Виктор Рашковича - Короткий век любви
Дино. Спасибо, что предупредила. Буду знать! (Глядя на часы.) Чёрт! Пора уже быть в аэропорту. Я должен вылететь в Чикаго первым рейсом.
Мэрилин. Я провожу тебя.
Дино. Спасибо, дорогая. Если не возражаешь, поеду в Ла-Гвардия один. У каждого свои странности. Люблю, когда меня встречают, и ненавижу, когда провожают. В среду вернусь, решим, что делать дальше.
Мэрилин. Ума не приложу. Столько людей в нашем замкнутом круге. Родители, дети, бывшие мужья и жены. Я больна от этих мыслей.
Дино. Дети совсем неуправляемы. Франко хамит с утра до ночи.
Мэрилин. А Алисон? У нас всегда были непростые отношения, а сейчас — просто кошмар. Конечно, я понимаю. Слишком неожиданно, слишком болезненно. Но ведь и мы — живые люди. У меня сердце болит с утра до вечера… Как бы они не натворили глупостей…
Дино. Я боялся, ты сорвёшься, когда она в антракте начала вдруг на тебя орать из-за упавшей программки.
Мэрилин. Да, просто чудом сдержалась. Чуть от стыда не умерла. Моя дочь кричит на меня. И где — в театре, где все меня знают, когда вокруг десятки знакомых. На спектакле, куда я её пригласила. Позор!
Дино. Забудь на время об этом. Положись на меня. А пока, подари мне ещё один танец! Мы ведь в самом сердце театрального Нью-Йорка.
Мэрилин. Да, но сейчас 2 часа ночи. Странный получится танец.
Вступает музыка. Проходя в танце по кругу, пара исчезает в кулисах. Гаснут огни Бродвея.
Дино. Странный? В Нью-Йорке, на Таймс Сквэр? Кого мы удивим в городе миллиона сумасшедших, где всем вокруг на тебя наплевать?! (Мэрилин кладет руку на плечо Дино.) Именно на Бродвее и нужно танцевать на рассвете…
Затемнение
Сцена 5Той же ночью. Где-то в отдалении часы гулко отбивают два удара. Кэрол и Алисон, в вечерних платьях, на крыльце дома Фришмен. Они только что вернулись с того же бродвейского шоу, после которого мы видели Мэрилин и Дино.
Кэрол. Зачем ты нагрубила матери? В театре, где все её знают?
Алисон. Извини. Не сдержалась. Всё так противно. Мерзко. При одной только мысли, что надо возвращаться домой, у меня начинаются судороги. Этот противный Дино, с его вечно лоснящейся от джеля головой. Мама, вся светящаяся при одном только взгляде на него.
Кэрол. Я всё понимаю. Прошу только, не делай глупостей. Не озлобляйся. Нелегко всем — и тебе, и отцу, и матери.
Алисон. Мама, ладно. Но отец, ты знаешь, какие у нас были отношения. Он меня предал… Он был для меня и папой, и мамой. Я к нему шла со своими проблемами. Мать вечно торчала на своих репетициях, презентациях и премьерах. Я почти физически ощущаю его отсутствие дома…
Кэрол. Алисон, дорогая моя. Право, не знаю, что тебе сказать. Знаю одно: со стороны всё видится в ином свете. Жизнь — безумно сложная штука. Я твоего папу попрежнему люблю, как сына. И остаюсь председателем попечительского совета школы. И платиновым спонсором… Наверное, они действительно полюбили друг друга.
Алисон. Ты что, шутишь?! Все четверо? В один и тот же миг? И вообще, почему я должна остаться с ней? Мы с отцом гораздо ближе друг другу. Он — мой друг. Я даже похожа на него. Помнишь, ты мне рассказывала? Когда я родилась, и меня к вам вынесли, все ахнули: «Вылитый папа. Только без бороды и усов. Даже уши такие же…».
Кэрол. Ну вот, мы и улыбнулись. (меняя тему.) Так ты хочешь поехать с этим, как его …, Рокки… в горы, покататься на лыжах. И он хороший мальчик — этот твой Рокки?
Алисон. Не Рокки, бабушка, а Ронни. Рон-ни! И потом, мы — просто друзья. И оба любим лыжи.
Кэрол. Ах, ну да, друзья, лыжи. И он — католик, правда, моё солнце?
Алисон. Да, бабушка.
Кэрол. Ты знаешь, Алисон, как я тебя люблю. Ты — умная девочка. И ты помнишь, что если выйдешь замуж за хорошего еврейского мальчика, то получишь такой очень красивый, большой чек с многими — многими нулями. А если выберешь ну немножко другого мальчика, тоже очень достойного и умного, и он не пьёт, и не курит, но вместо синагоги по субботам — по воскресеньям ходит в церковь…
Алисон (смеясь). Бабушка, ну не смеши меня. Пожалуйста…
Кэрол (приобнимая внучку). Ты, дорогая моя Алисон, конечно, получишь тоже очень хороший чек, и красивый, но не такой большой, как в первом случае. Ну там… на два, на три нуля меньше. Я тебя очень люблю, моя девочка, и этого твоего… как его, Роджера, тоже почти уже люблю… Хотя он и католик.
Алисон. Не Роджер, бабушка, Ронни. И мы с ним дружим, бабушка. Какая разница — еврей, католик или китаец? Среди моих друзей много классных ребят из разных стран. В университете — студенты ста стран.
Кэрол. Нет разницы, детка. Ну, почти нет. И оба чека тоже почти одинаковые. Но один такой очень хороший, очень увесистый, и в нём оч-ч-чень — ну очень много нулей. А второй — из того же банка, с той же подписью, но гораздо скромнее. Его даже в банк положить будет стыдно, моя детка. Я не шучу, Алисон, подумай, пока я буду в отъезде.
Алисон. На сколько ты уезжаешь?
Кэрол. Планирую на три недели. Вчера был очередной теракт. 13 убитых, 72 раненых. Много детей.
Алисон. Когда всё это кончится? Этой Интифаде не видно конца.
Кэрол. Только за последние два года более тысячи жертв. Я горда, что мой фонд смог реально помочь жертвам террора.
Алисон. (Обнимая Кэрол.) Мне тебя будет не хватать. Я всегда грущу, когда тебя нет рядом.
Теперь Кэрол обнимает внучку, та тесно прижимается к ней. Из темноты появляется Франко.
Франко. Привет лучшим представителям семьи Фришмен. Что тут происходит? Алисон, пощади бабушку. Ты напоминаешь борца, который намертво захватил противника и готовится шмякнуть его на лопатки.
Алисон (фыркнув). Тоже мне специалист. Откуда ты знаешь?
Франко. Недавно фотографировал тренировку нашей национальной сборной. Получилась парочка просто замечательных фотографий. Хотите посмотреть?
Кэрол. Спасибо, Франко. Как-нибудь в другой раз. Мне надо выспаться. Утром поеду домой, начну собираться. В доме чёрт ногу сло-мит. Ремонту не видно конца. Проклятые строители! Умоляла их делать ремонт поэтажно, даже не подумали. Краски и мусор повсюду! Сколько не плати, никогда не соблюдают сроки! (Целует внучку, уходит в дом.)
Алисон. Бабушка завтра уезжает.
Франко. В Израиль? Там, кажется, опять что-то произошло?
Кэрол. Очередной теракт. Каждый раз, когда я вижу покалеченных детей, убитых горем родителей, неделями места себе найти не могу. (Внезапно.) А тут ещё дома такая обстановка…
Франко. Вы не расстраивайтесь. Мы обязательно отомстим за их подвиги.
Кэрол. Пожалуйста, очень вас прошу. Не усугубляйте конфликт. Не озлобляйтесь. Лучше от этого никому не станет. А для меня эти скандалы — просто губительны. (После паузы.) Пойду в дом. Что-то я сегодня непохожа на себя. Всё валится из рук…
Алисон. Тебе помочь?
Кэрол. Спасибо, я справлюсь. А вы тут пока поболтайте. (Уходит в дом.)
Франко. Кэрол безумно переживает. На ней лица нет.
Алисон. Кому это может быть приятно? Вся эта грязь, грязное бельё семейной жизни…
Франко. Мы должны отомстить.
Алисон. Но как? Что мы можем сделать? В суд на них что-ли подать?! Дома подпалить?! Глупо…
Франко. Не знаю. Но мы должны придумать. Ни о чём другом не могу сейчас думать. Как они растоптали нас, как унизили. Мы просто обязаны в ответ втоптать в грязь их чувства и эту их, так называемую, любовь! Я это сделаю!
Алисон внезапно всхлипывает. Прижимается к Франко. Тот пытается её обнять, поцеловать. Алисон мягко, но твёрдо отстраняется. Выскальзывает из его объятий.
Франко. Но почему, Алисон? Ты мне так нравишься! Ты — замечательная девушка. Я всегда мечтал именно о такой.
Алисон. Не обижайся, Франко. Я не могу. Ты мне тоже очень нравишься. Мы с тобой друзья, не так ли?
Внезапный мощный раскат грома, вспышка молнии, ещё один удар грома.
Алисон. Уже поздно, Франко. Идём по домам.
Очередная вспышка молнии, сопровождаемая громом.
Алисон. Помнишь эти стихи? «И ударил гром, и пронзила мир молния и высветила все его пороки, и руины, которые ждут людей, их породивших». Пойду помогу бабушке. Что-то она сегодня действительно не в себе.
