Ромен Роллан - Четырнадцатое июля
Гош. Вы не сильнее нас...
Де Лоней. А эти храбрецы, а двадцать пушек, двадцать ящиков со снарядами, неисчерпаемые запасы картечи? По-твоему, это не сила?
Гош. Предположим, что вы убьете несколько сот человек. К чему это послужит? На место убитых встанут тысячи других.
Де Лоней. Нам придут на помощь.
Гош. Нет, вам не придут на помощь. Ведь вы могли бы уже давно получить поддержку. Но вы ее не получили. Король не может уничтожить весь свой народ: это было бы не только убийством, но и самоубийством. Вы будете побеждены, уверяю вас. Вот вы нам на устрашение выкатили свою артиллерию. Вы привыкли к войнам прежних времен, вам непонятна сущность этой войны; вы не знаете, что такое народ, ставший свободным. Война для вас только времяпрепровождение, вы ведь ни во что не верите. Со дня сражения при Мальплакэ вы уже не думаете о родине. Интересы неприятеля, с которым вы сражаетесь, вам ближе, чем интересы родины. Вы радовались победам прусского короля. Победа для вас — не насущная необходимость. У нас же нет выбора — мы должны победить во что бы то ни стало! (Инвалидам.) Друзья мои, я вас отлично знаю, и я уважаю вас: вы славные старые вояки. Но ведь вы сражались только потому, что вам приказывали; вам неведомо, что значит сражаться за свои интересы. (Бекару.) Вот хотя бы вы, папаша Бекар, все мы вас любим и чтим вашу доблесть, но когда вы были в Праге окружены врагами, вы защищали свою шкуру. А мы — мы сражаемся за нашу душу, за душу наших сыновей и всех тех, кто последует за нами. Вы слышите гул у подножия этих башен? А ведь здесь только незначительная частица наших сил. В наших рядах борются миллионы, все новые поколения — незримая и мощная сила, решающая исход всех сражений.
Де Флюэ. Довольно! Надоело. Несколько пушечных выстрелов — и мы сметем все твои незримые силы.
Гош. Не стреляйте! Если вы только выстрелите — вы погибли. Народ — не регулярная армия. Нельзя безнаказанно приводить его в ярость.
Вентимиль (сам с собой, рассматривая Гоша). Странная порода! И как только такие люди могли появиться у нас во Франции?.. Скорее им пристало быть немцами. Немцами? Тоже нет! Я знавал пруссаков, в которых было больше французского, чем в нем. Каким образом все так переменилось?
Гош. Подумайте о том, что сейчас еще можно договориться; но скоро будет уже поздно. Если только вы прольете кровь, ничто ее не остановит.
Де Флюэ. Скажи это твоим друзьям.
Гош (пожимая плечами, к Жюли). Идем, голубь мира, они отвергают твою оливковую ветвь. (Сажает Жюли себе на плечо.)
Де Лоней (Гошу). Никому не взять Бастилию. Она может быть сдана, но не взята.
Гош. Она будет сдана.
Де Лоней. Кто же ее сдаст?
Гош. Ваша нечистая совесть.
Гробовое молчание; Гош уходит с Жюли; никто не пытается остановить его.
Вентимиль (в раздумье). Наша нечистая совесть...
Де Лоней (резко). Что же это? Зачем ему дали уйти?
Де Флюэ. Он еще в первом дворе.
Де Лоней. Бегите за ним, схватите его!
Бекар. Ваша светлость, это невозможно.
Инвалиды (глухим ропотом выражая свое согласие с ним). Ведь он парламентер!
Де Лоней. Как так невозможно, негодяй! Чей же он парламентер? Какой державы?
Бекар (торжественно). Народа.
Де Флюэ (швейцарцам). Арестуйте его!
Бекар и инвалиды (швейцарцам). Нет, приятели, не выйдет! Вам его не арестовать!
Один из швейцарцев (стараясь пройти). Но ведь приказано!
Бекар и инвалиды. Если пойдете, будете иметь дело с нами.
Вентимиль (наблюдая за ними; в сторону). Ого! (Громко.) Прекрасно. (Де Лонею.) Не нужно настаивать.
Швейцарец (вбегая из внешнего двора; де Лонею). Ваша светлость! Громадная толпа приближается сюда по улице Сент-Антуан. Они взяли приступом Дом Инвалидов. Они тащат с собой пушки — двадцать пушек.
Де Флюэ. Проклятье! Нужно же в конце концов на что-то решиться и действовать, иначе наше положение, как бы выгодно оно ни было, может ухудшиться! Предоставьте нам расправиться с этими паразитами, а то они так обгложут нас, что одни косточки останутся.
Клубы дыма поднимаются над крепостными стенами.
Де Лоней. Что это за дым?
Один из швейцарцев. Они подожгли прилегающие к Бастилии дома.
Де Лоней. Презренные! Они хотят войны без милости и пощады. Ну так они ее получат.
Де Флюэ. Открыть огонь?
Де Лоней. Подождите...
Де Флюэ. Чего же еще ждать?
Де Лоней (спрашивая взглядом совета у Вентимиля). Господин де Вентимиль!
Вентимиль (с легким презрением). Я вам уже высказал свое мнение. Делайте, как знаете. Я могу дать только один совет: что бы вы ни решили, не перерешайте.
Де Лоней. Пусть будет по-вашему. Господин де Флюэ, откройте по ним огонь!
Де Лоней, де Флюэ и швейцарцы уходят во внешний двор.
Вентимиль (иронически рассуждает сам с собой. В нескольких шагах от него инвалиды стоят у своих пушек). Наша нечистая совесть... Этот капрал позволяет себе иметь совесть!.. Он богаче меня. Совесть... Чистая или нечистая совесть! Совести просто нет. Честь, возможно, существует. Честь? При прежнем короле честь не мешала дворянину, если у него была красивая жена или сестра, добиваться того, чтобы король взял ее к себе в фаворитки; не задумываясь, мы женились на любовнице короля, чтобы прикрыть своим аристократическим именем, как ярлыком, низкопробный товар, подобранный в грязном притоне... Оставим честь в покое. Разве я мог бы сказать, чтó я защищаю здесь, чтó толкает меня сражаться? Верность? Преданность королю? Мы-то знаем цену своей преданности и верности, к чему же дурачить себя пустыми словами? Уже давно я перестал верить в короля. Ну так что же побуждает меня оставаться здесь? (Пожимая плечами.) Привычка, приличия, правила светской морали? Да, знать, что ты не прав, не верить в то, что делаешь, но идти до конца по своему пути, сохраняя корректность и утонченное изящество, — так, по-видимому, легче скрывать от самого себя полную бесполезность всего, что делаешь.
За сценой невероятный шум. Швейцарцы с де Лонеем и де Флюэ стремительно отступают из внешнего двора.
Швейцарцы. Идут!
Вентимиль. Кто? Кто идет? Кто? Народ?.. Да будет вам! Не верю!
Де Флюэ (не отвечая ему). Скорее! Поднимите мост! Проклятье!
Де Лоней. Пушкари, по местам!
Швейцарцы спешно поднимают мост. Инвалиды наводят пушки на ворота. Слышится гул толпы, который, подобно морскому прибою, бьется о крепостные стены.
Вентимиль (потрясен). Они вошли? Неужели же они и вправду вошли?
Де Флюэ (запыхавшись). Уф! Только-только успели! Мерзавцы! (Вентимилю.) Подумайте, ведь они ухитрились опустить первый подъемный мост! Знаете дом парфюмера у самых ворот?.. А! Черт их дери! Я был прав, когда требовал, чтобы сожгли все их логовища!.. Несколько человек — каменщики, кровельщики — забрались на крышу этого дома, а оттуда перебрались, как обезьяны, на стену у караульни. Их никто не заметил. Они достигли ворот и оборвали цепи подъемного моста; мост упал прямо на толпу и раздавил не меньше дюжины этих оголтелых. Остальные ринулись на него лавиной. Слышите, как ревут? Ах, сволочи!
В суматохе, поднятой солдатами и офицерами на переднем плане, зрители не сразу обнаруживают в глубине сцены, у ворот, группу швейцарцев, окружившую пленницу.
Швейцарцы (подводя Конта). Нам все же удалось захватить недурную добычу.
Вентимиль (кланяясь). А, это вы, Конта?.. Вы верны своему слову — пришли на свидание? Серебряная каска на белокурой головке, в руках ружье — какое прекрасное олицетворение богини Свободы! Итак, вы хотите посмотреть спектакль? Отсюда отлично видно и совсем не опасно. (Протягивает ей руку, она колеблется.) Вы не хотите дать мне руку? Еще недавно мы ведь были друзьями, не так ли? Разве мы уже больше не друзья?
Она, наконец, пожимает протянутую руку.
Что с вами? Что вас смущает? Почему вы молчите и почему так злобно смотрят на меня ваши хорошенькие глазки? Вас напугали?
Конта. Простите, прошу вас, простите меня... Я перестала разбираться в своих чувствах, я уже не знаю, друг вы мне или враг.
Вентимиль. Враг? Но почему же? Так вы в самом деле сражались против нас?
Конта. Вы знаете, что я рождена актрисой, а не зрительницей, и я привыкла играть только первые роли. (Показывает ружье; один из инвалидов по знаку Вентимиля тут же отбирает его у нее.)
