Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)
Неужели ей тоже пришлось прийти в больницу, проталкиваясь сквозь стадо орущих магглов, чтобы попасть к отцу? Если так, то знала ли она, что в конце пути ее ждет лишь бездыханное тело? Или же она приехала тогда, когда еще оставалась какая-то надежда — только для того, чтобы потерять ее через несколько минут?
Он не должен был позволять ей сюда приходить. Слишком эгоистично. И жестоко. Он даже не будет тосковать по отцу — эта смерть была облегчением тогда, будет облегчением и на сей раз. Слишком убогая у отца была жизнь.
Как и у него самого. Он тоже думал, что смерть станет для него облегчением.
Как выяснилось, его ад был соткан из психованных магглов, материнских угроз и Лили, которая любила Джеймса Поттера и требовала рассказать ей о сыне.
* * *
Вооружившись одной из этих занятных маггловских ручек, Северус уставился на лист бумаги с кучей разных граф — эту анкету ему велела заполнить медсестра. Он пристроил планшет с зажимом на колено, пытаясь не выронить пачку брошюр — их ему вручила какая-то дама, назвавшаяся консультантом по утрате близких; негромким, убедительно-сочувствующим голосом она перечислила все необходимые для похорон приготовления.
— Тебе помочь? — шепнула Лили. Она сидела с ним плечом к плечу на таком же поразительно неудобном пластиковом стуле — по мнению магглов, они как нельзя лучше подходили для нужд государственных организаций — и дрыгала ногой, то и дело толкая его под руку. Ему хотелось поймать ее за колено, чтобы заставить угомониться.
— Ни хера не помню, — проворчал он. — Даже его второе имя, ебись оно конем.
Словно сговорившись, они оба посмотрели на его мать — та сидела на таком же стуле на другом конце короткого коридора, невидяще уставившись на безвкусную картину над их головами. Северус подумал, что она смахивает на сумасшедшую — помимо всего прочего, она так и вышла из дома в одеянии ведьмы. Что ж, по крайней мере, магглы не слишком удивятся, когда в заполненной анкете не обнаружится ничего полезного.
— Ну тогда заполни, что помнишь, и подпишись, — посоветовала Лили. — У тебя дома есть его свидетельство о рождении? Можно будет завтра принести.
— Тебе домой надо, — не глядя на нее, произнес Северус, убористым почерком вписывая в соответствующие графы имя, фамилию и адрес. — Нечего тебе здесь делать.
Лили застыла, и он в очередной раз обругал себя за полную несостоятельность в таких вещах.
— Я имею в виду — не стоит тебе здесь быть, тут охуеть как ебаторно.
Было приятно снова ругаться, не заботясь о том, что у кого-нибудь уши свернутся в трубочку от таких выражений. На конструкциях вроде "ступки и пестики" душу как следует не отведешь.
— Да, здесь муторно, — признала Лили. Она склонила голову набок... словно хотела пристроиться к нему на плечо, но передумала — Боже, как же он жалок... — Я все пытаюсь понять, было ли так же плохо той ночью, когда... ну, ты меня понял... по-моему, да — просто в одном случае охренительно плохо становится сразу, а в другом — постепенно.
— Я вижу определенную резонность в собственном страдании, — сказал Северус, занося в анкету сведения о ближайших родственниках. Ему хотелось как-нибудь связаться с первой женой отца — наверняка она куда лучше бы справилась с этой задачей. — Но не в твоем.
Лили помолчала.
— Нет в твоих страданиях никакого резона, — вымолвила она наконец, понизив голос. — Особенно... в таких, как сейчас.
— Смерть освободила его от бремени ненавистной жизни, — Северус изобразил в соответствующей графе подпись матери. В поле его зрения появилась ладонь Лили и бережно накрыла его руку.
— Ты сейчас об отце? — спросила она, еще тише, чем прежде. — Или о себе?
Он сидел неподвижно. Руки Лили были холодны.
— Столько людей погибло, Сев, — сказала она шепотом. Негромко переговариваясь, мимо них прошли доктор с медсестрой; где-то в хитросплетениях неярко освещенных, кремово-белых коридоров пиликал телефон, дребезжали колеса каталки. — Погибло столько людей, и я устала — так устала... думала, когда умру, то хотя бы перестану гадать, кто же следующий — но и в этом ошиблась... Я лишь... хочу, чтобы все это прекратилось. А ты?
— Ну разумеется хочу, — ответил он таким же сбивчивым шепотом. Снова нахлынуло изнеможение, такое же, как прошлой ночью — впрочем, по-настоящему оно никуда и не уходило, изнеможение пропитало его до самых костей — даже таких молодых, как эти, потому что было частью его души, и могло только подниматься и опускаться, как прилив и отлив.
— Тогда ты знаешь, что нам надо сделать. — Лили сжимала его ладонь уже не так бережно, как несколько минут назад, но и не так больно, как у подножия лестницы, когда он схватил телефонную трубку. — И знаешь, кто во всем виноват и кого нам надо остановить, если мы и правда хотим, чтобы это прекратилось.
Он поднял голову и наконец-то взглянул ей в лицо, подозревая, что она, возможно, плачет. Но ее глаза оказались сухими и цепкими — такими же, как ее пальцы.
Господи, как же он устал останавливать Волдеморта. И так не хотел начинать это снова. Не упустить бы этот потом и кровью добытый второй шанс — уехать куда-нибудь к морю и солнцу, и чтобы никакого Темного Лорда и Темной метки, никакой Лили, которая улыбается Джеймсу Поттеру и думает о ребенке, выросшем без нее. Никаких сложносочиненных схем, никаких танцев со смертью. Просто... жизнь. Обычная жизнь — такая, какую он когда-то от всей души презирал, пока вероятность ее получить не стала настолько ничтожной, что он даже не смог бы о ней толком помечтать.
Он всегда хотел невозможного. А если бы когда-нибудь получил желаемое — не факт, что знал бы, что с ним делать.
Все равно наверняка бы обнаружилось, что реальность не имеет ничего общего с тем, что он себе навоображал.
— Мы это сможем, — промолвила она — и голос ее был таким же ясным и суровым, как и ее взор. — Сможем.
"Надеюсь, не тем же способом, что и в прошлый раз", — только и смог подумать он. Поскольку по итогам прошлой попытки остановить Волдеморта они оба оказались тут. Мертвые.
И тут он понял, отчего отметил ту дату на календаре.
Глава 7
26 декабря 1976 года, День рождественских подарков
Лили двинула кому-то локтем в спину, вклинилась коленом между двух незнакомцев и удачно вписалась в образовавшийся просвет, едва не потеряв по дороге свою драгоценную добычу, зацепившуюся за чью-то сумочку. Умудрившись отцепить покупку и ничего не порвать, она увильнула от перегруженной тележки с товарами, обогнула двух ссорящихся девчонок и пристроилась в очередь к кассе.
— То, что нужно, чтобы отвлечься от самого тоскливого Рождества на свете, — пробормотала она сквозь зубы, прижимая к груди отвоеванный джемпер.
Рождественские распродажи. В прошлом году она по уши увязла в делах, пытаясь не дать Сириусу спалить дом, пока тот пытается отвлечь Джеймса от тревожных мыслей, пока она сама пытается отвлечь Джеймса от них же. К тому же на тот момент она как раз свыкалась с ролью молодой мамочки с новорожденным ребенком, а в довесок войн уже пылала вовсю и подступала прямо к порогу. Словом, она не попала ни на одну распродажу — хотя, по совести говоря, должна была сходить на все, потому как в этом было что-то почти терапевтическое — когда можно пихаться, пинаться и лаяться с совершеннейшими незнакомцами, сметая при этом с полок все подряд. Она даже не пользовалась заклинаниями, чтобы заставить других держать свои лапы подальше от ее добычи — это был бы слишком легкий выход, а ей хотелось экстрима. Когда рычишь на кого-нибудь над кашемиром, который продают со скидкой, думать уже не обязательно. В чем-то даже забавно. Сплошные нервы, но забавно.
Лили отсчитала деньги из бумажника. Интересно, стал бы Сев ругаться с другими покупателями — или же наоборот, так застыл, что ей пришлось бы вывозить его из магазина на тележке?.. Она подумала, что он, наверное, не отказался бы на ком-нибудь оторваться... но скорее всего, свалился бы с дикой легилиментной мигренью от витающего в воздухе ажиотажа. Снова ехать в больницу Лили совершенно не улыбалось.
Кроме того, если бы она привела его на распродажу, он наверняка устроил бы грандиозную разборку из-за купленного для него джемпера. И куртки. Отчего-то ей казалось, что взрослый Сев воспринимал "благотворительность" ничуть не менее скверно, чем юный.
Что ж, взрослая Лили тоже умела быть гадкой. Северус от новых вещей не отвертится. Он может их носить или вышвырнуть в речку, но взять эту одежду ему придется. И он предпочтет ее носить, если у него в голове есть хоть капля благоразумия.
Пригвоздив к месту убийственным взором какую-то пожилую даму, которая заехала тележкой ей в ребра, пытаясь выдавить ее из очереди, Лили шагнула вперед, просочившись на освободившееся место. Она уже и позабыла эту прелестную худобу своего шестнадцатилетнего тела.
Через пять минут она вывалилась из толпы перед кассами и устремилась к выходу из магазина. В руках у нее был пакет с покупками; ей показалось, что добытые сокровища безопаснее прижать к груди — так она в итоге и сделала. За раздвижными дверями была автомобильная парковка; Лили вышла на улицу и на мороз. Этим утром наконец-то выглянуло солнце, хотя по большей части оно и пряталось за тучами — совсем как Сев, когда ей как-то раз удалось заманить его на вечеринку в Клуб Слизней. Но негустые облака утекали вдаль, и сквозь прорехи виднелось серо-голубое небо. Лили купила себе кашемировый кардиган такого же цвета.
