Сергей Кречетов - Четыре туберозы

Ясен день. В небесном крове
Синь прозрачна и чиста.
Но не жаждут славословий
Воспалённые уста.

Вот затмился свод лазурный,
И, с полей взвивая прах,
Кто-то мчится, бледно-бурный,
В омрачённых небесах.

Опоясан чёрной мглою,
Кто-то дышит тяжело,
Тяжко зыблет над землёю
Исполинское крыло.

И дрожа душой смущенной,
Внемлет стихнувшая твердь.
Это твой полёт священный,
Это ты, — Царица Смерть!

О, развей твой бледный свиток
Ниспровергнутым в пыли!
Дай испить святой напиток
Всем рождённым на земли.

Пусть, ликуя, мы, как дети,
Обретём твой правый суд,
Да последние на свете
Дни земные протекут!

И тот мир, что в долгой смене
Ненавидел и страдал,
На пороге вечной сени
Встретит радостно фиал.

Я мчался по волнам морским.
Громады вставали кругом.
И пена, и брызги, как дым,
Сливались зловещим кольцом.

Я крался по чаще лесов,
Во мраке сплетённых ветвей,
И слышал томительный зов,
Протяжные стоны зверей.

Я был на излучинах гор,
И тучи клубились у ног.
Я видел безмерный простор
И солнца лазурный чертог.

Я шёл по безлюдью степей,
В безбрежности мёртвых песков
И видел скелеты людей
И храмы умерших богов.

Я слышал во мраке ночном,
Как мерно дышал океан,
Лаская скалистый излом,
Прибрежье неведомых стран.

Но в вихре сплетений земных,
В изменчивой смене годов,
Ловил я зарницы иных,
Ещё неразгаданных снов.

Ветер воет за окном
О нездешнем, об ином.

Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.

Вижу бездны… Вижу скалы… Вижу клочья облаков,
Слышу дальние раскаты умирающих громов.

Вижу море… Пляска шквала… Между скал кипит бурун.
В белой пене тонут мачты опрокинувшихся шкун.

Вижу мёртвую пустыню. Слышу ветра злобный шум.
В дымно-траурной одежде мчится бешеный самум.

Вижу полюс… Дремлет царство изумрудных вечных льдов.
Лунный луч дробит узоры на кристальности снегов.
……………………………………………

Я один… О, ночь глухая! Слышу твой стоустый крик,
Крик о том, чего не знает и не выразит язык.

Когда-то бездною надмирной,
В толпе кочующих светил,
Нас вместе влёк поток эфирный
И ровный взмах пушистых крыл.

Отторгнут сумрачною властью,
Я жизни дольней отдан в плен,
Но образ твой могучей страстью
В душе навек запечатлен.

И много лет в тоске напрасной
И в плеске волн, и в шуме нив
Ловил я тихий и неясный
Твой ускользающий призыв.

К случайным встречам равнодушны,
Заветной верные мечте,
Сошлись мы, жребию послушны,
На роком скованной мете.

Опять я твой. И мнится, снова
В толпе кочующих светил,
В волнах потока голубого
Несёт нас лёт струистых крыл.

В тающем сумраке пропасти чёрной
              Вьётся кровавый ручей,
Вьётся лениво, струёю покорной,
В нём отражаются цепью узорной
              Отсветы бледных лучей.

В мерном паденье струи неустанной,
              В шёпоте мёртвой волны,
Прошлое близится, близится странно,
Снова живёт — и уходит обманно
              В тайну безвестной страны.

Медленно тянутся в сумраке мглистом,
              Дышат, белея, цветы,
Грезят, отравлены скорбью о чистом,
Грезят и видят в сиянье лучистом
              Радостный сон красоты.

Не говори, что я устал,
Не то железными руками
Я гряну скалы над скалами,
И брызнут вверх осколки скал.
Не говори, что я устал.

Не говори, что я страдал.
Иначе мой победный хохот,
Как моря бешеного грохот,
Вселенной сдвинет пьедестал.
Не говори, что я страдал.

Не говори, что я любил.
Не то кощунственною ложью
Я окровавлю правду Божью,
Любовь, которой мир служил.
Не говори, что я любил.

Не говори, что я умру,
Не то я смерть низвергну с трона,
Гремя, покатится корона,
Пятой во прах её сотру.
Не говори, что я умру.

Тихая майская ночь… Звёзды горят в вышине…
В небе, словно виденья, рисуются контуры сосен…
Всё кругом замолчало. Но в этом молчанье
Море звуков таится…
Сладко нам внимать безмолвию ночи.
Хочется что-то сказать… Слово дрожит на устах.
Призраки мыслей неясных, мелькая немой вереницей,
Тонут бесследно во мраке сонного парка.
Нега разлита вокруг… Что ж ты плачешь, дитя?..
«Больно любить», — говоришь. Полно, не плачь, дорогая,
Всё это сон — порожденье томительной грёзы.
Снова настало молчанье.
А где-то бесцветные тени
Мчатся, бегут, налетают одна на другую
И, долетев, умирают в мгновенном лобзанье.
Всё расплывается тихо, и призрак холодный
Сердце мне сжал беспощадно железной рукою.
Где я видел её — эту безумную ночь?..
Тише… тише…

Я и ты — огонь и камень,
Но в зрачках твоих лишь раз
Я узнал знакомый пламень.
Вот блеснул, и вот погас.

Но я понял, что с тобою,
Тайной властью сплетены,
Мы блуждали под луною
На полях иной страны.

Но я понял, что от века
Скован нам единый путь,
И не воле человека
Неизбежность обмануть.

Вечер печальный окутан туманами,
              Гаснет унылый закат.
Сердце не хочет жить только обманами,
              Сердце не хочет утрат.

Горьки рыдания моря тревожного,
              Глухо вздыхает прибой.
Сердце не хочет искать невозможного,
              Сердцу желанен покой.

Смело двинемся, братья!..
Ветер рвёт паруса.
Буря воет проклятья,
С морем спорит гроза.
Бросим берег туманный!
Любо мчаться вперёд!..
Свет нам грезится странный.
Нас безвестность зовёт.

              Там, за гранью заколдованной
              Весь объятый вечным сном,
              Неподвижностью окованный,
              Мёртвый город мы найдём.

Меж немыми колоннадами
Там стоит забытый храм.
Бесконечными аркадами
Он восходит к небесам[67].

              Полны дерзкого желания,
              Смелым шумом голосов
              Мы смутим покой молчания,
              Тайну дремлющих веков.

И над каменной могилою
Тех, кто сгинули, как дым,
С неизведанною силою
Наше имя начертим.

Рыдает звон колокольный,
Властный и внятный зов.
Шёл я дорогой окольной
Так много долгих часов.

Храма отверстые двери.
Виден тёмный алтарь.
Торжественно, в ясной вере
Диакон подъемлет орарь.

Волна кадильного дыма,
Клубясь, наполнила храм.
Молча прошёл я мимо,
Навстречу иным богам.

Сурово вослед глядели
Тёмные лики икон,
Но душой голоса владели,
Мечты неумолчный звон.

Летел печально за мною
Напев знакомых стихир,
Но вдали влекущей волною
Голубой струился эфир.

И вольная песня моря
Звала к другим берегам,
И волны, с волнами споря,
Ложились к моим ногам.