Александр Бушков - Возвращение пираньи
Покосившись влево, он рассмотрел сквозь путаницу лиан лежавшего на стволе, за толстым суком, Кацубу, голову стоявшей во весь рост в лодке Ольги, никелированный ствол «беретты» на фоне ее щеки и золотистого локона. Эта должна жить, повторял он, как заклинание, с этой ничего не должно случиться. Хватит и того, что лопухнулся, не уберег ту…
И снова — череда вялотекущих секунд, понемногу сливавшихся в минуты: две, три, четыре… Минуте на пятой послышался шум мотора, и лодка, на сей раз не задержавшись возле устья притока, на большой скорости ушла к пароходу. Выждав еще, для вящей надежности, Мазур вернулся к лодке, спрыгнул в нее так, чтобы не качнуть.
— Пронесло, — облегченно вздохнула Ольга.
Мазур фыркнул, в первую очередь вспомнив старый анекдот. Пожал плечами:
— Черт их знает… Может, оружие им гораздо важнее, чем наши скальпы. А может, прекрасно соображали, насколько легко попасть тут в засаду… Для нас — никакой разницы, что пнем по сове, что сову об пень. Что ты улыбаешься? Незнакомая идиома?
— Нет, просто на вас внимательно смотрю… — сказала Ольга.
Мазур оглядел себя. Их с Кацубой белоснежные костюмы из престижного столичного магазина превратились в нечто предосудительное: кое-где на зеленом все же проглядывало белое, но крайне редко.
Поневоле пришлось переодеваться в самые уместные для здешних мест наряды, особыми изысками не блещущие: пятнистые брюки-куртки, высокие ботинки, черные майки. Все новенькое, правда, — бравое подразделение необмятых Рэмбов готовится к броску, а уж стволов-то, мама родная, так во все стороны и торчат… Кошачий Фредди грустно пожал плечами:
— Одному мне придется в костюмчике, как дураку… А ведь в сумке все то же самое вез…
— Сумку надо было хватать, а не кошек, — поморщился Кацуба.
— А, чихать. Накомарник успел в карман сунуть — и сойдет. Черт с ним, с костюмом, кыски больших денег стоят, как-никак перебедую. Видите, полковник? — ткнул он пальцем в карту, которую Мазур, не теряя времени, вновь принялся изучать. — Если выплывем, как вы прикинули, аккурат мимо Опалового поселка двинем, там я кысок пристрою…
— А рация там у них есть? — спросил Мазур.
— А то! — Фредди просунул палец в ближайшую дырочку своего ящика. Кысы себя правильно вели, не заорали ни разу — а звук ведь по воде далеко слышно, чего доброго, могли и услышать. Кошачий мяв в этих местах — штука небывалая…
— Не услышали бы, — усмехнулась Ольга, покачала на ладони «вальтер» с глушителем. — Если бы хоть одна кошка начала орать…
— Мисс! — с укоризной воскликнул уязвленный до глубины души Фредди. — Вы ж такая красивая, вам доброй быть положено…
— Извините, милейший, но в данной ситуации собственная шкура мне почему-то дороже ваших будущих сомнительных прибылей, — отрезала Ольга.
— Ну, эт конечно… эт верно… — смущенно пробормотал антиквар.
— Вперед? — спросил Кацуба с унылым видом старинного кастильского лейтенанта, которому командир этак мимоходом, за стаканчиком вина предложил пересечь неисследованный континент от одного морского берега до другого и без пары бочек золота не возвращаться.
И они двинулись вперед.
…И плыли до вечера, где включая мотор на несколько минут, где тащась по-черепашьи с помощью единственного весла, лавируя среди коряг, которые отталкивали прикладами, иногда пробиваясь сквозь местные саргассы — водяные гиацинты камелоте, там и сям перегораживавшие реку сплошным ковром. Паскудные обезьяны без всякого уважения к гомо сапиенс швырялись с верхушек ветками и какими-то плодами, вереща, неслись следом по лианам, и в эти моменты ни один здравомыслящий человек не мог ни на грош верить мистеру Дарвину — только тот, кто видел сельву исключительно по телевизору, может поверить, что человек имеет хоть что-то общее с этими бандерлогами…
Следовало бы, осмотрительности ради, остановиться на ночлег, но по обоим берегам тянулись унылые болота, поросшие бамбуком и тростниками. Змей там, по заверению Ольги, было видимо-невидимо.
Когда — неожиданно, конечно, — упала темнота, скорость сбросили до минимума, зажгли укрепленную на носу лодки автомобильную фару. Даже человеку с крепкими нервами тут приходилось несладко: в белом луче импровизированного прожектора коряги и заросли приобретали фантастические очертания, то и дело мерещилась всякая чушь. Как ни тверди себе, что это всего лишь мозг из-за недостатка зрительной информации достраивает увиденное работой воображения, — помогает плохо… К тому же по берегам клубилась белесая муть — то ли болотные испарения, то ли ночной туман. Над головой протянулась полоса чистого неба, усеянная огромными сверкающими звездами, — это немного помогало ориентироваться, держаться посередине реки.
В довершение по сторонам частенько раздавался тихий детский плач — никакой мистики, всего лишь кайманы, но сходство полное, привыкнуть невозможно. Как ни пшикали репеллентами, как ни укрывались накомарниками — особо настырная мошкара прорывалась к добыче и кусалась, как иголкой тыкала. Час за часом проходил в угрюмом молчании — о чем тут было говорить? — прерывавшемся лишь краткими репликами по делу: о коряге в опасной близости, о мели впереди…
— Стоп! — сказала вдруг Ольга. — Слышите?
Кацуба с похвальной быстротой остановил лодку, упершись веслом в толстый, выгнутый сук огромной коряги. Прислушался, пошарил по борту, отыскал кнопку и погасил фару. Тихо ответил:
— Кажется, катер… Но не похоже что-то…
В самом деле, странный бурлящий звук, порой переплетавшийся с храпением, скорее напоминал чуханье старой паровой машины. Лодку явственно качнуло на высокой волне, обогнавшей быстро приближавшийся предмет — и снова, и еще раз, волны набегали чередой, плеща и шлепая в низкий борт.
— Матерь божья… — прошептала Ольга.
Сначала Мазуру показалось, что он видит перископ подводной лодки — первая ассоциация, на какую наткнулось сознание. Но уже в следующий миг его с ног до головы прошила волна липкого, холодного ужаса, первобытного, старого.
Черный столб, высунувшийся из воды метра на четыре, — это от него разбегались волны — заканчивался огромной змеиной головой, глаза светились двумя зеленоватыми фонариками вроде тех, что горели на мачте «Хиггинса». Он попытался прикинуть длину чудовища — и не смог, сердце зашлось в непонятном, ни на что прежнее не похожем ужасе. Мазур далеко не сразу сообразил, что странное костяное клацанье — это стук его собственных зубов. Впервые в жизни зубы по-настоящему стучали от страха.
Пытаясь пересилить себя, он крепче сжал испанскую винтовку, большим пальцем левой давил на переводчик огня, и без того стоявший в положении «очередями», давил, давил — с трудом опомнился, палец соскользнул, потная ладонь легла под цевье…
— Не смей… — прошептала Ольга. — Бросится…
Посередине реки четко угадывались изгибы огромного тела — змея лежала на воде, поворачивая голову механическими движениями подъемного крана. Мазур так и не понял, то ли это он оглох от страха, то ли вокруг и в самом деле воцарилась тишина, заткнулись обезьяны, умолкли кайманы, их отсвечивающих красным глаз вокруг уже не видно…
Нет, не оглох. Лесная живность и в самом деле умолкла — появилась владычица, метров пятнадцать скользкого ужаса. Это было неправильно, человек не должен такое видеть, оно обязано было вымереть в незапамятные времена, оставшись лишь персонажем сказок о драконах и царь-змеях… но гигантская анаконда выглядела насквозь реальной, она лениво извивалась посередине реки в скудном свете звезд. Быть может, яркий фонарь ей показался глазом то ли достойного противника, то ли добычи…
Сколько это продолжалось, неизвестно. Внезапно с середины реки покатились высокие волны, бурлящее храпение усилилось, и огромная змеища, вновь подняв голову над водой, поплыла прочь, с удивительной быстротой лавируя между корягами.
Они еще долго сидели неподвижно, как китайские болванчики. Потом раздался смущенный голос Кацубы:
— Никто в штаны не наделал?
Признаний не последовало — судя по отсутствию запаха, все обстояло не столь уж скверно. Только сейчас Мазур обнаружил, что Ольга мертвой хваткой сжала его правую руку повыше локтя. Осторожно пошевелился. Она не сразу разжала пальцы.
«Надо же, — подумал он. — А я ведь не верил Сеньору Мюнхгаузену. Выходит, и записные врали иногда рассказывают сущую правду…»
— Слыхал, — сказал очумелым голосом Фредди. — Но не видал ни разу.
— Аналогично, — отозвался Кацуба.
— Говорят, их до черта в северных болотах. Реки, должно быть, вздулись, вот и шлепает…
— И ведь никто не поверит… — заключила Ольга сокрушенно. — Я сама никогда не верила, как бы ни божились… Знаете, что-то мне не хочется плыть в темноте.
