Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
Лев Яковлевич Ровинский не сумел переубедить Щербакова. Ровинский, много лет проработавший в «Правде», стал главным редактором «Известий» за два месяца до войны и оставался им до октября 1944 года, когда неожиданно для многих был снят с должности и отправлен — с большим понижением — в только что созданный еженедельник «Война и рабочий класс» (переименованный потом в «Новое время»). Много позже я тоже работал заместителем главного редактора журнала «Новое время» и застал ветеранов, которые добром вспоминали решительного и уверенного в себе Льва Ровинского.
В военную пору Владимир Млечин сохранил театр. В сентябре сорок первого Театр Революции показал премьеру пьесы Михаила Семеновича Гуса и Константина Яковлевича Финна «Ключи от Берлина». В сорок втором выпустили семь постановок. Первым в стране Театр Революции отказался от государственной дотации.
29 апреля 1942 года заместитель председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР Александр Васильевич Солодовников подписал обращение к местным управлениям по делам искусств и руководителям театров:
«Стремясь к всемерной мобилизации средств для усиления оборонной мощи Советского Союза и скорейшего разгрома немецко-фашистских оккупантов… Московский театр Революции отказался от запланированной ранее дотации и переходит на самоокупаемость…
Комитет по делам искусств при СНК СССР предлагает всем директорам и художественным руководителям театров обсудить на собрании своих коллективов вопрос о всемерном увеличении доходов театра и возможности отказа от дотации путем улучшения художественного качества спектаклей, расширения контингента зрителей и сокращения расходов».
За свой счет театр совершил большую гастрольную шефскую поездку по военным гарнизонам и передал значительную сумму в фонд обороны. В ответ пришла правительственная телеграмма:
«Директору Московского театра Революции тов. Млечину
Прошу передать сотрудникам коллектива Московского театра Революции, собравшим 29 370 рублей на строительство авиаэскадрильи, мой братский привет и благодарность Красной армии.
И. Сталин».
ГОТОВЫ УМЕРЕТЬ В БОЮ
6 ноября заведующий военным отделом горкома и обкома партии Александр Иванович Чугунов доложил Щербакову:
«Согласно Ваших указаний, данных 24 октября, во всех районах гор. Москвы организованы подразделения истребителей танков… Бойцы подобраны из состава добровольцев, отчетливо сознают задачи, стоящие перед ними, и усиленно тренируются в броске гранат по неподвижным и движущимся целям. Все провели метание боевыми гранатами… Согласно вашему указанию бойцы готовились с отрывом от производства с тем, чтобы 28—29 октября направиться для выполнения боевых задач…
Я несколько раз ставил перед командованием МВО вопрос о переводе истребителей в войска, занимающие боевые рубежи. Член Военного Совета т. Телегин 5 ноября заявил, что они примут только лиц, имеющих на вооружении винтовки и пулеметы. Следовательно, из 2340 чел. мы можем послать только 650 чел. Это решение считаю неправильным.
Целесообразнее из состава истребителей организовать специальные батальоны, придаваемые боевым участкам. Для этой цели необходимо всех истребителей зачислить в кадры Красной армии и начать боевое сколачивание батальонов. Их довооружение стрелковым оружием можно осуществить в ближайшие недели за счет ППШ, изготовляемых на московских заводах».
Все, кто в те дни записывался в истребители танков, понимали, что идут на верную смерть. Понимали это и готовы были погибнуть в бою за Москву.
«НАДО УХОДИТЬ В ПОДПОЛЬЕ!»
Москвичи не испугались, не струсили, не отдали себя на милость Гитлера, а продолжали сражаться за свой город. В столице готовились к уличным боям.
Приказ командующего войсками Московского военного округа генерал-лейтенанта Артемьева звучал пугающе. Война вступала на улицы нашего города:
«21 октября приступить к постройке огневых точек и баррикад в окрестностях, непосредственно прилегающих к городу Москве, на площадях и улицах внутри города Москвы…
В системе обороны города Москвы создать три оборонительных рубежа:
первый рубеж непосредственно по окраинам города вдоль окружной железной дороги;
второй рубеж — по Садовому кольцу;
третий рубеж — по кольцу «А» и реке Москва (с юга)…»
Готовились воевать уже не на окраинах города, а в самом центре.
Старая Москва должна была стать полем боя:
«Оборона на подступах и в самом городе должна быть в первую очередь противотанковой (рвы, эскарпы, контрэскарпы, надолбы, мины, ежи, завалы). Систему огня и заграждений строить по принципу опорных пунктов с пристрелом улиц. Огневые средства разрешаю устанавливать в приспособленных подвальных, квартирных и чердачных помещениях. В тех домах и квартирах, где это будет производиться, жителей переселить в другие дома распоряжением райисполкомов…»
В тот же день, 21 октября, «Красная звезда» опубликовала статью генерала Артемьева, где основной смысл его приказа излагался понятными всем словами: «Улицы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом. Это значит, что каждая улица уже сейчас должна приобрести боевой облик, каждый дом должен стать укреплением, каждое окно — огневой точкой и каждый житель — солдатом».
Вот строчки, написанные в самые трудные дни: «Фронт приближается к нам. Очень и очень не хочется допустить мысли, что будут здесь уличные бои. Но зверь фашистский силен, и надо быть готовым к этому. На улицах Москвы строят баррикады с ежами из рельс…»
Противотанковые ежи были придуманы именно в ту войну. Через несколько дней после нападения немцев начальник Киевского танкового училища генерал-майор технических войск Михаил Львович Гориккер предложил свое изобретение — три рельса, сваренные в форме звездочки, ее название — «Звездочка Гориккера». Если танк пытался преодолеть препятствие, то еж крутился и пропарывал ему днище. Генерал исходил из того, что это должна быть максимально простая конструкция, которую можно сварить на месте. Так появились знаменитые противотанковые ежи.
Руководитель Москвы Александр Щербаков вызвал начальника управления НКВД Журавлева и исполнявшего обязанности начальника контрразведывательного отдела Сергея Михайловича Федосеева, которому 4 октября присвоили звание капитана госбезопасности. Щербаков сказал, что готовится группа партработников, которых оставят на подпольной работе:
— Мы не имеем недостатка в людях. Главное — отобрать тех, кто лучше подходит для работы в нелегальных условиях. Люди должны обладать опытом и навыками работы в массах. Им предстоит создать опорные пункты, через которые мы могли бы доводить до населения объективную информацию о том, что происходит на фронте и в тылу. Отбором людей занимается секретарь горкома Павлюков. Вам надлежит обеспечить профессиональную сторону дела.
Чекисты осторожно обратили внимание руководителя Москвы на то, что костяк партийного подполья — секретари райкомов и председатели райсоветов — люди известные в городе и области. Их же могут узнать и выдать!
— Опасность, которую предвидишь, — уже не опасность, — возразил Щербаков. — Не мне вам объяснять, что существуют методы маскировки, к которым прибегают нелегалы. Ваша обязанность — научить подпольщиков практически пользоваться этими методами. И не забывайте того, что мы имеем дело с людьми, которые в полной мере отдают себе отчет в том, на какое опасное дело они идут, и делают свой выбор сознательно.
Щербаков ответил резко, потому что он знал позицию Сталина: подпольщиков и партизан должны возглавить местные партийные руководители. Еще 18 июля Сталин подписал постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором требовал, чтобы партийные секретари сами руководили подпольем и партизанскими отрядами, и угрожал карами тем, кто эвакуировался: «Все еще нередки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».
За один день в подпольную партийную организацию мобилизовали примерно восемьсот человек! Среди них были видные в городе люди.
«Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, — вспоминал второй секретарь московского горкома Георгий Попов. — Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домоуправления, управляющий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люди, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами…»
