Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)
Вскрикивает и вскидывается кто-то на корабле, убийца двумя бесшумными прыжками перепрыгивает в лодку и она мгновенно и беззвучно тает во тьме.
Секира осталась в жертве — удар был силен, в палубу, похоже, вошло лезвие углом наискось.
За торчащую рукоять берется крупная мужская рука и выдергивает оружие. Откидывает плащ. Под плащом — пук соломы, окорок и бревно.
Человек берет в руки и рассматривает половинки чисто рассеченного окорока. Это Харальд. Он нюхает одну половинку, откусывает, жует, ест. Потом откатывает бревно ногой, а сам устраивается на прежнем месте. Рассматривает дыру в плаще, укрывается и снова засыпает.
184. День. Лагерь. Пир. Костры. Бочонки с элем и брагой, ковши и кружки. Туши быков и овец на вертелах. Хмельные воины за трапезой.
За столом, покрытым холщовой скатертью — Харальд, Магнус, десяток приближенных: серебряные кубки, жареные гуси. Гомон.
— Да хранят тебя боги, Харальд! — возглашает Магнус и пьет. Лицо у него доброе и приязненное.
— Хочу выпить с дружинниками Ярицлейва… за их конунга, моего тестя! — Пьяноватый Харальд выбирается из-за стола, подставляет под струю эля свей огромный кубок и уходит в толпу, чуть покачиваясь.
Пирующие вкруг костров не обращают на него излишнего внимания.
Оглянувшись, Харальд выплескивает кубок. Достает из-под одежды синий стеклянный пузырек византийской работы, внимательно рассматривает, откупоривает тугую притертую пробочку и выпивает. Достает зеленый пузырек — и выбулькивает в пустой кубок.
Возвращается, кого хлопнув по спине, у кого сделав глоток из кружки по дороге.
Устроившись за столом, снова наполняет свой кубок:
— Теперь мы друзья с Магнусом! У нас всего поровну! И пусть боги покарают того из нас, кто задумает зло против другого!
Под приветственные возгласы отпивает половину, как и Магнус; они обмениваются кубками и допивают до дна после другого.
Два конунга целуются, смеются, закусывают огромными кусками. Веселье за столом.
Вдруг Магнус перестает жевать, лицо его делается неподвижным, глаза выпучиваются, он багровеет, подносит руки к груди и хрипит, задыхаясь. Пытается встать, опрокидывает стол, падает и корчится в конвульсиях.
Все вскакивают и смотрят на него с суеверным ужасом.
Магнус скребет пятками землю и затихает с остекленевшими глазами.
— Он хотел нарушить клятву, данную перед богами, — негромко, с презрением произносит седой викинг.
— Будь проклят род собаки, — говорит другой из сторонников Харальда.
— Я вижу, что твою удачу никто не сможет переломить, сын Сигурда, — говорит Харальду бледный приближенный Магнуса. — Вы заключили честный договор, и я признаю тебя моим конунгом.
— Теперь ты конунг всей Норвегии, Харальд, — добавляет еще испуганный другой.
185. По узкому проходу меж собравшегося войска проходит Харальд с мрачноватым и торжествующим лицом, приветственно кричат воины, и золотая, неширокая, массивная, с редкими зубцами, корона конунга на его голове.
Внутренняя политика
186. Темноватая большая комната, длинный стол, на широкой скамье с одной стороны, посредине, меж двух резных столбиков, поддерживающих потолок — на хозяйском месте — сидит Эйнар. Напротив, его место на другой скамье отделено со сторон высокими подлокотниками — Харальд. Женщины ставят еду и питье и выходят.
— Неприятный разговор, но нужный, — говорит Эйнар. — Бонды недовольны налогами. Мы договаривались, что ты не будешь повышать налоги, Харальд.
— Мне они платят меньше, чем заберут у них датчане, если опять придут сюда, — холодно отвечает Харальд.
— Можно забыть датчан, но нельзя забыть, что ты дал им слово, Харальд. Конунг должен держать слово.
— Слово конунга должно служить его делу. Слово может меняться, а дело остается одно: страна должна быть сильной.
— Помнишь ли ты, что из-за этого тебе и пришлось бежать двадцать лет назад, а дом твоего отца был сожжен?
— Я не привык забывать ничего.
— Еще. Родственники Магнуса не простят тебе, что ты похоронил его без почестей, подобающих конунгу.
— Клятвопреступнику, наказанному богами, не подобают почести.
Эйнар стукает по столу:
— Его род силен! И недовольные бонды тянутся к нему. Ты наживаешь врагов.
— Я привык к врагам. Почему это заботит тебя?
— Норвежцы привыкли к свободе. И готовы воевать за нее. Я обещал им свободу, когда мы помогли стать тебе конунгом, Харальд.
Помолчав, Эйнар произносит с подтекстом:
— Ты поистине бесстрашный человек, Харальд.
— Ты тоже бесстрашный человек, Эйнар.
Критическое молчание разряжается смехом: собеседники показывают, что оценили комплименты правильно.
— Выпьем, хозяин! Я думаю, что мы договоримся.
— Выпьем, конунг! Я тоже так думаю.
— Приезжай ко мне через два дня. Я должен все взвесить и обсудить со своими людьми. Серьезные решения нельзя принимать быстро.
Выпивают. Харальд уходит. Эйнар смотрит ему вслед и стискивает кулаки. Потом что-то шепчет и презрительно усмехается.
187. Рассвет. Десяток конных скачут в тумане. Спешиваются, треножат коней. Пробираются кустами. Занимают места за ветвями: сквозь листву виден большой дом на холме над речкой (камень, бревна, узкие окна под низкой крышей). Тихо во дворе дома. Люди в кустах натягивают тетивы на луки и проверяют стрелы.
188. Солнце встает. Еще десяток конных, в другом месте, треножит коней и поднимается по склону холма. За гребнем холма показывается невдалеке этот же дом, уже с другой стороны. Люди ложатся в траву, наблюдая, и раскладывают мечи и топоры рядом.
189. Утро. Корабль Эйнара поднимается по этой речке. Пристает напротив дома — это дом Харальда.
190. В доме уже идет хозяйственная жизнь: работники и слуги кормят скотину, носят дрова, выпускают на пастбище коров, женщины развешивают сушиться перины. Останавливают работу, смотрят из-под руки на прибывших. Некоторые торопливо входят в дом.
191. Четыре десятка вооруженных бондов вылезли с корабля и стоят на берегу — топоры, длинные рубахи из дубленой кожи, луки через плечо, оперенные тыльники стрел из колчанов. Эйнар, он без оружия, стоит впереди. Разговаривает о чем-то с высоким бондом (у этого на поясе меч). Кивают друг другу. После этого Эйнар в сопровождении пары бондов, оставляющих свое оружие в корабле, начинает подниматься к дому.
Дверь дома — главная, обращенная к берегу — открывается: выходит Харальд, без оружия и доспехов.
— Приветствую тебя, Эйнар! — останавливается Харальд у толстого короткого столба с круговыми желобками — коновязи. — Ты с людьми? Твои люди с оружием? Разве так мы договаривались?
— Сейчас мы обо всем договоримся, — Эйнар продолжает подниматься.
192. Лучники в кустах натягивают луки и досадливо кривятся: Харальд встал так, что столб заслоняет его. Выжидают наготове.
193. — Ты рано приехал. Наверное, плыл всю ночь? Но у меня уже готов завтрак. — Харальд кажется неуверенным, каким никогда не был.
— Это хорошо, — говорит Эйнар.
— Пусть твои люди подождут! Заходи в дом.
Эйнар усмехается, делает жест своим, двое остаются на месте, он продолжает подниматься один. Останавливается перед Харальдом:
— Я думаю, твой ответ готов, конунг? — он открыто усмехается.
— Я думаю, да. — Харальд смотрит на вооруженных внизу у корабля.
— Ты не сделаешь даже одного шага мне навстречу? — изображает задетое самолюбие Эйнар, косясь на кусты: понимая задержку, пытается выманить Харальда из-за некстати стоящего столба.
— Войдем, — приглашает Харальд, делая движение головой в сторону двери, оставленной открытой. — Я сам подержу тебе полотенце, пока ты помоешь руки.
— Хорошо. — Эйнар подходит рядом. — Я пойду следом за тобой, — говорит он.
— Гость входит впереди хозяина.
— Что-то у тебя там темновато… — Эйнар вглядывается сквозь открытую в четырех шагах дверь внутрь темного помещения.
— Я поддержу, если ты споткнешься, — шутит Харальд.
Но когда Эйнар делает шаг, Харальд хватает его за шиворот и толчком отодвигает на вытянутую руку — рядом с собой и чуть впереди.
— Ешь! — выкрикивает он.
Тихий вжикающий свист из двери: четыре стрелы торчат в груди и животе Эйнара Вислобрюхого. Харальд разжимает руку — и тело валится. Одним прыжком Харальд вскакивает в дом. И через несколько секунд три десятка воинов вываливают из обеих дверей дома и двумя группами бегут к кустарнику на холме, охватывая его в клещи и прикрываясь щитами.
194. Но когда они продираются сквозь кусты, на бегу кося ветви — десяток всадников уже уносится поспешно по равнине, и лишь один, отставший, все срывается в суете ногой со стремени, но вот тоже прыгает в седло и несется вдогонку.
