Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
«Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, — вспоминал второй секретарь московского горкома Георгий Попов. — Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домоуправления, управляющий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люди, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами…»
Среди партийных работников, которые согласились остаться в подполье:
секретарь Пролетарского райкома партии Клавдия Дмитриевна Бутузова (она потом стала заместителем заведующего отделом строительства и архитектуры ЦК КПСС);
секретарь Москворецкого райкома партии Олимпиада Васильевна Козлова (впоследствии ректор Инженерно-экономического института имени Орджоникидзе);
председатель Краснопресненского райсовета Нина Васильевна Попова (потом секретарь ВЦСПС); секретарь Первомайского райкома партии Константин Петрович Черняев (затем управляющий делами ЦК КПСС, заместитель председателя комитета по науке и технике);
секретарь горкома партии Константин Федорович Калашников (в 1942 году его назначили начальником политуправления Волховского фронта). Он отвечал за работу подпольных типографий, которые должны были печатать листовки.
Семьи будущих подпольщиков эвакуировали. Каждому придумали биографию, которая объясняла, почему он сам не эвакуировался, а остался в Москве. Поэтому место работы подбирали в коммунальных службах, городском хозяйстве, торговле. Всех устроили кладовщиками, табельщиками, кассирами, слесарями. Им меняли фамилии и сочиняли новую биографию. В НКВД готовили документы прикрытия — паспорт на другую фамилию, военный и профсоюзный билет, трудовую книжку. Писали письма от мнимых родственников и друзей. В лаборатории монтировали домашние фотографии.
Помимо чекистов и партработников нашлись сотни москвичей, которые, понимая, что они рискуют собственной жизнью, согласились остаться в Москве, если ее захватят немцы, и продолжить борьбу с врагом в подполье.
Подпольщикам объясняли, как вести себя на оккупированной территории, учили обнаруживать слежку, уходить от преследования, выявлять провокаторов. Связь должна была осуществляться через курьеров и с помощью заранее оборудованных тайников.
«Я заехал на Садовую-Каретную улицу, — вспоминал один партийный работник, — и в комнате первого этажа бывшего 3-го Дома Советов нашел старого близкого товарища, работавшего в обкоме партии. Оказалось, что он, выполняя спецзадание, живет под чужой фамилией под видом сельского жителя. Под полой расстегнутого стеганого ватника за ремнем брюк была видна рукоятка пистолета».
Первый секретарь Сокольнического райкома комсомола Григорий Михайлович Коварский рассказывал:
«15 октября часов в восемь вечера позвонил секретарь райкома партии. Выслушав его, я невольно попросил повторить сказанное, так как оно не укладывалось в сознании. Положив трубку, набрал телефон второго секретаря горкома комсомола Михаила Морозова. Тот подтвердил услышанное: фашисты значительно усилили натиск… Необходимо ликвидировать все райкомовские документы, оставив себе только печать. Мы собрали все оставшиеся в райкоме бумаги и сожгли их в котельной соседнего завода…
Мне было дано задание — получить оружие и боеприпасы для формируемых в районе коммунистического батальона и подразделений истребителей танков, а также для боевой группы работников аппарата райкомов партии и комсомола.
18 октября я отправился в Колпачный переулок».
Здесь располагались горком и обком комсомола. В столичном горкоме комсомола работали тогда двадцать шесть человек — четыре секретаря, два заместителя заведующих отделами, два заведующих секторами, десять инструкторов, статистик, бухгалтер, технический секретарь и две машинистки.
Отделы обычные для комсомольских структур: организационно-инструкторский, студенческой молодежи, школ, военно-физкультурный, по работе среди комсомольцев и молодежи, промышленности и транспорта, пропаганды и агитации. В условиях военного времени появился еще и отдел по работе комсомольских организаций на дровозаготовках.
Григорий Коварский:
«В горкоме комсомола на столе, за которым мы привыкли сидеть на совещаниях, стоял станковый пулемет, и секретари райкомов были заняты отработкой действий пулеметных номеров. Первый секретарь горкома Анатолий Пегов открыл сейф и вручил нам по две тысячи рублей на «непредвиденные», по его выражению, расходы райкома. Деньги эти почти полностью мы вернули ему в марте 1942 года…
В райкоме побывал секретарь горкома по военной работе Александр Николаевич Шелепин в своей неизменной желтой куртке с маузером в деревянной кобуре на ремне. Приехал он неожиданно, и еще более неожиданной оказалась цель его приезда.
— Надо, — сказал он, — подобрать трех-четырех хороших надежных комсомольцев в дублирующий состав бюро Сокольнического райкома.
Увидев недоумение на моем лице, он невесело улыбнулся:
— Ну, знаешь, как это бывает у футбольной команды.
А затем поставил задачу подготовить подполье. Уезжая, Александр Николаевич сказал, что немцы уже в районе Звенигорода на западе и в районе Крюкова на северо-западе».
В «Истории боевых действий частей Московской зоны обороны» говорится: «Городские подземные коммуникации (метро, подземные галереи, коллекторы и пр.) по сути дела представляли собой готовую и хорошо развитую сеть подземных ходов сообщений и минных галерей, пользуясь которыми как наши войска, так и противник могли забрасывать мелкие группы в тыл или подводить мины под занятые врагами сооружения…»
Свои записки оставил секретарь Коминтерновского райкома комсомола Федор Елисеевич Медведев. 22 октября его вызвали к первому секретарю горкома комсомола Анатолию Пегову. Он показал написанное от руки решение бюро горкома о создании подпольной организации московского комсомола. Руководители подполья — секретарь Ростокинского райкома Владимир Иванович Васильев, конспиративная кличка Владимир, и Федор Емельянович Медведев, подпольная кличка Степан.
Медведев поехал к секретарю горкома партии Владимиру Константиновичу Павлюкову, тот завел будущего подпольщика в кабинет Щербакова. Александр Сергеевич спросил:
— Опасность представляешь?
— Да, если ошибусь, окажусь на немецкой виселице.
«Я сдал паспорт, партбилет, комсомольский билет, — вспоминал Федор Медведев. — Мне вручили новые документы. Отныне я Степанов Евгений Антонович. Получил новый паспорт. Назвали мне адрес конспиративной квартиры на 2-й Тверской-Ямской и предприятие, на котором буду работать, — на одном из заводов Краснопресненского района. Здесь, видимо, было указание: придет Степанов — дайте дело.
Начальник цеха отвел меня к мастеру.
— Твое дело, — объяснил мастер, — быть паяльщиком. Смотри, как это делается.
Я терпеливо выслушивал различные издевки и терпел. На четвертый день я паял уже почти нормально.
Идет война, а я не в армии. У меня зрение минус четыре, я объяснил, что таких в армию не берут.
В горкоме представитель партийного центра объяснил:
— Ваша задача: владеть информацией, чем живет Москва, что производит, что из нее вывозят, кто чем занимается. Вот мой телефон. Не записывайте. Запомните. Звонить с любого уличного автомата. Если в трубке услышите «Сокол», сразу называйте свой шифр: «Говорит К-2» — что означает комсомол…
В ходе отбора подпольщиков возникли чисто технические вопросы: с оформлением новых документов, предоставлением конспиративного жилья, подысканием других мест работы. Я набрал номер.
— «Сокол», — отвечает номер.
— Говорит К-2. Прошу срочно встречу.
Он, помедлив, называет место и время. Час мы ходим по скверу, на котором стоит памятник защитникам Плевны, и обсуждаем ситуацию. «Сокол» велел ждать, а сам отлучился к Политехническому, вошел в кабину телефона-автомата. Вернувшись, сказал:
— Первое. Вашим конспираторам никаких новых документов, второе — никаких новых квартир, третье — никаких новых работ. Каждый остается на своем месте, в своем коллективе. Нужна только конспиративная кличка. Тут есть нюанс — конспирация в своем же коллективе. Не открывая себя, находить путь к информации о жизни коллектива. Пусть конспираторы учатся ее доставать и доставлять. Вы ее получаете в устной форме наличных встречах…
Конспиративные вечера и ночи, которые стали системой, раскрывают мне общую картину подполья и характеризируют товарищей. Каждому вручен график: день, место, час встречи. Важна первая встреча. Вот как она состоялась в ЦУМе. Стоим у кассы. Примечаю — он. Прошу пропустить меня вне очереди, молю — спешу, еду в Донец. Он широко улыбнулся, и мы отошли. Наш товарищ взял себе конспиративное имя Донец. Спрашиваю, что сейчас покупают, как настроения…
