем не менее я твердо знаю, что обыкновенный человек — даже обыкновенный бандит, которого едва ли можно назвать обыкновенным человеком…
Крики: «Слушайте, слушайте!»
…не философ. С него достаточно здравого смысла; а в нашем деле я и сам готов удовольствоваться здравым смыслом. Но скажите, для какого дела мы собрались здесь, в Сьерра-Неваде, которую мавры считали красивейшим уголком Испании? Чтобы вести туманные дискуссии на темы политической экономии? Нет. Чтобы задерживать автомобили и способствовать более справедливому распределению материальных благ.
Мрачный социал-демократ. Являющихся продуктом труда — не забывайте этого.
Мендоса (с изысканной вежливостью). Без всякого сомнения. И этот продукт труда богатые бездельники готовятся растранжирить в притонах разврата, обезображивающих солнечные берега Средиземного моря. Мы перехватываем у них эти материальные блага. Мы вновь пускаем их в обращение среди того класса, который их произвел и больше всех в них нуждается, рабочего класса. Мы совершаем это, рискуя свободой и жизнью, путем упражнения таких добродетелей, как мужество, выносливость, предусмотрительность и воздержание, особенно воздержание. Я сам вот уже три дня не ел ничего, кроме кактусов и рагу из дикого кролика.
Мрачный социал-демократ (упрямо). Мы тоже.
Мендоса (возмущенно). Я, кажется, не брал себе больше, чем мне полагается.
Мрачный социал-демократ (нисколько не тронутый). Еще чего!
Анархист. А если бы и брал? Каждому по потребностям, от каждого по способностям.
Француз (потрясая кулаком перед анархистом). Fumiste![137]
Мендоса (дипломатично). Я согласен с вами обоими.
Чистокровные английские бандиты. Слушайте, слушайте! Браво, Мендоса.
Мендоса. Моя мысль вот в чем; будем относиться друг к другу как джентльмены и состязаться в доблести только на поле битвы.
Шумный социал-демократ (язвительно). Чем не Шекспир?!
Со скалы доносится свист. Пастух вскочил на ноги и возбужденно тычет пальцем в сторону дороги.
