Александр Бушков - Возвращение пираньи
На корме Кацуба орал что-то непонятное, загоняя палубных пассажиров на прежнее место, — и правильно, нечего путаться под ногами у занятых людей, работа еще не кончена… Однако нигде больше не видно субъектов в революционных повязках, никто не пытается сражаться за идеи Маркса Энгельса Ленина… а кто это там, в рубке, присел у стола, закрывая башку руками? Сеньор капитан… И никакой уже авантажности, надо же…
Строго-настрого наказав Ольге с антикваром оставаться здесь и смотреть в оба, Мазур кинулся вниз. В лихорадочном темпе обежал все помещения надстроек, принимая, конечно, должные меры предосторожности. Минут через десять вернулся: он нашел обоих стюардов, со страху укрывшихся в закутке с метлами-ведрами, установил, что все пассажиры, кроме невезучего подполковника, живы-здоровы, а вот партизан нигде не встретил. Кажется, всех извели…
Поставив Ольгу на место Кацубы пасти пассажиров, отправил подполковника в сопровождении Фредди вниз, в машинное. Сам остался наверху, ловя каждый шорох.
Капитан все это время так и сидел под столом. Четверть часа показались вечностью. Наконец лязгнула дверь, вылез Кацуба, за ним Фредди — тот с бледным видом держал винтовку, как дубину.
Кацуба поцокал языком:
— Все облазили. Не так уж там и много закоулков… Короче, одни жмуры. Четверо механиков, помощник капитана… и Лопес. Жалко, мужик вроде был нормальный, должно быть, взыграло полицейское чутье, вот и полез в машинное…
— А знаете что, парни? — тихо сказал Фредди. — Зуб даю, это вовсе никакая не Ирупана. Я по Ирупане сто раз плавал. Эт не Ирупана. Эт какая-то другая река, гораздо западнее. — Он показал на сплошную стену леса, где, надрываясь, орали обезьяны: — Вы не просекаете, а я сразу понял, бывалый… Видите деревья? Хлопчатниковые? Вон они какие бледные, как молоко, таких на Ирупане и нет вовсе…
Мазур оглянулся на Кацубу.
— Все верно, — кивнул тот, сузив глаза. — Как же я раньше не присмотрелся… впрочем, времени не было. Ирупана — в умеренном поясе, у деревьев там кора темная, и этак специфически чешуйчатая, на манер наших сосен. А здесь стволы белесые — хлопчатник, гевея, лиан для умеренного пояса невероятно много, вон как они все заплели… Точно, это не Ирупана. Отклонились северо-западнее, и далеко… — Он кивнул Фредди на обе СЕТМЕ, прислоненные к перилам. — Страхуй девочку на всякий случай, а мы поболтаем с этим гадом…
Он первым перепрыгнул белые перила, приземлился двумя метрами ниже, у входа в рубку. Мазур последовал за ним, не рассуждая.
Капитан уже выпрямился, без малейшего конфуза одергивая китель, напяливая фуражку:
— Сеньоры, надеюсь, все кончилось? Пресвятая Дева, эти ladrones[24] выскочили, как черти из табакерки… Не могу и выразить, как я вам благодарен…
— Где мы?
— Простите?
— Где мы? — повторил Кацуба. — В данный момент? Некоторые набрались нахальства утверждать, что это не Ирупана, какая-то другая река…
— Помилуйте, сеньор! — проворно развел руками бородатый толстяк. — Это Ирупана, клянусь…
Но его взгляд невольно метнулся к столу с разложенными картами. Предугадав его следующее движение, Мазур оказался у стола раньше. Отшвырнув локтем дышавшего в ухо капитана, нагнулся.
Чтобы во всем разобраться, потребовалось совсем немного времени — его учили читать разные карты, морские, речные, сухопутные, любых разновидностей…
Да и тоненькая булавочка с синей головкой облегчала задачу — несомненно отмечавшая нынешнее местонахождение корабля, она была воткнута у берега реки, называвшейся совершенно иначе. Чем хорош испанский язык, чем он схож с русским — как пишется, так и произносится…
— У-а-к-а-л-е-р-а, — по буквам, громко прочитал Мазур.
Вот и Ирупана… карта выполнена в масштабе «два километра в сантиметре», подробнейшая… Ирупана и Уакалера образовывают почти идеальную букву «V», ну-ка, прикинем… от того места, где от Ирупаны ответвляется Уакалера, до их нынешней точки — километров сто, видимо, в Уакалеру свернули ночью, шли по ней до рассвета…
— Сеньоры, каюсь! — плачущим голосом возопил капитан. — Мне было неловко признаваться в столь нелепой ошибке… Этот сопляк, Хесус… помощник… ночью перепутал бакены, я на него полагался полностью, а оказалось, мы всю ночь шли по…
— Молчать, — сказал Мазур, и капитан покорно заткнулся.
— Врет? — с нехорошим интересом спросил Кацуба.
— Как сивый мерин, — кивнул Мазур. — Булавочку тоже помощник воткнул?
— Нет, я только что определил наше место…
— Его беда в том, что он наткнулся на профессионала, — громко, через плечо сообщил Мазур напарнику так, словно капитана здесь не было вовсе. — Все эти затейливые приборы, которые ты тут видишь, — стопроцентная гарантия против того, чтобы заблудиться так нелепо, как нам об этом только что пытались спеть… Бог ты мой, какая аппаратура, от лучших фирм… Вот это — курсограф. Отличный, джаповский. Сам сигнализирует о малейшем отклонении от курса. А эта штуковина именуется одограф. В любую минуту покажет истинное положение судна на карте. Это — радиосекстант. Все включено, все работает, понимающему человеку одного взгляда достаточно, чтобы знать: именно на этот курс приборы и были заранее настроены… Я так прикидываю, вчера вечером им этот курс и задали. Задали. Целеустремленно шли именно сюда. Будут возражения из зала?
На капитана жалко было смотреть. Он даже не сопротивлялся, когда Кацуба, ради психологического воздействия приложив пару раз по почкам, швырнул его в угол. Там толстяк и остался — растеряв остатки вальяжности, хныча, косясь на их оружие, что-то возбужденно тараторя по-испански, то и дело вытягивая руку над полом, словно отмечая высоту невидимых, невысоких столбиков.
— Детушки малые, — холодно сказал Кацуба. — Мал мала меньше. Ну а дальше идет стандартный набор: запугали-затянули-запутали… Он понятия не имеет, каковы цели этих коварных бандитов и ради чего корабль загнали именно сюда, просит душу отпустить на покаяние, детушек не сиротить, обещает со следствием чистосердечно сотрудничать…
— Понятия не имеет о целях, говоришь? — задумчиво протянул Мазур. — Постереги-ка его, скота…
Он выбежал из рубки, грохоча подошвами, ссыпался по белой лестнице и кинулся на корму. Ольга в позе заправского ковбоя — ноги широко расставлены, винтовка на сгибе руки — стоит метрах в десяти от плотной толпы, где чуть слышно похныкивают женщины, поскуливают детишки, угрюмо молчат мужчины…
— Отойди-ка, — сказал Мазур.
Оттеснил ее с огромной, квадратной, натуго затянутой брезентом крышки грузового люка. Торопливо, но без лишней суеты принялся развязывать узлы, распутывать петли желтого троса. Одна сторона… вторая… третья…
Отбросив пинком некстати попавшийся грязный чайник, не без усилий оттащил в сторону огромный брезент. Сделал несколько шагов в сторону толпы, секунду поразмыслив над лингвистическими проблемами, выбрал английский:
— Ты! Ты! Ты! Сюда, живо! Дружненько взялись, дружненько подняли… раз, братцы, раз!
Быть может, те, в кого он наугад тыкал пальцем, английского и не понимали, но его жесты были отнюдь не загадочными. Трое мужчин бочком-бочком выбрались из толпы, постояли, помялись и, убедившись, что никто их не собирается расстреливать, двинулись к люку.
— Тьфу ты! — воскликнул Мазур. — Ну и замотался же! Ольга, переведи им — пусть поднимут люк… Я и забыл, что рядом переводчик…
Она звонко выкрикнула длинную фразу. Подавая личный пример, Мазур первым взялся за край тяжеленной крышки из хорошо оструганных досок — все же на совесть делают, а у нас непременно торчала бы пара сучков да пучок заноз, — напрягся.
Крышку отвалили вмиг. Присев на корточки, Мазур заглянул вниз, в душный мрак. Трюм был невелик и оказался заполнен чуть ли не до люка. Попробовав верхний ряд бочонков ногой, словно нерешительный купальщик воду, Мазур убедился, что под его весом штабель не рассыплется.
Спрыгнул вниз. Оказался в люке по плечи. Бочонки были не такие уж большие, литров на сорок. Аккуратненькие, крепко сбитые из дубовых досок, с блестящими обручами. Примерившись, Мазур ухватил один, оказавшийся гораздо легче, чем представлялось, рывком вздернул, поднял до груди и перевалил на палубу, от натуги издав явственный звук, какими славятся штангисты, но вот для кабальеро в присутствии сеньориты произвести такой шум — сущий позор…
Ольга воспитанно притворилась, будто ничего не произошло, а может, и в самом деле не обратила внимания из-за опасной серьезности момента. Сначала Мазур хотел без затей грохнуть бочонок о палубу — подозрительно малый вес уже сам по себе свидетельствовал, что дело нечисто, — но тут же одернул себя: мало ли что там может быть…
Оглядевшись, в куче брошенных пожитков заметил старое, бывшее в многолетнем употреблении мачете с надраенной до зеркальной гладкости мозолистой ладонью деревянной ручкой. Выдернул его из потрескавшихся ножен из дрянного пластика, поддел обруч, повозился — и сдернул. Подцепил пару клепок, с треском вывернул.
