Проспер Мериме - Жакерия
Прокурор. По обычаю, монсеньор, в подобных случаях виновного вешают после того, как ему отрубят кисть руки и отрежут язык.
Де Монтрёйль. Его следовало бы сжечь живьем.
Конрад. Да, сжечь! Я никогда не видел, как сжигают живьем.
Прокурор. Это не в наших обычаях.
Аббат. Как! Сжигать? А что же вы сделаете с тем, кто убьет духовное лицо?
Д'Апремон. Мой кузен аббат прав, он всегда стоит за привилегии духовенства. Мэтр Гюг! Составь приговор по своему усмотрению. У этого злодея есть мужество, у меня невольно пробуждается к нему жалость. К тому же я не люблю мучить без нужды божью тварь. Если мне случается долго преследовать дикого кабана, который лихо защищался и разорвал у меня не одну собаку, то я всегда стараюсь вогнать рогатину прямо в сердце, чтобы свалить его одним ударом. Человек этот убил моего сенешаля, но я не хочу, чтобы его калечили перед смертью.
Рено. Покорнейше вас благодарю, монсеньор.
Д'Апремон. Посмотрим, так ли ты будешь хладнокровен, когда пойдешь на виселицу.
Входит стольник.
Стольник. Ваша милость! Слуга мессира Филиппа де Батфоль привез прекрасного, жирного оленя в подарок от своего господина. Дочь вашей милости Изабелла спрашивает, как вы прикажете его приготовить.
Д'Апремон. Спроси у этих господ.
Сивард. Он жирен?
Стольник. Жира на полтора пальца.
Сивард. Приготовьте филе на вертеле. Я не знаю лучшего жаркого, если олень жирен.
Де Монтрёйль. Вы правы, а в соус положите побольше пряностей.
Конрад. А мне пусть дадут оленью ножку на ручку для плети.
Д'Апремон. Ты этого не стоишь, ты еле держишься на коне.
Конрад. Мне не для верховой езды, а чтобы хлестать собак.
Д'Апремон. Ну, давайте кончать. Пусть уведут этого человека. Когда писец напишет приговор, я приложу печать.
Рено. Монсеньор! Сделайте милость, не откажите мне в духовнике.
Д'Апремон. В духовнике? Зачем он тебе, проклятый злодей? Или ты надеешься примириться с небом?
Аббат. Благородный кузен! На грех и милость. Этот человек еще сохранил некоторое почтение к духовным особам, нельзя отказать ему в священнике.
Д'Апремон. За час до того, как тебе придется иметь дело с мэтром Клодом, палачом, тебе пришлют священника из моего замка.
Рено. Если вы ничего не имеете против, я предпочел бы досточтимого отца Жана.
Д'Апремон. Я замечаю, что все негодяи в округе знают отца Жана и исповедуются у него.
Аббат. Увы! Надо сознаться, отец Жан не может служить примером для назидания в нашей общине.
Д'Апремон. Не в одной ли из своих проповедей он внушил этому мужику дьявольскую мысль убить моего сенешаля?
Рено. Я действовал по собственному побуждению.
Д'Апремон. Будь я на вашем месте, сир аббат, я стал бы зорко смотреть за этим монахом. Он вечно трется среди мужиков. Я очень сомневаюсь, чтобы он призывал их к повиновению. (К Рено.) С тебя довольно и монаха из замка. Благодари за то, что мы проявляем хоть некоторую заботу о такой душе, как твоя... Когда у нас базарный день?
Прокурор. В будущий четверг.
Д'Апремон. Ну, приготовься же к четвергу, сын Вараввы[62]!.. Увести его.
Рено уводят.
Конрад. В феодальном суде нет ничего забавного. Пойду на кухню за оленьей ножкой.
Д'Апремон. Пойди скажи дворецкому, чтобы принес из погреба четыре бутылки испанского — отличное вино к дичи.
Сивард. Скажи, малыш, пусть лучше подадут шесть, а не четыре.
Д'Апремон. Шесть так шесть... Вы славный собутыльник, мессир Сивард.
КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Другая зала в замке Апремон.
Сивард, паж.
Паж (у окна). Вот это все, до той колокольни, — владения барона.
Сивард. Прекрасная барония! И маленький обжора получит все это в наследство?
Паж. Да, монсеньор.
Сивард. Жаль, что дочь не единственная наследница! У нее было бы княжеское приданое.
Паж. О, приданое у нее будет отличное, ручаюсь вам. Бабушка завещала ей в Артуа великолепный лен; говорят, он приносит больше десяти тысяч флоринов.
Сивард. Так эти десять тысяч флоринов вместе с ней самой предназначаются тому толстомордому, с зеленым пером? Клянусь святым Георгием, я знаю человека, которому они больше бы подошли!
Паж. Мессир де Монтрёйль получит большое богатство с дядиной стороны.
Сивард. Тем хуже, потому что он не сумеет распорядиться им как следует: ведь он ужасный скаред.
Паж. Простите, монсеньор, меня ждут мои обязанности.
Сивард (дает ему денег). Большое спасибо, мальчуган. Вот тебе, выпей за мое здоровье.
Паж уходит.
Десять тысяч флоринов дохода! На это можно содержать отличный отряд! Если Жильбер соединится со мной, мы будем предписывать законы всей Бовуази. А после его смерти все перейдет ко мне. Ведь этот маленький дурачок...
Входят Изабелла и Марион.
Изабелла. Прекрасный рыцарь! Вы печально глядите в окно. Вам, кажется, хотелось бы выбраться поскорее из наших старых стен и снова нестись по этим красивым местам во главе своего отряда.
Сивард. Нет, прекрасная дама, я не думал о моих воинах. Я мечтал о том, как приятно было бы скакать по этой равнине с соколом на руке, в вашем обществе.
Изабелла. Это удовольствие доставить легко. Мой отец вовсе не желает лишать своих пленников развлечений, которые могут скрасить им жизнь.
Сивард. С таким милым тюремщиком тюрьма отрадна.
Изабелла. А долго ли мы будем иметь честь сторожить вас, монсеньор?
Сивард. Кажется, еще некоторое время я буду иметь счастье оставаться поблизости от вас. Никак не могу договориться с вашим отцом. Он требует королевского выкупа, на который не хватает ни собственного моего кошелька, ни кошелька друзей.
Изабелла. Ах, монсеньор! Если бы английские леди знали, что вы в плену, я уверена, они продали бы золотые кольца и булавки, чтобы освободить мессира Сиварда.
Сивард. Если бы английские леди увидели владелицу замка, которая держит меня в плену, они решили бы, что я о них забыл.
Изабелла. Как, рыцарь? Они такого дурного мнения о вашем постоянстве?
Сивард. Сударыня! Какой Амадис сохранил бы верность, увидев ваши прекрасные глаза? Все рыцари Круглого стола...
Изабелла. Ах, избавьте меня от лести! Узнаю вас, предводителей вольных отрядов. Когда вы не в состоянии больше рыскать по стране, угоняя быков и лошадей, тогда вы снисходите до нас, бедных девиц, и стараетесь прельстить нас учтивыми речами.
Сивард. Увы! Бедная рыцарская вольница! Все-то нас бранят. Дамы смеются над нами потому, что мы круглый год на конях, со шлемом на голове, и нам некогда обучаться нежному языку любви. Рыцари, из тех, что чаще одеваются в шелк, чем в железо, покоряют сердца красавиц, которых они не посмели бы оспаривать у нас с копьем в руке.
Изабелла. Что касается языка любви, мессир Сивард, то вы доказываете, что у вас хватило времени научиться ему.
Сивард. О, когда бы небу угодно было, чтоб я показался вам красноречивым!
Изабелла. Оставим это, монсеньор. Вы ведь знаете, что я невеста, и мне не следовало бы прислушиваться к нежным словам, которые вы мне говорите.
Сивард. Невеста! А разве это обещание нерушимо?
Изабелла. Нерушимо? Этого я не могу сказать.
Сивард (в сторону). Город взят! (Громко.) Возможно ли?..
Изабелла. Я могу нарушить его... но при одном маленьком условии.
Сивард. При каком? Говорите, ради пресвятой девы!
Изабелла. Условие заключается в том, что если я не выйду за мессира де Монтрёйля, то мое поместье в Артуа — а оно составляет все мое состояние — перестанет мне принадлежать.
Сивард (в сторону). Черт побери!
Изабелла. Что с вами, монсеньор? Вы как будто... несколько смущены?
Сивард. Нет, но... поневоле чувствуешь себя несчастным... когда... когда... Престранное, однако, условие... Кажется, сегодня что-то запаздывают с обедом. Мне не терпится отведать оленя, которого вам прислали.
Изабелла. Сейчас позвонят.
Сивард. Вот мессир д'Апремон идет по галерее... Кажется, он сделал мне знак, он зовет меня. (Уходит.)
Изабелла. Ха-ха-ха! Куда девалась вся его учтивость? Моя выдумка сразу оборвала нить его любезностей.
Марион. Он действительно отважный рыцарь, если смеет притязать на руку девицы, владеющей крупным дворянским леном! Какой-то атаман грабителей, у которого только и состояния, что конь да старые латы.
